Мелкий даже не сразу понял, почему перехватило дыхание, отчего его подбросило в воздух и отшвырнуло на добрый пяток шагов. Боль тоже пришла с задержкой на секунду. Зато какая!
Кошка была большой, просто огромной. Серой и очень опасной на вид…
Мелкий трусил, но подбадривал себя:
«Я собака! Пусть маленькая еще, но ведь собака же! Надо просто гавкнуть! Показать, кто во дворе хозяин».
Он подошел поближе, набрал побольше воздуха и… Получилось как-то пискляво и совсем не страшно. Но, тем не менее, кошка подскочила, шерстинки встали дыбом.
«Испугалась?!» — обрадовался и удивился Мелкий.
А кошка и правда испугалась, но, как выяснилось, вовсе не Мелкого.
— Беги, обалдуй ушастый! Прячься! — прошипела она и метнулась в окошко сарая.
— От кого бежать-то? — не понял разочарованный Мелкий.
И тут же заметил, что во дворе творится что-то странное: куры перестали возиться в пыли и заспешили в свой курятник, здоровенный гусак торопливо скрылся в кустах, растеряв всю свою спесь.
Во двор входил хозяин…
*****
Так близко Мелкий его еще никогда не видел. Кормить Мелкого и его семью обычно приходила маленькая худенькая женщина. Ее звали Маша. Она гладила маму Мелкого по голове и говорила:
— Устала, Люсенька? Совсем тебя эти карапузы замучили. Ну ничего, скоро подрастут, разойдутся по новым домам, и полегче тебе будет.
От женщины веяло теплом, добротой и почему-то страхом. Позже Мелкий понял почему. Потому что у нее был хозяин. Большой, сильный и жестокий.
— Не хозяин он ей, а муж. У людей это так называется, — объяснила однажды мама Мелкому.
— А от мужа можно уйти? — поинтересовался Мелкий.
— Можно, наверное… — ответила мама.
— А почему же она не уходит? — удивился Мелкий.
— Не знаю, — честно призналась мама. — Люди вообще сложные создания. Ты голову себе не забивай, маленький. К нам хозяин не лезет, и хорошо.
— Я бы ушел! — проворчал Мелкий. — Он ведь злой, как черт, муж этот. Ты слышала, как он на нашу Машу орет? «Чего застряла, шевелись давай! Рыба дохлая. На меня ее не хватает, а с псами шелудивыми целуется!»
— Кто их разберет, — вздыхала мама. — Может, некуда ей идти, а может, еще что. И он же не всегда такой. Иногда спокойным бывает. Злой он обычно, когда к бутылке прикладывается. Отрава у него там какая-то.
Мелкому было жаль хозяйку. Но в одном мама права, к ним злой хозяин не лез. И это было замечательно. Потому как скоро Мелкому стал тесен сарайчик, в котором он родился. За его дверями дышал целый мир. Теплый, летний, цветной.
Он стал потихоньку выбираться во двор. Сначала довольствовался небольшим загончиком, но скоро изучил его до последней травинки и заскучал. Хотелось большего…
Ведь за сеткой-рабицей кипела жизнь: копошились и сплетничали куры, расхаживал важный гусак, а еще там была она – большая серая кошка Дымка, которая считала себя царицей двора.
— Очередная дворовая дурашка, — оценила она Мелкого, когда увидела в первый раз.
— Я не дурашка, — обиделся Мелкий. — Я пес! Сторожевой, наверное…
— Ой, не смеши мои усы, — фыркнула Дымка. — Пес. Фитюлька ты рыжая, ушастая и глупая. Пока, во всяком случае. Подрастешь, может, и выйдет из тебя толк.
Только уже не здесь это будет. Раздаст вас хозяйка по разным дворам. Там и будете тявкать. А я здесь навсегда!
Мелкий не нашелся, что ответить Дымке в тот раз. Но с тех пор только и мечтал, как выберется из загона и покажет ей кузькину мать. И вот свершилось!
Увы, выбрался он не вовремя…
*****
Хозяин сегодня был страшен: походка нетвердая, в руке бутылка. «Злая отрава!» — догадался Мелкий. Больше ничего подумать не успел.
