Ровно в семь утра раздался телефонный звонок от матери. Наталья даже сквозь остатки сна знала — этот звонок не сулит ничего хорошего. Елизавета Сергеевна никогда не звонила просто так, чтобы узнать, как дела.
— Наташа, мне нужно с тобой поговорить. Это очень, очень важно.
— Мама, доброе утро. О чём именно речь?
— Приезжай ко мне. Обсудим это только при личной встрече.
Елизавета Сергеевна проживала в той самой квартире, где Наталья выросла, — в двухкомнатной хрущёвке, расположенной на третьем этаже в спальном районе Броваров. Поднимаясь по лестнице, Наталья невольно подумала: как странно — родительский дом всегда кажется огромным в детских воспоминаниях, но с годами сжимается до размеров коробки.
— Проходи, садись, — мать была необычайно, даже пугающе, торжественна. — Чай налить?
— Буду, спасибо. Мама, говори уже, что стряслось?
Елизавета Сергеевна поставила чашки на стол. Некоторое время сидела молча, собираясь с духом. Потом, глядя в сторону, резко произнесла:
— Наташа, ты должна оформить дачу на Михаила.
Представьте себе удар током, который мгновенно пронзает всё тело. Именно такое ощущение ошеломило Наталью.
— Что?!
— Ты меня прекрасно слышала. Наша дача должна перейти твоему брату.
— Мама, но ведь дача по завещанию отца досталась мне.
— Да, досталась. Но это было несправедливое решение.
Наталья аккуратно поставила чашку. Руки выдавали нервное напряжение.
— Почему ты считаешь, что это было несправедливо?
— Потому что у Михаила есть семья! Жена, дети! А ты совершенно одна. Тебе эта дача ни к чему.
И вот тут нужно сделать отступление. Дача перешла Наталье не просто так. Последние пять лет жизни отца именно она каждые выходные ездила туда. Копала, сажала, чинила забор, меняла кровлю на летней кухне. Михаил появлялся от силы раз в месяц — и то с одной целью: «Займи немного денег до следующей зарплаты».
— Мам, но я же годами вкладывалась в этот участок. И время, и средства.
— Это всё мелочи! — Елизавета Сергеевна пренебрежительно махнула рукой. — Об этом не стоит говорить. Главное сейчас — поступить правильно.
— Правильно?
— Ну, ты же не глупая: у него растут двое детей. Ольга сейчас в декрете, еле сводят концы с концами. А тебе одной что там делать?
Вот оно. Ключевое слово. Одной.
Казалось бы, слово «одиночество» должно причинять боль. Но для Елизаветы Сергеевны одинокий статус дочери был не трагедией, а удобным фактом. Одна — значит, можно требовать больше. Одна — значит, должна обслуживать нужды всех остальных.
— Мама, но я же покупала стройматериалы для ремонта, ставила новые окна.
— Наташа, перестань считать каждую гривну! Дело не в деньгах. Дело в том, как следует поступить по-человечески.
— По-человечески?
— Михаил — мужчина. Продолжатель нашей фамилии. У него семья. А ты… — мать посмотрела на неё с притворной жалостью. — Ну что ты будешь делать там одна, скажи мне?
Наталья встала. Подойдя к окну, она увидела весенний день, услышала пение птиц, но внутри ощущала лишь холодную, мертвую зиму.
— Мама, ты с Михаилом об этом говорила?
— Разумеется! Он согласен. Говорит, что дача ему необходима. Для детей.
Оказывается, брат уже был в курсе. И согласился. Даже не подумал, что это подло — принять чужой труд.
— И что Михаил сказал о том, что я пять лет там вкалывала?
Елизавета Сергеевна пожала плечами:
— Сказал, что благодарен, что ты поддерживала там порядок.
Спасибо. За пять лет жизни, вложенной в чужую собственность — просто «спасибо».
— Мама, я не стану этого делать.
— Как это — не станешь?! — Елизавета Сергеевна резко повысила голос. — Наташенька, ты же разумная женщина! Ты же понимаешь — семья брата важнее!
— Чья семья, мама? А я тебе кто?
— Ты — моя дочь. Но у тебя своей семьи нет. А у Михаила есть.
Вот и всё. Приговор оглашён.
