— Вера, ну ты серьёзно? — голос Андрея резанул по тишине кухни, как ложка по эмалированной миске. — Это же Лена. Моя сестра. Она в беде.
Вера медленно поставила чашку на подставку, отчётливо выровняв ручку по оси стола. Чай в чашке затих, как и она сама — замерла, будто старалась на ощупь прощупать грань между «просто разговором» и «вот сейчас всё рухнет».
— А я тебе кто? — произнесла она, не поднимая глаз. — Твоя… соседка по ипотеке?
Он откинулся на спинку стула, скрипнув тем, что раньше называл «дизайнерским винтажем», а теперь больше напоминало потерянный на помойке артефакт.
— Не начинай. Мы ж вроде как семья.
— О! — она резко подняла голову. — Наконец-то слово «семья» появилось в нашем разговоре. А то я думала, ты его отдал Лене вместе с накоплениями.
Он напрягся. Губы дернулись, как будто хотел что-то сказать, но передумал. Или не придумал. Трудно сказать, у Андрея это была вечная борьба — сказать по-человечески или драматично вздохнуть и уйти смотреть в стену.
— Ты знала, что она влетела с этим салоном, — тихо сказал он, — а я не мог смотреть, как она тонет. Это же бизнес…
— Бизнес?! — Вера вскочила, резко отодвинув стул. — Андрей, она открыла салон на деньги бывшего любовника, а теперь приходит к тебе, когда он её бросил. Это не бизнес. Это телесериал без сценария и мозгов!
Он отвернулся. Плечи его поникли, но Вера уже не могла остановиться. Весь день был как на иголках: отчёт на работе, зубной у ребёнка соседки (всё как всегда, её жизнь была забита чужими проблемами), звонок из банка, а тут ещё…
— А ты! Ты даже не посоветовался. Не подумал. Просто втихую снял со счёта сто пятьдесят тысяч. Это, прости, не три лимонада из автомата.
— Я хотел сказать, но ты бы всё равно была против, — глухо ответил он. — А она тогда звонила… плакала… я не выдержал.
— Так ты всегда не выдерживаешь, Андрей! — Она уже говорила сквозь слёзы. — Не выдержал — когда дал ей деньги в прошлый раз. Не выдержал — когда она заложила свою долю в квартире матери. Не выдержал — когда она купила себе шубу в мае!
— Ну хватит… — Он прикрыл глаза. — Это ты никогда не поймёшь. У тебя ведь всё по полочкам. Всё — в табличке Excel. А у меня…
— А у тебя всё по любви, да? По наитию! По зову сердца, который, между прочим, регулярно выводит нас в минус!
Тишина повисла густо и вязко. Только стрелка настенных часов щёлкала — словно отчитывала секунды до взрыва.
— Мы с тобой копили, Андрей. Мы с тобой — вместе! Я шесть лет откладывала. Ты знал, как я хочу вырваться из этой съёмной норы. Ты же сам выбирал тот дом под Тарусой, помнишь? Ты говорил: «Тут бы жить. Тут бы дышать.» А теперь — что? Всё коту под хвост?
— Это не навсегда… — тихо сказал он. — Она вернёт.
Вера только рассмеялась. Это был горький, нервный смех, которым, кажется, можно было отшкурить старый паркет.
— Вернёт? Андрей, она до сих пор не вернула те пятьдесят, что брала на «учёбу в Милане», которая оказалась отпуском в Турции с тем же самым любовником!
Он поднялся. Медленно, устало. Как будто этот разговор высасывал из него последние силы.
— Знаешь, что страшно, Вер? — Его голос был сухим, почти безжизненным. — Ты всегда была сильной. Такой… надёжной. И я это ценил. Но ты сейчас говоришь, как чужая. Как банкир. Как нотариус. А не как жена.
Она застыла. Руки по швам, взгляд — в его глаза. Серые, потускневшие, они были когда-то тёплыми. Они смеялись, когда он встречал её на перроне с веником цветов и промокшей коробкой пирожных. Они искрились, когда он рисовал на её спине пальцем смешные узоры, пока она засыпала.