— Машка! — взревел хозяин. — Чего у тебя псы по двору таскаются? Пусть в своем загоне гадят! Я в их мины вляпываться на каждом шагу не желаю!
А после… Все случилось так быстро, что Мелкий даже не сразу понял, почему перехватило дыхание, отчего его подбросило в воздух и отшвырнуло на добрый пяток шагов.
Боль тоже пришла с задержкой на секунду. Зато какая! Словно все косточки Мелкого вынули, перемешали, а потом засунули как попало обратно.
Кричала Маша:
— Да что же ты творишь, живодер?!
Потом сознание сжалилось над Мелким и выключилось…
*****
Очнулся он на руках у Маши. Она куда-то несла его, мочила слезами и уговаривала:
— Потерпи, миленький. Ты только не умирай. Егорыч поможет.
И Мелкий терпел, как мог. Хотя каждый Машин шаг, каждый ее вздох, тревожили искореженное тело, злили боль. И она вцеплялась своими зубами, терзала Мелкого.
Он снова отключился, и это было счастьем…
— Не справлюсь я. Зафиксировать парня могу, обезболить. А дальше – везти его в город надо. Там и хирурги, и лекарства, и техника, — услышал Мелкий мужской голос, когда в очередной раз открыл глаза.
— Егорыч, умоляю, отвези. Заплачу, если надо, — это Маша. Умоляет, просит, плачет.
— Заплатит она, — опять мужской голос. — Ты и так каждый день неизвестно за какие грехи расплачиваешься. Я сто раз тебе говорил, гони ты своего алкаша в шею. Сейчас он собаку покалечил, а дальше что? За себя-то не страшно? Глупая баба!
— Прав ты, Егорыч, сто раз прав, — снова Маша. — Прогоню, ты только помоги.
— Черт с тобой. Не могу я смотреть, как животное мучается. Поехали.
Дорогу Мелкий не помнил. Он то проваливался в душную черноту, то выныривал обратно. Наконец оказался на столе в светлой комнате, вокруг суетились люди в бледно-зеленом.
— Вы его починить-то сможете? — допытывался Егорыч.
— Попробуем, — отвечали ему.
*****
И врачи попробовали.
Операция – это жутковатое слово Мелкий запомнил. А еще запомнил холодный стол, яркий свет, странные запахи, непонятные слова, позвякивание железных блестящих инструментов.
Запомнил, как на время утихла боль и весь мир словно потонул в вате… Врачи старались, но, увы, они не боги.
— Ходить на своих четырех пес не сможет. Позвоночник поврежден, — сказали они Маше.
— А как же теперь?
— Коляску купи̔те, — ответили ей.
— Будет у тебя не пес, а пилот формулы один, — неловко пошутил Егорыч, а потом спохватился. — Только вот домой ему, пока твой алкоголик там, никак нельзя. Уж если он из здоровой собаки инвалида сделал, то больную и вовсе на тот свет отправит.
Маша молчала. А что тут скажешь? Правду говорит Егорыч. Она после случая с Мелким и так всех Люськиных щенков в рекордные сроки раздала. Упрашивала, умоляла, чтобы взяли.
Хорошо, что их всего трое было. Молодых, здоровых и то не слишком-то брали, а калеку и подавно никто не приютит.
— Может, к тебе, Егорыч? Ну пока, на время? — взмолилась Маша.
— Так твой и у меня его достанет. Он же злопамятный. Приходил уже пьяный, ругался: «Чего ты Мане моей, болван старый, наплел? Чего это она про развод заговорила?»
Маша опустила голову:
— Ты уж прости, Егорыч. Не хотела я. Просто так вышло. Я тогда из клиники приехала. Мой только проснулся. Глаза красные, рожа мятая. Я на него глянула, и такое меня зло взяло:
«Развожусь! — говорю. — Не могу так больше. Животное ты, а не муж. На меня орешь, курей пинаешь, кошка от тебя, как от чумы бегает. Теперь еще щенка изувечил. Меня в этом решении и Егорыч поддерживает»…
Он все мимо ушей пропустил, а вот про тебя, видать, запомнил! Орать начал: «Этот старикашка пусть своими делами занимается, а не чужим женам советы раздает. Придумала тоже – из-за пса шелудивого разводиться!»
