Людмила Степановна аккуратно сложила на стул свежевыглаженные рубашки, запах крахмала еще витал в воздухе.
— Ну что, собирайся, мой межгалактический странник, — сказала она с ехидцей. — Только тапочки свои не забудь. А то опять будешь по отелям босиком шлёпать, как сирота при живых родителях. Светлана спокойно застёгивала молнию на сумке.
— Спасибо, Людмила Степановна, у меня тапочки уже в рюкзаке. Я еду работать, а не отдыхать в санатории. Могу обойтись без ваших наставлений. — Ну-ну, — протянула свекровь, тяжело вздыхая, будто эти восемь лет брака она лично несла на себе непосильный воз. — Вот в наши времена как было: жёны сидели дома, борщ на плите, рубашки накрахмалены. А теперь… с самолёта — на совещание, с совещания — в бар. Светлана бросила взгляд на мужа. Вадим сидел на диване, склонившись над телефоном, и делал вид, что весь этот неприятный разговор его нисколько не касается. — Вадим, ты отвезёшь машину завтра в сервис? Или мне прямо с самолёта рулить на этих неисправных тормозах? — Посмотрим, — буркнул он, не отрываясь от экрана. — Если вдруг время появится. — У тебя ведь работы сейчас нет, — спокойно напомнила она. Но в её голосе прозвучало такое ледяное «напомнила», что температура в комнате ощутимо упала. — Так что времени у тебя — хоть отбавляй. Людмила Степановна резко выпрямилась.
— Не смей указывать моему сыну! Если б ты не носилась, как белка в колесе, он давно бы нашёл приличное место. А так только и слышим: «уезжаю», «отчитываюсь», «вылетаю». Светлана не стала спорить. Просто подняла свой чемодан.
— Вернусь в пятницу вечером. Надеюсь, квартира останется в порядке. — Разумеется, — отозвалась свекровь с приторной мягкостью. — Мы же не дикари. Светлана лишь подумала: «Ах, если бы вы знали, насколько всё наоборот». И тихо закрыла за собой дверь. Командировка во Львов затянулась. Поставщики подвели, заказчик сорвался, и вместо пятницы Светлана застряла в гостинице до самого воскресенья. Вечером сидела одна с ноутбуком и бутылкой вина, и вдруг ощутила, что жизнь её летит под откос — медленно, но неумолимо. Воскресным утром сообщение от подруги выбило почву из-под ног:
«Свет, а ты кому квартиру сдала? У нас тут на OLX твой коридор висит. И люстра твоя, я её отлично помню!» Она открыла фото. Да, её пол. Её стеллаж. Даже ваза возле зеркала — та самая. Сдавленно вдохнула и позвонила Вадиму. — Алло, — сонный голос. — Почему моя квартира выставлена на аренду? — Света, ты чего кричишь с утра пораньше? Мы с мамой решили: раз уж всё равно живём у неё, пусть квартира приносит доход. Деньги пойдут в общий бюджет. — Мы? Решили? — Ну да. Ты же вечно в разъездах. А тут парень очень приличный, айтишник, через агента всё оформлено, цивильно. Она замолчала. Потом тихо, почти шёпотом:
— Ты, безработный, вместе со своей матерью сдал мою квартиру? — Ну, Свет… мы же всё-таки семья. Квартира теперь общая. Светлана молча отключила звонок. Через восемь часов она стояла у своего подъезда, чемодан рядом, пальто распахнуто. Воздух мартовский, сырой, пах мокрой собакой и талым снегом. У подъезда курил парень лет тридцати в футболке «Ctrl+Z». Увидел её, кивнул.
— Вы Светлана? — А вы тот, кто поселился в моей квартире? Он виновато улыбнулся.
— Агент сказал, что хозяйка не против. Всё официально, договор, предоплата… Светлана прошла мимо. Ключ в замке повернулся — значит, замки ещё не меняли. Она вошла. Запах чужого одеколона. На столе кружка. Её плед — на полу. Из спальни шумел душ. — Простите! — выкрикнул парень. — Я только что принёс вещи, я ещё не заехал! Светлана закрыла за собой дверь и посмотрела в зеркало.
— Ну всё, Света. Теперь ты дома. Больше никого не будет. Телефон зазвонил снова. Людмила Степановна. — Ты что вытворяешь?! Парня нашли по знакомым, он порядочный, с отличными рекомендациями! Ты не имела никакого права! — Людмила Степановна, — медленно сказала Светлана. — Через десять минут в моей квартире не должно остаться ничего чужого. Это моя собственность, купленная до брака. Всё, что вы провернули, незаконно. Если Вадим так хочет общий бюджет — пусть идёт ищет работу. Я вызываю юриста. — Ты неблагодарная! Ты разрушила семью! Ты выгнала моего сына! — Ваш сын сам ушёл. С вами. И с моей квартирой. Теперь пусть живёт своей жизнью. Без меня. Светлана отключила телефон, поставила чайник. Нашла свою любимую чашку — с надписью «Лучше быть одной, чем ждать, пока кто-то наконец повзрослеет». Улыбнулась. — Ну что ж. Вторая глава моей жизни начнётся со слова «развод».