Но сейчас в этих глазах — чужое. Упрямое. Обидчивое. Уставшее.
— А ты говоришь, как лгун. — Спокойно, почти шёпотом. — Как человек, который уже сделал выбор. Только забыл мне об этом сообщить.
Он отвернулся. Снова этот жест, болезненно знакомый: спина, плечи, шаги к выходу. Не хлопнул дверью — на то, видимо, уже не хватило эмоций.
Вера осталась одна в кухне. Села. Взяла чашку — чай остыл. И сердце тоже.
Сквозняк дернул занавеску (да, занавеску! ну хоть что-то тут живое), и тонкий листок бумаги с холодильника сорвался и упал на пол. Их план: «Дом 2025. Начать стройку в мае.» Написано от руки. Её рукой.
Она подняла листок. Посмотрела. А потом — аккуратно сложила его пополам, потом ещё раз. И бросила в мусорное ведро.
Это был не просто план. Это был конец главы. Конец иллюзии, что они идут одной дорогой.
Вера вернулась с работы в семь. Даже не потому, что была занята — просто не хотела идти домой. Мысли мешались в голове, как вещи в барабане стиралки на отжиме: Лена, Андрей, деньги, дом, обида, злость, тоска. Плюс эта дурацкая погода — ни зима, ни весна, слякоть и ветер, и сапоги, промокшие с утра, не просохли.
Дверь открыла ключом — Андрей был дома. Свет в прихожей не горел, только тусклый от экрана телевизора в гостиной. Вера, не раздеваясь, прошла туда.
Андрей сидел в кресле, в тех же джинсах, что и вчера. Рядом на столике — пиво и два пустых стакана. Не один.
— Ну, здрасьте, — сказала она, облокачиваясь на косяк. — Ужинать не зовёте?
Он повернулся, поморгал, как будто увидел её впервые.
— А ты чего злая-то? Я думал, ты у матери осталась.
— А ты чего — Лена приходила?
Он моргнул ещё раз. Понял, что врать бесполезно.
— Да. Заехала на полчасика. Просто… ну, поговорить.
— И заодно захватила «Старый Мельник»? — усмехнулась Вера. — Удобно. Я смотрю, она вообще стала частью нашего интерьера. Как плесень.
Андрей встал, криво улыбаясь.
— Ты себя слышишь? Что с тобой, Вер? Ты всегда была… ну, нормальной. Умной. А сейчас — просто язва какая-то.
— А я не язва, я — реальность, Андрей. Та самая, которая приходит после эйфории. Ты хочешь поговорить? Давай. Только без пауз, вдохов и пафоса, ладно?
Он вскинул руки.
— Ну, пожалуйста! Устроим допрос с пристрастием. Я же знаю, ты любишь всё по пунктам.
— Отлично, — она подошла ближе. — Пункт первый: ты отдал мои деньги. Не «наши», Андрей. Мои. Я работала, я откладывала, я всё вела. А ты просто пошёл и слил их. Без слова. За спиной.
— Это была помощь семье!
— Это было предательство.
Он резко шагнул к ней, и в воздухе повисла тишина — такая, как перед громом.
— Не смей так говорить! Это моя сестра! Она мне ближе, чем ты понимаешь. Когда отец умер, ей было девять, я её на руках носил! А ты… ты даже не пыталась её понять.
— А мне плевать, сколько ей было! Мне сейчас тридцать семь, и у меня в глазах темнеет от того, как ты мною пользуешься! Не она, Андрей. Ты.
Он подошёл вплотную. Глаза налились злостью. Руки сжаты в кулаки.
— Ты знаешь, как ты выглядишь сейчас? Как бухгалтер на пенсии. Без сердца. Только цифры, только «мне», «моё», «наше». А есть ещё понятие «долг», Вера. Понимаешь? Долг. Ты бы отцу не помогла, если б он влез в долги?
— Мой отец не открыл бы маникюрный салон в кредит на имя любовника! — закричала она. — И уж точно не приехал бы жрать пельмени к дочери после этого, попутно уничтожив её семью!
