— А что? Я же правду говорю, — не унималась Антонина Сергеевна. — С моими льготами вы бы в три раза меньше платили. Это не сложно — в МФЦ сходить, бумажки подписать. Я же не собираюсь квартиру забирать, ради бога!
— Нет, — коротко сказала Ирина.
— Как это нет? — Антонина Сергеевна приподняла брови, как будто её только что обвинили в смертном грехе. — Ты что, мне не доверяешь?
***
— Нет, Лёша, даже не начинай, — Ирина тяжело вздохнула, откидываясь на спинку стула. Глаза её бегло пробежались по стопкам квитанций, а в душе что-то кольнуло — как будто один взгляд может эти бумажки всё-таки стереть, растворить в воздухе. И ничего не будет, ни долгов, ни переживаний.
Лёша теребил чашку с уже остывшим чаем, руки у него нервно дрожали. На кухне стояла такая тишина, что каждое тиканье часов, старых, с резким, как у стариков, звуком, резало уши.
— Ир, ну давай хотя бы подумаем об этом… — он сдвинул калькулятор к себе, словно этот пластиковый артефакт может вдруг волшебным образом исправить всю их жизнь. — Если мы оформим квартиру на маму, то… с её льготами, мы могли бы экономить. Ты только посчитай — почти пять тысяч в месяц! Это же… это же шестьдесят тысяч в год!
Ирина тихо хмыкнула, но не от удовольствия. Просто так получилось. Медленно она собрала все эти квитанции, как собирает мусор. И так тихо убирала их в сторону, как будто она готова вычеркнуть саму тему разговора из своей жизни.
— Или почку продать, Лёша. Как тебе? Тоже говорят, выгодно, — она взглянула на него, и в этом взгляде было всё. Он съёжился, как ребёнок, которого только что поймали на какой-то невинной шалости.
— Ир, ты что… — он осёкся. — Ты же понимаешь, это временно. Мы оформим на маму, получим льготы, а потом всё вернём обратно. Ты же знаешь, мама никогда…
— Никогда что? — её голос прозвучал резко, как нож. Она поджала губы, прищурив глаза. — Никогда не передумает? Никогда не подведёт? Ты хочешь, чтобы я переписала свою квартиру на твою маму? Квартиру, которую я пять лет копила? Квартиру, на которую я каждую копейку отдавала? — она вскочила, подойдя к окну, и стояла там, вся сжалась, как натянутая струна.
Он не ответил. Взгляд его был потухшим. Слишком потухшим.
— Может, ещё твою машину на неё оформить, Лёша? — она вдруг кинула, не поворачиваясь к нему. — Она же новую купила в этом году. Это не квартира, конечно, но тоже налоговая экономия. Или машина — твоя, а квартира — моя?
Лёша хотел что-то сказать, но тут раздался звонок в дверь. Они переглянулись. В такое время? Странно. Лёша встал, прошёл к двери, открыл.
На пороге стояла его мать — Антонина Сергеевна, с пакетом, из которого выглядывала буханка хлеба и что-то ещё. И как всегда, этот запах… как будто она решила привезти всё к чаю. Всё, что она всегда считала нужным.
— Ой, поздно уже, а я всё думаю, как бы вам помочь, — с этими словами она вошла в квартиру, за ней влетел морозный январский воздух, холодный, как её нежданное появление. И этот тяжёлый вопрос, висящий в воздухе.
Ирина не сразу ответила. Молча наблюдала, как та усаживается, как вытаскивает из пакета пирожки, как находит место, где можно всё расставить. И только потом — вот, стоило ли молчать?
— Решила заглянуть, пирожков напекла, — сказала Антонина Сергеевна, как бы с фальшивым энтузиазмом, поднимая пакет. — А что это вы такие хмурые сидите?
Она уже уверенно прошла на кухню, не заметив, как Ирина сжала кулаки под столом. Алексей торопливо пошёл навстречу матери.
— Мам, мы тут квитанции пересчитываем, — сказал он, сняв с неё пальто, и бросил его на стул. — Цены растут, не знаем, как выкручиваться.