Светлана проснулась в своей постели впервые за много месяцев. Комната снова пахла её духами — тонкий, почти забытый запах. Не лапшой из пакетика, не дешёвым одеколоном с кричащим названием, обещающим то, чего никогда не будет. Она лежала, слушала тишину и чувствовала себя актрисой в шпионском фильме: будто тайно вернулась на свою базу и вышвырнула из штаба предателя. Утро началось без кофе. Кофемашину Вадим прихватил с собой, хотя пользовался ею реже, чем зубной щёткой. А вот любимую турку свою оставил. Символично, подумала Светлана. Она включила ноутбук, нашла юриста, заказала новый замок. Действовала спокойно, как человек, который наконец-то понял, что все силы у него ещё есть, просто они были потрачены совсем не туда. Ближе к полудню в дверь позвонили. Сначала один раз. Потом ещё.
Светлана не открыла.
На четвёртый звонок зазвонил телефон. — Открой, — сказал Вадим. — Я пришёл поговорить. Она выждала три вдоха и три выдоха. Потом повернула ключ. Без приветствий. Он стоял в старой куртке, с лицом, на котором одновременно читались и вина, и жалость к самому себе. — Что тебе нужно? — Можно войти? — Только в коридор. Чая не налью. Сервис окончен. Он вошёл и огляделся, как будто попал в музей.
— Как будто ничего не изменилось. — Как будто, — отозвалась Светлана. — Только тебя здесь больше не будет. — Свет, ну подожди. Мы же всё-таки семья. — Мы были семьёй, когда ты работал. Когда мы вместе принимали решения. Когда ты хотя бы пытался. Потом началась вторая серия — ты лежал, а я тащила всё. А твоя мама диктовала, что мне делать. А в третьем акте ты сдал мою квартиру, пока я была во Львове. Это не семья, Вадим. Это рейдерский захват. — Я не хотел тебя обидеть. Правда. Просто… мама сказала, что так будет лучше. Ты же всё равно всё время в разъездах. — Мама сказала. Мама решила. Мама подумала. — Она посмотрела на него так, как смотришь на комара, ещё не понимающего, что его ждёт. — Твоя мама ведь не прописана здесь? — Нет. — И ты тоже не прописан. Он молча кивнул. — А знаешь почему? Потому что я эту квартиру купила сама. До брака. На свои деньги. И ты это прекрасно знал. — Да, но… мы же муж и жена. Это же типа общее. Светлана усмехнулась коротко, по-женски, с усталостью.
— Ну давай тогда посчитаем наше «общее». У меня — квартира, машина, страховки, счёт в банке. У тебя — бритва, пять футболок и кружки с надписями. — Не надо так, — он напрягся. — Ты всегда меня унижала. — Я тебя кормила. Я платила за твой спортзал, куда ты сходил два раза. Я терпела твою маму, которая рылась в моём нижнем ящике в ванной. — Она просто хотела, чтобы ты была нормальной женой. — То есть какой? Он начал мяться, как школьник перед строгим учителем.
— Ну… чтобы была дома. С ужином. Чтоб мужик главный был. — А ты у нас мужик? — А что, нет? Светлана подошла ближе, и он даже невольно отступил назад.
— Мужчина — это тот, кто несёт ответственность. А ты… извини, но ты ребёнок, который спрятался за мамину юбку, когда понял, что жизнь тяжелее, чем он думал. Он опустил глаза, потом снова поднял.
— Ну… давай не сразу разводиться. Я тебя люблю. Мама — это просто мама, она всегда вмешивалась, ты же знаешь. — Да. Я знаю. И ты знаешь. И всё равно позволял. И даже сдавал мою квартиру, как будто это пакеты из магазина. Он молчал. Потом тихо спросил:
— То есть всё? Конец? — Да, Вадим. Я подаю на развод в понедельник. К юристу уже записалась. Всё, что твоё, я могу сложить в коробку. Или сам заберёшь? — Ты не дашь мне даже шанса? — А ты когда-нибудь давал его мне? Он посмотрел так растерянно, словно только сейчас понял, что действительно потерял её. Потом кивнул.