Возвращаясь к себе в Киев, Наталья ехала и думала: А вдруг мама права? Может, и впрямь эгоистично держаться за эту дачу?
Вечером позвонила подруга Марина:
— Наташа, как дела? Голос у тебя — словно из подвала.
— Марина, мама попросила меня переписать дачу на Михаила.
— Что?! Ты в своём уме?
— Не я, а мама. Говорит — у него семья, а я одна.
— Наталья Викторовна! — Марина впервые за много лет обратилась к ней по полному имени, что всегда означало крайнюю степень возмущения. — Ты когда-нибудь в своей жизни думала о себе?!
Представьте, что вам задают этот вопрос, и вы вдруг понимаете, что не знаете ответа.
Когда Наталье было восемнадцать, она поступила в педагогический — не хватило баллов для реализации мечты. А мечтой была журналистика в Киеве.
— Наташенька, — сказала тогда мама, — не расстраивайся. Педагогический тоже хорошо. И рядом с домом, в Броварах. А то уедешь в Киев — и что мы будем делать с Мишенькой? Ему всего пятнадцать, переходный возраст.
Михаил тогда связался с плохой компанией. Курил, прогуливал уроки. Маме требовалась помощь.
— Ты же у нас старшая. Ты ответственная.
И Наталья осталась. Педагогический институт. Каждый день домой к ужину. Присматривать за братом, помогать матери.
В двадцать пять Наталья познакомилась с Дмитрием — инженером, прекрасным человеком. Через полгода он сделал предложение.
— Мама, мы решили пожениться.
— А где жить собираетесь?
— Дима снимает квартиру.
— Наташа, — лицо матери стало каменным, — ты подумала? Отец болеет, мне тяжело. А Михаил только вернулся из армии, ищет работу. Ему нужно помочь. А ты уйдёшь.
Отец, к слову, после того разговора прожил ещё десять лет.
— Мама, но я же имею право на свою жизнь?
— Конечно, имеешь! Но подумай о нас. А Дмитрий, он что, не может потерпеть? Если любит по-настоящему — подождёт.
Дмитрий ждал год. Потом встретил ту, которая ждать не заставила.
В тридцать лет Наталье предложили должность заведующей кафедрой в областном университете. Прекрасная позиция, перспектива защитить диссертацию, достойная валюта.
— Мама, я перевожусь на новую работу. В Житомир.
— А что, в Броварах тебе плохо? Ты же в школе работаешь.
— Это совершенно другой уровень. Я смогу заниматься наукой.
— Наташенька, — мама тяжело вздохнула, — а кто будет отцу лекарства покупать? А кто поможет Михаилу с детьми? У него же Ольга опять беременна.
Казалось бы, что может быть важнее карьеры! Но для Елизаветы Сергеевны всегда находились более веские аргументы. Отцовские лекарства. Михаиловы дети. Непрекращающиеся семейные трудности.
— Мама, Михаил же взрослый.
— Мужчина! — мать усмехнулась. — Да он даже носки свои постирать не в состоянии! Нет, Наташа, ты не должна нас бросать.
И Наталья осталась. В той же школе. На той же должности.
В сорок лет она наконец-то накопила средства, хотела купить небольшую квартиру. Своё собственное жильё.
— Мама, я покупаю себе квартиру.
— Зачем тебе? Тут места достаточно.
— Мне хочется личного пространства. Я взрослая.
— Наташа, может, лучше эти деньги отдать Михаилу? Он же берёт ипотеку на трёхкомнатную для всей семьи. А ты и так у нас живёшь.
И Наталья отдала. Михаил погасил ипотеку досрочно, а она так и осталась в своей детской комнате. Только после смерти отца смогла снять маленькую однушку.
Последние пять лет жизни отец болел тяжело. Диабет прогрессировал, начались проблемы с ногами. На дачу ездить сам не мог.
— Папа, может, продадим участок? Зачем он нам?
— Нет, Наташенька. Дача — это моё успокоение. Хотя бы знаю, что она есть.
И Наталья каждые выходные отправлялась туда. Одна. Копала, сажала, ухаживала за отцовскими цветами. Меняла трубы, чинила крышу, красила обветшалый забор.
Михаил появлялся очень редко:
— Наташа, дай мешок картошки. У нас с деньгами до зарплаты напряжёнка.