— Ой, не говори! — вскинула руки Антонина Сергеевна. — У меня вот соседка Лидка так переживала за коммуналку, что даже квартиру на сына-инвалида переписала. И всё, платит копейки! А у меня тоже группа есть, между прочим…
Ирина застыла, не в силах скрыть, что её охватила какая-то тень подозрения. Что это было? Просто случайное упоминание или всё-таки продуманный ход?
— Мам, спасибо за заботу, но мы справимся сами, — наконец сказала Ирина, стараясь звучать как можно спокойнее. Но внутри всё бурлило.
— Да какое там справимся! — махнула рукой свекровь. — Лёшенька, он же кормилец, ему и так тяжело.
— Мама! — Алексей попытался остановить её, заметив, как напряглась Ирина.
— А что? Я же правду говорю, — не унималась Антонина Сергеевна. — С моими льготами вы бы в три раза меньше платили. Это не сложно — в МФЦ сходить, бумажки подписать. Я же не собираюсь квартиру забирать, ради бога!
— Нет, — коротко сказала Ирина.
— Как это нет? — Антонина Сергеевна приподняла брови, как будто её только что обвинили в смертном грехе. — Ты что, мне не доверяешь?
— Дело не в доверии, Антонина Сергеевна. Это моя собственность. Я не хочу её терять.
— Господи, какой терять? — всплеснула руками свекровь. — Ты что думаешь, я твою квартиру продам? Или кому-то другому завещаю? Это всё останется в семье!
Ирина встала, не выдержав.
— В семье? В какой семье, Антонина Сергеевна? В вашей? Или всё-таки в нашей? — она обвела глазами кухню, как будто пытаясь найти ответ на этот вопрос среди этих простых вещей — тарелок, чашек, котлет на сковородке. Но ответ был где-то внутри, и он был не таким простым.
Антонина Сергеевна на мгновение замолчала, её лицо побледнело, но тут же она взяла себя в руки и, смягчив голос, продолжила:
— Мы все одна семья, милая моя. Ты — жена моего сына, мать моей внучки. Ты думаешь, я могу вас обмануть?
— Мам, хватит! — вмешался Алексей. Его голос был тихим, но в нём было что-то беспомощное. — Это серьёзное решение. Мы его ещё не приняли.
— Лёшенька, ну какое тут решение? Я же только помогаю, — Антонина Сергеевна мягко встала, будто на самом деле не хотела обидеть, а просто искала пути. — У меня инвалидность второй группы, льготы больше пятидесяти процентов. Это сколько денег вы сэкономите! Ты только представь!
В комнате повисла тишина. Ирина почувствовала, как задыхается. Не от слов, а от того, что Алексей, её муж, молчал. Молчал и не вставал на её сторону.
Пирожки пахли сладко, но в воздухе витала горечь.
— Вот вы, молодые, здоровые, — Антонина Сергеевна аккуратно сложила платочек, его уголок выглядывал из руки, как случайная деталь. — А я вот больная, одинокая. Хочу хоть чем-то помочь своему единственному сыну. А меня даже слушать не хотят.
Ирина молчала. Её взгляд был таким же спокойным, как и её слова. Но внутри что-то сжалось. За годы с Алексеем она успела изучить его мать. Она была как книга, которую Ирина читала по несколько раз, зная все её главы, про жертвенность, самоотречение, про ложь, завернутую в заботу. Но в конце каждой главы — подмигивание, лукавое и знакомое.
Алексей, не поднимая глаз, нервно теребил ручку калькулятора. Ирина заметила, как его плечи напряглись. Антонина Сергеевна умела играть на его чувствах, особенно на жалости.
— Ир, может, правда подумаем? — наконец, тихо произнёс он. В его голосе звучала усталость. — Мама ведь правда говорит. Экономия будет значительная.
— Конечно, существенная! — подхватила Антонина Сергеевна, будто ждала этого момента. — Эти деньги вы сможете потратить на Машеньку. Или, наконец, в отпуск съездите. Когда вы последний раз отдыхали?
Ирина замолчала. Отпуск… Вспомнила. Это было давно, до рождения Машеньки. С тех пор — ипотека, садик, эти бесконечные квитанции.
Антонина Сергеевна, как опытный охотник, заметила её колебания. Свою победу она почувствовала сразу.