— Хорошо. Я уйду. Но ты пожалеешь. Ты поймёшь, что была неправа. Мама сказала… — Передай маме, — перебила Светлана, — что если она ещё раз появится у моей двери, я вызову полицию. А тебе удачи. Найди работу. В другом районе. Он вышел молча. Светлана закрыла дверь. На ключ. На два оборота. Поставила новый замок, который курьер привёз час назад. Поздний вечер. Светлана сидела за ноутбуком, в руках — чашка чая. Горький, без сахара. Как сама жизнь, если убрать из неё сладкие иллюзии. Вошла на «Дія», заполнила заявление на развод. Всё — онлайн, быстро и буднично, без драмы. Потом открыла заметки и написала: «С сегодняшнего дня я живу одна. В своей квартире. Со своими мыслями. Без вас двоих. И знаете, не так уж это и плохо». Отправила сообщение самой себе — чтобы не забыть. Через неделю раздался звонок в дверь. Светлана в это утро мыла окна. По-настоящему, с ведром и губкой, в майке и с мокрыми волосами. На своей территории, где каждая вещь снова имела только её значение. Внутренне она чувствовала себя человеком, пережившим землетрясение и нашедшим уцелевший уголок дома. Звонок был настойчивый, упрямый, до боли знакомый. Она не спешила. Сняла резиновые перчатки, тщательно вытерла руки полотенцем — как хирург перед операцией. Потом открыла. На пороге стояла Людмила Степановна. В пальто цвета «гордая слива», с лицом, каким обычно смотрят на врага в морге. — Доброе утро, — сказала Светлана с вежливой улыбкой. — Мы должны поговорить, — отрезала свекровь. — Мы? Или вы с собой? — Мне всё равно, как ты вертишь словами. Это был подлый поступок. Светлана вздохнула и отошла в сторону.
— Проходите. Но тапочки не предложу. Здесь теперь мои правила. Людмила Степановна прошла, осматриваясь, словно инспектор с блокнотом. Села прямо, сжав губы, и взглядом напоминала гаишника, остановившего нарушителя. — Ты разбила жизнь моему сыну. — Неужели? — тихо удивилась Светлана. — Между двумя командировками и ипотекой успела и это? — Он остался без денег, без работы, без женщины. Он потерян. — Он потерян был уже давно. Просто я прикрывала это своими налогами и зарплатой. — Ты думаешь, ты сильная? А на самом деле — одинокая. Без семьи, без детей. Женщина так жить не должна. Светлана рассмеялась неожиданно весело, почти звонко.
— Вот оно, наконец, ваше настоящее мнение. Спасибо хоть без кружев и прелюдий. — Ты считаешь, что победила? — свекровь так сжала ручку сумки, что та скрипнула. — Молодец, сидишь тут в своей квартирке. А мой сын теперь страдает. И да — он подал в суд. За половину. Это же семья! Светлана встала, подошла к столу, достала из ящика папку и положила перед ней.
— Здесь документы. Все справки. Квартира куплена до брака. За мои деньги. Никакой половины нет и быть не может. — А мораль? А совесть? — Совесть? — Светлана наклонилась к ней, глядя прямо в глаза. — Сдавать за моей спиной мою же квартиру — это совестливо? Манипулировать взрослым сыном, как куклой? Это мораль? Вы обвиняете меня в том, что я отказалась быть ковриком у ваших ног. Людмила Степановна вскочила.
— Ты ведь останешься одна! Пойми! Он был твоим шансом. Последним! — Вы ошибаетесь. Я не одна. Я просто больше не с вами. Это очень разные вещи. И знаете… если бы я осталась с Вадимом — вот тогда я была бы действительно одна. — Ты не женщина, ты карьеристка! — А вы — диктатор в халате. Всё. Разговор окончен. Светлана подошла к двери и открыла её.
— Выход там же, где и вход. Только назад дороги нет. — Ты ещё пожалеешь. — Может быть. Но вряд ли. До свидания. Свекровь вышла. Дверь захлопнулась. Вечером Светлана сидела на полу, рядом — бокал вина. Телевизор выключен, телефон отложен. Тишина и она сама. Перед ней — старые фотографии. Институт, джинсы, короткая стрижка, огонь в глазах. На одной из них и Вадим — молодой, ещё не отравленный мамиными советами. Светлана взяла снимок, посмотрела и убрала в коробку. Закрыла крышку. Телефон мигнул. Сообщение от Вадима: «Ты правда всё закончила?» Она глянула на экран, потом в окно, где город жил своей суетой. И ответила:
«Я не закончила. Я только начала. Свою». Утром она проснулась от непривычной тишины. Никто не ворочался на диване, не шумел душ, не бродил по квартире с вечным вопросом: где мои носки? Светлана улыбнулась в потолок, сладко потянулась и зевнула.
— Доброе утро, Светлана Петровна. Ты наконец живёшь одна. И это прекрасно. И впервые за долгое время ей не хотелось никуда уезжать. Квартира снова стала домом.
А она — женщиной, которая его заслужила.