Проорался и здоровье поправлять ушел…
— Ладно, придумаем что-нибудь, — проворчал Егорыч. — Только тебе бы, Маша, мозги включить тоже не мешало.
*****
Мелкий слушал их и понимал: плохи его дела. Никому он такой не сдался. Раньше собакой был, а теперь не пойми что на колесиках.
Вдобавок придется учиться тому, что каждый пес умеет с рождения – ходить и бегать. А как, скажите на милость, ходить, если вместо задних лап два непослушных полешка?
Домой он и сам возвращаться боялся. Одна надежда на Егорыча, похоже. Хороший человек попался: от смерти спас, да и сейчас не бросает. Авось и придумает что-нибудь…
Только вот спасение пришло совсем не от Егорыча. Явилось оно оттуда, откуда Мелкий его и ждать не мог.
Маша в тот день вернулась домой расстроенная. Спасла щенка, а толку? Домой забрать не может, куда пристроить – не знает. Хорошо, что благоверный где-то шляется пока. Можно в тишине подумать.
Села она на кухне, запечалилась. Кошка Дымка на колени взобралась, замурчала, жалеть хозяйку принялась.
И тут явился муж. Пьяный в дым. Обо что-то при входе споткнулся, выматерился, ввалился на кухню. И на Машу набросился:
— Сидит она здесь, кошку драную наглаживает. А муж, между прочим, голодный!
И ручищу свою протянул. Дымка, не успевшая сбежать, ощерилась, да и врезала когтистой лапой.
Муж взвыл, замахнулся, а Маша словно прозрела: «Кошка, и та защищается, а я, как квашня последняя, сижу! Да какого лешего?! Сколько терпеть-то можно?!»
И такую ярость она в себе почувствовала, аж глаза алым застило. А вместе с яростью и сила пришла. Вскочила она с табуретки. Схватила чугунную сковородку и звезданула мужа по лбу!
Тот ошалел так, что даже материться перестал. Сел на стул, за раненую голову схватился.
— В общем, слушай сюда, — сказала Маша. — Давай-ка разводиться. А из дома проваливай прямо сейчас. Мой это дом. Мои родители его строили.
Ты у маменьки вроде прописан в соседней деревне, вот и шуруй туда. Потому что, если останешься, я тебя в полицию сдам или пришибу ненароком.
Ты не думай: рука не дрогнет. Столько злости во мне за эти годы накопилось, что рада буду от нее избавиться!
Муж ей в глаза заглянул, рот было открыл, но тут же закрыл обратно. То ли увидел он в Машиных глазах что-то, то ли сковородка чугунная мозги на место поставила, а только побросал он в старенький рюкзак какое-то барахлишко, да и вышел за дверь…
*****
Через месяц развелась Маша с мужем. А Мелкого домой еще раньше привезла. Потому как знала – не вернется больше благоверный. Трус он.
Пока она терпела да молчала – он и царствовал в доме. А как только отпор дала, тут же его царственность пьяная сдулась…
Когда Егорыч выгрузил Мелкого из машины и приладил к тележке, тот почувствовал себя какой-то каракатицей. Но сделал один шажок, потом другой, третий. Тележка повиновалась. Он ускорился, колеса послушно шуршали.
Из сарайчика вышла мама Люся. Он заспешил к ней. Та расчувствовалась, карие глаза повлажнели:
— Не надеялась я, что свидимся. Да какой же ты стал! Колеса свои… А у нас перемены. Маша пьяницу своего прогнала. А благодарить надо Дымку. Уж не знаю, что она хозяйке нашептала, только осмелела та. В битву с душегубцем вступила. Со сковородкой наперевес! Эх, жаль, я все пропустила.
— Дымка? — удивился Мелкий. — Кошка серая? Да как она сумела-то?
— А вот сумела, — послышалось сзади. — Маше нашей нужно было только веры в себя чуток. Я с ней своей и поделилась.
— А так разве можно?
— Кошки все могут, — сказала Дымка.
Правда это или нет, кто знает. Только вот Мелкий ей почему-то поверил. Главное, что теперь он был дома. И здесь многое изменилось к лучшему.
Может, и имя ему теперь заменят? А то Мелкий – для мужчины на колесах как-то несолидно звучит. Вот Егорыч пилота формулы один упоминал…
Пилот, пожалуй, самое то.