— Вот видишь? Ты сама понимаешь, что я права, — она пододвинулась ближе, и этот шаг был словно заключение сделки. — Подпишем бумажки, и всё. Потом сразу легче станет. И вы даже не почувствуете.
— Просто формальность? — Ирина горько усмехнулась. — Нет, Антонина Сергеевна, это не формальность. Это моя собственность. Это то, что я заработала своим трудом.
— Опять двадцать пять! — свекровь взмахнула руками. — Моё, моё! Ты о семье подумай! О муже, о ребёнке!
Ирина резко выдохнула.
— Мам, хватит! — голос Алексея был усталым, в нём звучало раздражение.
— Нет уж, не хватит! — Антонина Сергеевна встала, поджав губы. — Я вам добра желаю, а вы… Ладно, думайте. Только недолго. Мне тоже ждать надоело.
— Ждать? — переспросила Ирина, с подозрением посмотрев на неё. — Чего ждать?
Антонина Сергеевна на мгновение осеклась. Что-то проскользнуло в её голосе, что-то лишнее, ненужное.
— Ну как чего… Вашего решения, конечно, — она сказала это сдержанно, но её взгляд уже был направлен к двери, как будто она вот-вот уйдёт.
Ирина наблюдала за ней, и в этот момент она поняла: в этой истории с «помощью» было что-то странное, неприятное. Как будто свекровь искала не решение, а контроль.
— Значит, всё-таки не считаешь нас семьёй? — свекровь поднялась, поправляя платок на плечах, и сжала губы так, что её лицо стало строгим, как у иконы.
Ирина не спешила отвечать. Она устало провела рукой по лбу, чувствуя, как внутри её нарастает раздражение. Всё это было так предсказуемо, так утомительно знакомо.
— Антонина Сергеевна, — наконец, ровным голосом произнесла она, — давайте называть вещи своими именами. Вы не пришли пирожки приносить и Машеньку навещать. Вы пришли убедить меня отдать квартиру. И, честно говоря, это уже начинает напоминать шантаж.
— Шантаж? — свекровь приложила руку к сердцу. — Господи, Ирочка, да как ты можешь так говорить! Я же вам помочь хочу! Неужели ты не видишь, как Лёшенька устал?
— Мам, хватит, — тихо сказал Алексей, наконец поднимая глаза. Его лицо было бледным, голос звучал глухо. — Я прошу тебя, перестань.
Но Антонина Сергеевна словно не услышала.
— Ты посмотри на него, — она обернулась к Ирине, как будто надеялась, что та тоже увидит его, своего сына, прямо перед собой, истощённого, а она, та самая, не могла не заметить, как этот мужчина, в самом расцвете сил, изматывается на работе. А ты всё про свою квартиру. Да пропади она пропадом, твоя квартира! Разве это главное в жизни?
Ирина устало улыбнулась, но в её глазах всё равно что-то неуловимо тревожное.
— Вот видите, — сказала она, как бы отчаянно пытаясь найти простое объяснение. — Вы сами ответили на свой вопрос. Если квартира — не главное, зачем вам эта возня с МФЦ?
Свекровь замерла. Лицо её мгновенно застыло, проскользнувшая растерянность исчезла так быстро, что Ирина даже не успела понять, была ли она вообще там. Но потом Антонина Сергеевна, будто оправдывая себя, мягко понизила голос и сказала:
— Просто я хотела, чтобы вам стало легче, — сказала она как-то неожиданно нежно. — Чтобы Лёшенька меньше переживал. Чтобы вы могли позволить себе немного больше. Разве я не права?
Ирина замолчала, но свекровь уже не давала ей возможности ответить.
— Да что там говорить! Всё равно ты меня не услышишь. Молодёжь нынче такая: каждый сам за себя. И ладно бы я чужая была. А то ведь мать его родная. Неужели я могу вам плохого желать?
— Никто не говорит, что вы желаете нам плохого, — сказала Ирина спокойно, не поднимая голоса. — Но поймите, эта квартира — моя страховка. Мой тыл. И если я от неё откажусь, это будет моя ответственность. А я пока не готова.
