— Лера, хватит уже торты трескать, а то скоро в дверь не пройдёшь!
Голос Олега, громкий и самодовольный, всё ещё звучал в её ушах. Он разорвал вчерашний вечер, заглушив весёлый шум дружеской тусовки. За его словами последовал взрыв хохота — не злобного, а глупого, пьяного, мужского. Олег откинулся на стуле, довольный реакцией, обведя друзей торжествующим взглядом, будто выдал гениальную остроту. Лера тогда промолчала. Она взяла чашку с чаем и медленно отпила, чувствуя, как горячий напиток обжигает горло. Сквозь край чашки она смотрела на мужа и видела не близкого человека, а чужака, который строит своё эго за её счёт.
На следующий день, в пустой квартире в Ирпене, этот смех всё ещё витал, как застарелый запах сигарет. Лера стояла на кухне. Солнце лилось в окно, но внутри неё был ледяной холод. Ни слёз, ни рыданий. Гнев, который должен был выплеснуться вчера, за ночь превратился в твёрдую, острую ясность.
Она подошла к холодильнику и резко открыла дверцу. Оттуда пахнуло его довольной жизнью. На верхней полке лежала начатая палка его любимой копчёной колбасы. Рядом — пачка сосисок. На дверце выстроились соусы: майонез, кетчуп, горчица, сырный для чипсов. В морозилке прятались два пакета вареников — его запас на случай её задержек на работе. Внизу, на холодной полке, стояли шесть запотевших банок пива — его вечерняя «награда».
Лера достала из шкафа большой чёрный мусорный мешок. Раскрыла его и поставила на пол. Её движения были точными, без лишней суеты, как у мастера перед важным делом. Первой в мешок полетела колбаса — глухой стук о дно. Затем сосиски, соусы — один за другим. Она не ломала, не портила — просто убирала, как улики.
Открыв морозилку, она вытащила замороженные вареники. Они с тяжёлым стуком упали в мешок. За ними — пиво, каждая банка клацнула холодным металлом. В хлебнице нашёлся вчерашний батон — туда же. Остатки пирога в контейнере последовали следом. Она не крушила, а проводила чистку — методичную и бескомпромиссную.
Закончив, она взяла губку и моющее средство. Полки холодильника она отмыла до скрипа, до стерильной белизны. Дверцу и морозилку — тоже. Это заняло минут двадцать сосредоточенной работы.
Оглядев результат, Лера открыла ящик для овощей. Выложила на среднюю полку пучок петрушки, два помидора, три моркови и пару перцев — строгий натюрморт. На дверцу поставила пачку йогурта. Всё.
Она завязала мешок тугим узлом и вынесла к мусоропроводу. Грохот, с которым он исчез в шахте, был финальным аккордом. Вернувшись, Лера села за стол, налила воды. Она была спокойна. Поле боя готово. Битва будет короткой.
Щелчок ключа в замке нарушил тишину. Лера не шелохнулась, сидя за столом. Она слышала, как Олег вошёл, бросил ключи, снял ботинки с усталым вздохом — привычные звуки, но сегодня они звучали, как начало конца.
— Я дома! — крикнул он из коридора. — Чем-то пахнет… или показалось?
Он вошёл на кухню, расстёгивая рубашку. Его взгляд скользнул по Лере, потом к плите. Пусто. Брови нахмурились.
— Что, ужина нет?
Не дожидаясь ответа, он направился к холодильнику — за пивом и перекусом, как всегда. Дёрнул ручку. И замер.
Он смотрел на пустые, сияющие полки. На петрушку и помидоры там, где была колбаса. На одинокий йогурт. Открыл морозилку — пусто. Его мозг не справлялся.
— Это что? — ошарашенно спросил он, обернувшись. — Нас обокрали? Еду унесли?
— Это диета, — ответила Лера спокойно, не шевелясь. — Наша новая общая диета.
Олег хмыкнул, пытаясь обратить всё в шутку.
— Ха, смешно. А теперь серьёзно, где еда? Я с работы, голодный, как волк.
Она произнесла медленно, вбивая слова:
— Ты сказал, я толстая, и посмеялся над этим с друзьями. Вот и ешь теперь траву со мной, потому что вредной еды в доме больше не будет!
Он понял. Это не розыгрыш. Это месть. Его лицо покраснело. Он захлопнул холодильник так, что тот задрожал.
— Ты спятила? Это была шутка! Все поржали и забыли! Ты выбросила всё из-за этого?
— Мне не смешно. Я не забыла, — её голос был холодным, как лезвие. — Теперь худеем вместе. Я нарезала петрушку. Макай в йогурт. Полезно.
Слово «вместе» ударило его. Его образ весёлого парня рухнул перед этой чужой женщиной. Он перестал шутить.
— Я не буду жрать твою траву! Я мужик, работаю, мне нужно мясо, не веник! Ты понимаешь, что натворила?
