Рождение в лесу: история Лизы
Он уже ушёл, а Лиза всё лежала в высокой траве с развевающимся сарафаном. Тело её и мысли окоченели, казалось, что никогда она больше не сможет пошевелить ни рукой, ни ногой — до того всё казалось ей чужим и нереальным. Но вечер, идущий к Лизе с востока, коснулся сине-золотым рукавом травы и сильнее потянуло у земли речной прохладой. Лиза пошевелилась, нащупала сбившийся с головы платок. Она села и стала выщипывать из платка соломинки, затем поправила волосы, оттолкнулась от земли и, словно пьяная, пошла, задевая берестяным пестером то сомкнувшиеся цветки цикория, то пряный тысячелистник, то анис…
По правую от Лизы сторону дремал неприступный лес, и пики высоких елей молчаливо тянулись к розовеющему небу. А где-то там, далеко за лугом, оставалось поле, и мать с отцом и старшей сестрой остались на ночь, чтобы утром продолжить жать рожь, а Лизу отправили домой кормить скотину, и никто из них не мог догадаться, что до дома Лиза доползёт уже другой.
Парень увязался за ней у ручья, что вился в лесочке между полем и просторным лугом. Кто он и откуда Лиза не знала, но лицо его казалось знакомым, возможно, захаживал к ним на гуляния или встречались на полях. Вел он себя дружелюбно, имел мягкие, приятные черты, красивые и невинные, как у телёнка, и Лиза не испугалась. Однако было в нём что-то чрезмерно игривое, глаза блестели недобрым умыслом, который Лиза уловила не сразу.
— Давай помогу донести пестерь.
— Сама справлюсь, лёгкий он, — увернулась Лиза от его руки.
— Ишь какая строптивая, — улыбался парень.
Как его зовут, Лиза так и не допытывалась, поэтому своё имя тоже раскрывать не стала. Парень ловко забалтывал простодушную Лизу, пока они отходили далеко от поля. Ничего о себе он не рассказывал, а всё о грибах, о неважной охоте, говорил, что комку свою с лисичками оставил у ручья. Так и не поняла Лиза, откуда он взялся.
— А чего это ты увязался за мной? Тебе домой ещё. Возвращайся назад. Хватит за мной плестись!
— А я пока своё не получу от тебя, не отделаюсь.
— Чего получишь?.. — испугалась Лиза и задоком, задком от него…
Ничего не ответил юноша — он резко прыгнул на Лизу, как завалил её в трескучую траву… Лиза криком зашлась, а он по щекам её свободной рукой раз-два, раз-два!
— Не злись, девка, всё равно никто не услышит.
Тут-то и разглядела Лиза в его лице дьявольский порок: проступал он на щеках красными пятнами, да в глазах телячий огонь.
Ни единой душе Лиза не поведала о случившемся. Жестокий отец точно убьёт её в гневе, ведь на матери живого места нет, всю изувечил, и саму Лизу с сестрами тоже не жалел. Выплакала она всё по дороге и зашла во двор твёрдой поступью, сразу за дела взялась: то поросят кормить, то птицу. Всё по-тёмному.
— Ты где была так долго, Лиза? Свиньи все извизжались, чуть нас с Катей не съели, — выговаривала ей, ходя по пятам, младшая сестра-пятилетка Соня. — Мама говорила, что ты засветло явишься, а уже темень какая.
— Сама и покормила бы! Уйди! — огрызалась Лиза, вываливая в свиное корыто подобие помоев.
— Мои обязанности — это Катю нянькать, поди сама попробуй, уморила она меня, козявка мелкая, — бухтела наставительно Соня.
— Уйди, говорю! Не хватало мне ещё твоих учений!
Лиза отёрла руки о заборную тряпку и подхватила на руки двухлетнюю Аграфену, попросту Катю. Склонилась вместе с ней над корытом с водой, умыла и ребёнка, и себя, сполоснула руки. Девочка крепко обняла за шею сестру и потрогала волосы:
— Лизочка моя… Хорошая.
Лиза сдавленно всхлипнула.