— Наташа, можно мы приедем на шашлыки в субботу? Ольга хочет подышать свежим воздухом.
Приезжали, жарили, отдыхали. Мусор, конечно, не убирали. Посуду не мыли. Это же «Наташа сделает».
Когда отец умер, завещание стало для всех неожиданностью. Дачу он оставил Наталье.
— Почему ей?! — возмутился Михаил. — Я же единственный сын!
— Потому что она этого заслужила, — ответила тогда мать.
Это было три года назад. А теперь та же мать говорила: «Перепиши на брата».
Что изменилось? Ничего. Просто Михаил попросил. А когда Михаил просил, мать всегда находила того, кто «обязан» ему помочь.
Марина слушала всё это и молчала. Затем тихо произнесла:
— Наташа, тебе пятьдесят восемь лет. Ты всю жизнь была удобным инструментом. Удобной сестрой. Когда ты наконец станешь просто собой, Наташа?
В трубке воцарилась тишина. Наталья сидела и думала: А кто я, если не удобная дочь?
— Марина, а если мама перестанет со мной общаться?
— А она с тобой общается? Или она тебя использует?
Бывало ли у вас такое — задаёшь вопрос и понимаешь, что до смерти боишься услышать правдивый ответ?
— Наташа, завтра мы идём к нотариусу. Узнаем, что нужно для переоформления. И ты сама решишь — делать это или нет.
— Но мама…
— А мама пусть привыкает к тому, что у неё есть дочь. А не личная прислуга.
На следующий день Наталья проснулась в шесть утра. Не от будильника — от звонка.
— Наташа? Это Михаил.
Опыт подсказывал: человек, которому ты всю жизнь помогала, звонит впервые сам. Значит, случилось что-то очень неприятное.
— Привет, Михаил. Рано звонишь.
— Слушай, мама мне всё рассказала про дачу. Огромное тебе спасибо, что согласилась! Это правда очень важно для нас. Детям нужно где-то летом свежим воздухом дышать.
— Михаил, я не согласилась.
Пауза. Длинная, звенящая пауза, в которой рухнули все его планы.
— Как это — не согласилась? Мама же сказала, что ты поняла: так будет правильно!
— Мама много что говорит. Я пока не приняла никакого решения.
— Наташа, ты что, совсем ошалела?! — голос брата стал резким, наглым. — Тебе эта дача сто лет не нужна! Ты что, жить там собираешься?!
Самое интересное: брат говорил с ней так, словно она была обязана отдать ему эту дачу. По праву его рождения. Как должное.
— Михаил, а ты помнишь, кто последние пять лет там работал?
— Ну, работала и работала. Тебе что, тяжело было? Ты же не замужем, детей нет — время свободное.
— Свободное время? — Наталья встала. — Каждые выходные на протяжении пяти лет — это свободное время?
— Да брось ты! Покопалась в огороде — вот и вся работа. А мне семью кормить надо!
— Михаил, я вложила в ремонт этого дома не меньше 95 000 гривен. Новые окна, крыша, водопровод.
— И что? Она всё равно старая! Мне её переделывать придётся под нашу большую семью!
Слышали ли вы когда-нибудь человека, с которым прожили всю жизнь, и вдруг понимали, что видите его впервые?
— А знаешь что, Михаил? Переделывай свою дачу. Когда купишь.
— Наташа! Ты вообще обнаглела?! Мама права — ты стала злобной и эгоистичной! И это всё из-за того, что ты одна!
Наталья нажала отбой. Руки дрожали от несправедливой обиды и гнева.
Через полчаса перезвонила мать.
— Наташа, Миша мне всё рассказал! Я в шоке от твоего поведения!
— Мама…
— Нет, слушай меня! Я не ожидала от тебя такой чёрствости! Ты же знаешь — у Михаила же вечные проблемы! Ольга без работы сидит, кредиты.
— Мама, при чём тут я?
Тишина. А потом — настоящий взрыв:
— Что ты делаешь?! Ты семью брата разрушаешь! Из-за своей жадности! Я не думала, что ты на такое способна!
— Мама, это не жадность. Это называется справедливость.
— Наташа, если ты не переоформишь дачу на брата, я прекращу с тобой всякое общение.
Ультиматум. Окончательный.
— Хорошо, мама. Как скажешь.
— Что — хорошо?!