— Понимаю. Я убрала всё вредное, — она встала, взяла йогурт. — Если не нравится, вон дверь. Иди к друзьям. У них есть пиво и чипсы. Можете дальше обсуждать, какая я толстая. Тебе там лучше.
Это был ультиматум. Олег смотрел на её спокойное лицо и понимал: спорить бесполезно. Она не кричала, и это бесило больше всего. Он был унижен в своём доме, перед пустым холодильником.
— Да пошла ты! — рявкнул он, хватая куртку. — Поеду к матери! Там меня накормят, как человека, а не как кролика!
Он выскочил, хлопнув дверью. Лера осталась на кухне. Открыла йогурт, налила стакан и отпила. Кисловатый вкус был вкусом свободы.
Олег мчался по вечернему Броварам, злой и голодный. Гнев смешивался с обидой. Шутка! Просто шутка! Разве так реагируют? Выбрасывают еду, объявляют войну… Он барабанил по рулю, музыка только злила. Пустой холодильник стоял перед глазами — белый, оскорбительный. Он ехал туда, где его поймут, где холодильник полон, а право на котлеты не оспаривается. К матери.
Дверь открыла невысокая женщина в халате, окинув его тревожным взглядом.
— Олежек? Что стряслось?
— Мам, есть еда? Умираю, — бросил он, швырнув куртку на стул.
Сковорода зашипела, из холодильника достали борщ, котлеты. Запах лука и чеснока наполнил кухню — запах дома, принятия.
— Опять она? — осторожно спросила мать, ставя борщ.
— Не говори, — буркнул Олег, набрасываясь на еду. — Вчера пошутил на тусовке, что ей худеть пора. Для смеха! А она сегодня всё из холодильника выкинула! Оставила йогурт и траву. Говорит, худеть будем вместе. Свихнулась.
Мать поджала губы, нарезая хлеб. Она не сказала, что всегда считала Леру странной. Поставила сковороду с картошкой и три котлеты. Её молчание говорило за неё. Олег ел, пил чай. Сытость принесла спокойствие. Гнев сменился раздражением. Перегнула, ну и ладно. Остынет. Куда денется?
В это время в квартире раздался звонок. Лера говорила деловито:
— Здравствуйте, нужно срочно поменять замки. Оба. Как можно быстрее.
Через сорок минут пришёл мастер с инструментами. Лера пропустила его, не задавая вопросов. Она сидела в комнате, слушая визг дрели, скрежет старого замка, щелчки нового. Всё повторилось со вторым.
— Готово, — сказал мастер, вручая пакет с пятью ключами.
Лера расплатилась. Вскрыла пакет, надела один ключ на связку, остальные спрятала в комод. Взяла старые ключи Олега — ещё тёплые — и бросила в мусорное ведро. Они стукнулись о дно, где лежали остатки его жизни. Воздух в квартире стал её.
Олег вернулся к одиннадцати, сытый, уверенный в своей правоте. Он решил, что Лера остыла. Он войдёт, скажет: «Ну что, бунтарка, навоевалась? Пойдём за варениками», и всё вернётся. Он даже готов был простить.
Поднявшись, он насвистывал. Вставил ключ в замок. Ничего. Ключ не повернулся. Он попробовал снова, сильнее. Безрезультатно. Второй замок — то же.
Раздражение сменило недоумение. Он нажал звонок. Тишина. Нажал ещё, дольше. Ничего.
— Лер, открой! — крикнул он. — Что за шутки? Ключ не работает!
Её голос за дверью был ровным.
— Что тебе нужно, Олег?
Он опешил.
— Что значит «что»? Я домой попасть не могу! Ты замки сменила? Ты в уме?
— В полном. Впервые за долгое время.
— Открывай! Это мой дом! — он ударил по двери, костяшка заныла.
— Уже нет. Ты сказал, едешь к маме, где тебя кормят как человека. Оставайся там.
Его кровь застыла. Это не скандал. Это конец.
— Ты что несёшь? Я поел и вернулся домой! Открывай!
— Нет.
Короткое «нет» было приговором. Он прислонился к двери, пытаясь осознать. Его мир рушился за этой дверью.
— Лера… — голос смягчился. — Хватит дуться. Я погорячился, шутка глупая. Давай поговорим.
Её ответ был ледяным, с презрением.
— Знаешь, Олег, тебе лучше у мамы. Пусть кормит борщами и котлетами. Ты это любишь. Ничего не решать, быть накормленным, пожалетым. Идеально. Пошути теперь с друзьями, как круто в тридцать жить с мамой, которая откармливает тебя, как свинью.
Фраза «свинья» ударила. Он отшатнулся. Тишина за дверью стала пустотой. Местом, куда его не пустят.
Олег стоял в подъезде. Ключи в руке — бесполезный металл. Новая замочная скважина насмехалась. Его «шутка» стала запертой дверью. И он понял: она не откроется…
Эта история разрывает сердце — как больно, когда близкий человек унижает тебя ради смеха. Сталкивались ли вы с такими «шутками»? Как вы защищали своё достоинство? Расскажите в комментариях!