Он дёрнулся. Рука сорвалась — не ударил, но ладонь резко пронеслась мимо её плеча, стукнув по дверному косяку. Вера не вздрогнула.
— Вот и всё, Андрей, — тихо сказала она. — Ты дошёл до этой точки. Ты теперь не просто предатель. Ты — слабак.
Он смотрел на неё, дыша тяжело, как после пробежки. Потом опустился в кресло, будто его подрубили.
— Ты не понимаешь. Я просто хотел… всё уладить. Чтобы никто не пострадал.
— А я — не «никто», да?
Он не ответил.
Она постояла ещё немного. Скинула сапоги, пошла в спальню. Спать не хотелось. Хотелось… не быть здесь. Вообще.
Телефон пискнул. Сообщение от банка: «Подтверждение снятия средств: 100 000 ₽. Получатель — Елена К.»
Вера оцепенела. Она встала, как будто что-то в ней встало окончательно. Вышла в коридор.
— Ещё сто тысяч? — её голос был теперь тихим, стеклянным. — Андрей?
Он не обернулся.
— Она сказала, что ей не хватает. Там… долги по аренде. Я пообещал.
— Ты пообещал? — у неё задергался глаз. — Ты что — с ума сошёл?
— Я… подписал доверенность на карту. Она взяла остатки.
Вера молчала. Только подошла к шкафу, открыла ящик и начала вытаскивать документы. Паспорт, ИНН, бумаги на страховку.
— Ты куда? — наконец спросил он, почти с испугом.
— Я ухожу. Не знаю, на сколько. Может, на месяц. Может, навсегда. У меня есть подруга в Мытищах, её муж уехал, комната свободна.
— Вер, ну подожди! Ну что ты, как…
— Как кто, Андрей? Как та, кого обманули? Как та, кого предали и обокрали? Или как взрослый человек, который умеет выживать в этом цирке?
Он попытался подняться. Она остановила его жестом.
— Не надо. Только не сейчас. Я слишком тебя уважаю, чтобы видеть, как ты снова лжёшь.
Сумка была готова за десять минут. Телефон, зарядка, паспорт. Всё. Больше ей тут нечего было брать.
Перед дверью она задержалась.
— Знаешь, Андрей… — сказала она, не оборачиваясь. — Ты хороший человек. Правда. Просто ты не для брака. Ты для спасения утопающих. Герой. Но не муж.
Он не ответил. Только закрыл глаза.
Она вышла, спустилась по лестнице. Воздух был холодным, но ясным. Впервые за долгое время она дышала легко.
Прошла неделя. Потом вторая. Вера жила у подруги, Наташи, в Мытищах, в комнате с жёлтыми обоями, пахнущими сиропом от кашля и нафталином. Наташа была золотой — не лезла с расспросами, но в нужный момент ставила чашку чая на стол и говорила только одно:
— Ты держись, слышишь? Ты умная. Ты не обязана быть удобной.
Вера работала как проклятая. Не потому что надо было — а чтобы не думать. Деньги снова складывались в папку с наклейкой «Дом». Пусть не тот, что с Андреем. Но когда-нибудь…
Однажды она стояла в очереди за кефиром и зелёным луком (Наташа мечтала о холоднике, как будто это решит все их беды), как вдруг зазвонил телефон. Номер был знакомый. Слишком знакомый.
Андрей.
Она посмотрела на экран, как на мину. Потом — нажала «принять».
— Привет, — голос был странный. Усталый. Сломанный.
— Привет, — ответила она ровно, но сердце заскреблось.
— Я… Я знаю, что у тебя всё хорошо. Наташа писала в Фейсбуке, что вы вместе в кафе были. Ты счастлива?
— Спросил бы лучше, не убила ли я тебя в мыслях пару раз, — усмехнулась она. — А вообще, счастье — оно же не в комплекте, как стиралка. Оно по частям приходит. У меня сейчас одна часть — тишина. И я за неё благодарна.
Он помолчал.
— Лена в больнице.