— Не будешь общаться — значит, не будешь. Я не переоформлю дачу.
Наталья положила трубку. И впервые за всю свою жизнь она почувствовала не страх. А чистую, звенящую свободу.
Через час позвонил Михаил:
— Наташа, мама в истерике! Что ты натворила?!
— Я сказала «нет».
— Да как ты смеешь?!
— Очень легко.
— Я сейчас же приеду к тебе! Мы должны поговорить!
— Не приезжай. Говорить нам не о чем.
И она снова положила трубку.
Бывало ли у вас такое — делаешь то, чего боялась всю жизнь, и вдруг осознаёшь: ничего страшного не происходит? Небо не упало на землю.
Прошло два месяца.
Мама ни разу не позвонила. Михаил тоже.
Наталья ездила на дачу каждые выходные.
В субботу к ней приехала Марина со своей дочерью Аней:
— Тётя Наташа, какие тут красивые цветы! А можно я соберу букетик для бабушки?
— Конечно, солнышко. Срывай те, что тебе больше всего понравятся.
Девочка побежала на участок, а Марина села рядом на садовую скамейку:
— Наташа, как ты? Скучаешь по ним?
Наталья задумалась. Ответила честно:
— Знаешь, Марин, я скучаю по тем людям, кем они могли бы быть. А не по тем, кем они являлись на самом деле.
— То есть?
— Я скучаю по той маме, которая спросила бы о моих делах. А не по той, которая звонила только с требованиями. Скучаю по брату, который сказал бы искреннее «спасибо». А не по тому, кто считал мою помощь своим долгом.
А на неделе Наталья случайно встретила на рынке соседку матери — тётю Софию.
— Наташенька! Как ты? Мать твоя совсем не находит себе места.
— А что с ней?
— Да Михаил твой опять денег просит. На очередной ремонт в своей квартире. А у неё пенсия — сама понимаешь какая. Вот и мается.
Значит, началось. Теперь все просьбы и финансовые трудности шли прямиком к матери. Как и должно было быть изначально.
— А ты что, не поможешь? — Тётя София посмотрела на неё с нескрываемым укором.
— Тётя София, а почему я должна финансировать взрослого, здорового мужчину?
— Да как же, он ведь брат твой родной.
— Брат пусть сам зарабатывает. На все свои ремонты.
Тётя София неодобрительно покачала головой и ушла. Наверняка, чтобы немедленно сообщить матери, какой «бессердечной» стала Наталья.
В воскресенье позвонила коллега Ирина:
— Наташ, не хочешь в театр сходить? У меня лишний билет остался.
Раньше Наталья отказалась бы. «У мамы дела», «Надо брату помочь», «Мне некогда по театрам».
— С удовольствием!
Спектакль оказался чудесным. После театра они зашли в кафе, неспешно поболтали. Ирина рассказывала о своей взрослой дочери, которая живёт теперь в Львове:
— Знаешь, Наташ, сначала было очень грустно. Дом пустой, тишина. А потом я поняла — это же настоящая свобода! Я могу читать до трёх ночи, есть мороженое на завтрак, никого не ждать к ужину.
— А не чувствуешь себя одинокой?
— Одиночество и быть одной — это совершенно разные вещи. Одиночество — это когда тебя окружают люди, которым ты не нужна. А быть одной — это когда у тебя есть выбор и ты сама решаешь.
И это ещё не всё. На даче у Натальи теперь появился постоянный гость. Рыжий кот, которого она подобрала у дороги. Она назвала его Персик.
— Знаешь что, Персик, — говорила она ему, наливая молоко, — а мне ведь очень нравится заботиться. Но только о том, кто это ценит.
Кот ласково мурлыкал в ответ. Он был благодарным. В отличие от некоторых людей.
Вечером она сидела на веранде, читала книгу и пила ароматный чай. Персик лежал рядом, изредка посматривая на бабочек в саду.
— Хорошо же нам, правда? — спросила Наталья у кота.
Кот промурлыкал что-то, подтверждающее её слова.
На столе лежал телефон. Никто не звонил с требованиями и просьбами. Никто не говорил, что она кому-то «должна» или «обязана».
В пятьдесят восемь лет она наконец-то начала жить для себя. И оказалось, что это не эгоизм. Это просто нормально.