На этот раз в комнате повисла тишина. Свекровь отвернулась к окну и долго смотрела в даль, в пространство за стеклом, где было только серое небо и облака.
— Ну, вы подумайте, — сказала она, уже почти без напора, словно вся её уверенность растаяла, как снег под солнцем. — Мне всё равно не долго осталось. А вам будет легче.
Ирина ничего не ответила. Алексей сидел молча, уставившись в стол. В его взгляде было что-то безмолвное, будто он был в другом месте, в другом времени. Антонина Сергеевна вдруг резко повернулась, схватила сумку с табурета и направилась к двери, будто никакой паузы и не было.
— До свидания, Ирочка, — её голос был холодным, почти нейтральным. — Передай Машеньке, что бабушка её любит.
Ирина провела её взглядом. И в какой-то момент, странно, почувствовала облегчение. Но в то же время, сдавленную настороженность. Этот разговор, казалось, был далеко не конец.
— Да уж, разговор окончен, — тихо бросила Антонина Сергеевна, опускаясь на стул у двери. Её лицо было почти безжизненным, как выгоревшая фотография, а взгляд — потерянным, будто она искала что-то на стенах прихожей.
Ирина молча наблюдала за ней. Всё это было знакомо до боли — знакомо, как старый, но не менее болезненный сценарий.
— Я хотела как лучше, понимаешь? Для вас. Для Машеньки. Устала я уже смотреть, как вы корячитесь с этими платежами. Молодые, а лица такие уставшие… Это ж не жизнь, а выживание.
— Мы не корячимся, — мягко перебила её Ирина, — Мы живём, как можем. И живём честно. А ваша забота… Знаете, иногда лучше, правда, просто оставить всё как есть.
Свекровь подняла на неё взгляд. Он был полон вопросов, но ни один не прорвался наружу. Антонина Сергеевна только вздохнула, снова устало поднялась и начала собираться.
Из детской донёсся голос Алексея: «Ма-ша, осторожно, это не мячик!» — и звонкий детский смех, как солнечный луч в тени. Этот звук был, как невидимая рука, смягчающая напряжённую атмосферу.
— Вот оно как… Ну что ж, я сказала, что хотела. Дальше сами думайте, — сказала Антонина Сергеевна, натягивая пальто. Её слова висели в воздухе, но она больше не пыталась навязать своё мнение.
Ирина подошла к ней и помогла поправить шарф, сделав это почти автоматически, как бы завершив последний жест, необходимый для окончания этой сцены.
— Я всё понимаю, правда, — Ирина посмотрела свекрови в глаза, пытаясь передать всю свою боль и понимание. — Вы просто хотите нас поддержать. Но есть вещи, которые надо решать самим.
— Это вы так думаете, — тихо ответила свекровь, собирая сумку. — А потом, не дай бог, останетесь ни с чем, — вот тогда вспомните мои слова.
Она ещё раз обернулась к детской, но, кажется, уже передумала. Вместо того, чтобы сказать что-то ещё, она махнула рукой и ушла.
— Ладно. До свидания.
Когда за ней закрылась дверь, Алексей вышел из комнаты, держа на руках Машеньку. Девочка радостно пинала воздух, а муж выглядел каким-то измотанным, как будто после долгого, тяжёлого дня.
— Ну что? Всё? — спросил он, садясь на диван.
— Всё, — кивнула Ирина. Она подошла к мужу, села рядом и погладила дочь по голове. — Алексей, ты же понимаешь, что это не закончится? Она ещё вернётся к этой теме.
— Знаю, — тяжело вздохнул он. — Но я поддержу тебя. Это твой дом. Твоя квартира. Я с самого начала был против этих разговоров.
Ирина сжала его руку, почувствовав, как её сердце наполняется благодарностью.
— Спасибо. Главное, чтобы мы были вместе. Всё остальное — не важно.
Они сидели вдвоём, обнявшись, а Машенька, счастливым шмелём, уткнулась в их плечи. За окном догорал закат, и в доме становилось тише, теплее. Ирина вдруг поняла: их дом — это не стены, не ипотека и не сумма на счёте. Это они сами. И никто не сможет отнять у них то, что они создали вместе.