Тишина в трубке стала другой. Тяжёлой. Как бетонная плита.
— Что случилось?
— Панкреатит. Острый. С осложнениями. Привезли ночью. Её бывший кинул, деньги закончились, она пила всё подряд. Я даже не сразу понял, что с ней.
Вера села на лавку прямо возле магазина. Тележка с луком осталась стоять позади, сиротливо.
— Андрей… Мне жаль. Правда. Но ты должен понимать: я больше не в этом. Не в этих жизнях. Не в этих драмах.
— Я знаю. Я не прошу. Просто… мне страшно.
— А мне, Андрей, было страшно всё это время, пока ты врал мне в лицо. А теперь — нет. Потому что я выбрала себя.
Он снова замолчал. Но Вера чувствовала — хочет что-то сказать. И скажет.
— Вера… Я должен тебе сказать. Это не только про Лену. Я… Я тебе соврал ещё кое в чём.
— Ну, не томи. Я уже готова.
— У меня долги. Не только перед Леной. Я взял кредит. На тебя.
— Что?
Она встала. Мир пошатнулся. Не от ветра.
— Как на меня?!
— Я… воспользовался твоей доверенностью. Старой. Помнишь, когда ты болела, и я платил за свет? Тогда банк оформил всё по упрощённой схеме. Я… я думал, что перекрою потом. Что быстро отдам.
— Сколько?
Он не ответил. Только выдохнул. Ответила тишина. Злая, тяжёлая, холодная.
— Андрей, ты понимаешь, что это уже уголовка? Что я могла сесть из-за тебя?
— Но ты же не сядешь, — почти шёпотом.
— Не сажусь, но ухожу далеко. Так далеко, что ты будешь вспоминать меня только, когда к тебе придёт очередная повестка в суд.
Он закашлялся. Сдавленно. Как будто что-то давило ему на грудь.
— Я… Я не хотел. Просто всё пошло не так. Лена просила, я нервничал… У меня теперь панические атаки. Я почти не сплю.
— Знаешь, что? Я рада.
— Что?
— Я. Рада. Потому что это — твой выбор. Ты выбрал сестру. Ты выбрал обман. Ты выбрал долг. А я выбрала свободу. Пусть даже со страхом, пусть даже с болью.
Он молчал. И вдруг — тихо:
— Я продал твою машину.
Вера не сразу поняла.
— Что?
— Машину. Киа. Я отогнал её другу. Он оформил продажу. Я думал, ты не вернёшься…
Её дыхание стало частым. В глазах потемнело. Не от злости. От боли.
— Ты не человек, Андрей. Ты диагноз. Я подаю на тебя в суд. И тебе придётся с этим жить.
— Я не знал, как иначе… — прошептал он. — Я думал, может, ты простишь. Когда всё уляжется.
— Нет, Андрей. Я тебя не прощаю. Но я тебя отпускаю. И себя — тоже.
Она повесила трубку.
Суд был через месяц. Андрей не пришёл. Его признали виновным в мошенничестве, машину отсудить не удалось — уже перепродана третьим лицам. Но кредит признали оформленным с нарушениями, и банк взял вину на себя. Вера вышла из зала суда с лёгкостью в ногах. Как будто сбросила 90 килограмм прошлого.
Она вернулась к Наташе, открыла вино, села на подоконник.
— Ну что, — сказала Наташа, подливая ещё. — Новая жизнь?
— Ага, — усмехнулась Вера. — Только на этот раз — без кредитов, художников и сестёр милосердия.
— Слушай, — Наташа задумалась. — А если бы он пришёл? Попросил прощения, упал на колени?
— Я бы дала ему пощёчину. А потом пошла дальше. Потому что, Наташ, когда тебя предают дважды — это уже не ошибка. Это — система.
Они чокнулись. За правду. За свободу. За то, что иногда боль — это лучший фильтр для мусора.
А в телефоне всплыло новое сообщение от банка:
«Баланс накопительного счёта: 150 000 ₽. Вы — на верном пути.»
Вера улыбнулась. Путь был ещё долгий. Но теперь — её собственный.