Под конец осени мясоеда выдавали замуж старшую сестру Лизы. Хоть жених был беден, сестра радовалась: наконец-то можно сбежать от тирании отца. Лиза почти ничего не ела и плясать тоже не могла — нутро её переворачивалось от запахов пищи, мутило страшно и песнопения били по ушам, как раскалённый молот. Накануне она поняла, что отяжелела… Чем признаваться в своей беде родителям, Лизе было легче накинуть верёвку в сарае на балку и удавиться — так хотя бы мучаться долго не будет. Видела не раз Лиза, как пьяный отец избивал мать за мелкие грешки: ногами по животу или головой о крыльцо. Лиза и сестры ходили перед отцом на цыпочках от страха, даже самая младшая, и та боялась его до беспамятства, и если отец брал её на руки, дрожала и задыхалась от крика.
— Тьфу! Бракованная девка, нарожала мне одних чёртовых девок! Чтоб тебя на том свете сатана в котле изжарил. Провались ты пропадом, гадкое бабьё! — шумел по привычке отец.
Как выкрутиться из сложившейся ситуации, Лиза не имела ни малейшего понятия. Каждое утро она начала придирчиво рассматривать себя в зеркало, вертелась и так, и эдак… Живот долго не показывался, но Лиза отлично чувствовала, как бьётся внутри дитё. Поначалу Лиза ненавидела то, что было у неё в животе. Никаких материнских чувств не возникало в голове у шестнадцатилетней девчонки. Каждый день, просыпаясь, она мечтала, что ребёночек не подаст признаков жизни, не коснётся её нутро крылом бабочки и каждый раз, когда Лиза начинала думать об этом, ребёнок зачинал пинаться.
После Нового года живот Лизы усиленно попёр в рост. Сложнее стало Лизе управляться по дому — как потаскает что-то тяжёлое, так ноет и ноет он…
— Что такое, Лизочка? Не заболела? — интересовалась мать.
Лиза, отдышавшись, разгибалась.
— Нет, мам, здорова я.
Скрывать живот под широкими сарафанами было не сильно трудно, тем более полнела Лиза во всех частях, наливалась соком, как яблоко. Ближе к весне и отец заметил:
— А ты, Лиза, покруглела за зиму, — уцепился он взглядом за располневшую фигуру дочери.
У Лизы вся краска с лица сошла. Втянула в себя живот, как могла — да где там. Мысленно приготовилась к смерти.
— Мда! Вот это я понимаю, девка растёт! Хорошо мы тебя откормили, да и не битая ты всю зиму, считай. Может, и жениха хорошего удастся сыскать, — довольно заключил отец.
У Лизы как камень с души упал — не догадываются!
— А ну-ка! Покрутись перед батей!
Лиза скованно прошлась по избе, насилу выдавливая улыбку. Мать, лучась гордостью, подошла к дочери. Покрутила её, любуясь.
— А какая она у нас красавица, ты только посмотри, папа! Волосы чёрные, как сажа, глазки зелёные, как травка весенняя, а носик-то какой! Чисто картошечка!
Лиза нахмурилась — уж кем-кем, а красавицей она себя отродясь не считала. Что хорошего в тех глазах её, грустных, как у коровы? А волосы тёмные и толстые, как леска для крупной рыбы? Вот у Сони, мелкой пакостницы, другое дело: мягкие, белые, как пушок… А уж о носе и говорить не приходится — картошка она и есть картошка!
Вскоре пришлось Лизе утягивать живот тряпками и за это ребёнок толкал её ещё неистовее.
— Терпи, окаянный, поскорей бы ты родился и избавлюсь я… — думала в сердцах Лиза. — Седьмой месяц прошёл… скоро уж. Лишь бы папа не догадался.
На исходе седьмого месяца Лиза с вечера почувствовала себя неважно. Живот периодически начало тянуть. Лиза изо всех сил старалась не издавать звука. Ночью поняла она, что начались роды. Прихватила Лиза своё одеяло и тихо-тихо покинула избу. Снег ещё лежал, но уже виднелись проталины. В темноте Лиза добралась до сарая, прошла в закут, где был навален запас сена, легла туда и приготовилась рожать. Животные волновались от Лизыных стонов, и ей приходилось закусывать кулак, чтобы их не тревожить. Ведь если родители услышат и придут… ей конец.
Ребёнок родился под утро. Это была девочка. Она не подавала признаков жизни, и Лиза даже испугалась. Хотя чего? Ей бы это было только на руку… Однако шевельнулось что-то материнское во Лизе… Она взяла худенькую, недоношенную ребёнку на руки, поторопила, шлёпнула легонько по щеке… Лиза уже готова была заплакать, но прошла минута и ребёнок жалобно и тихо захныкал. Лиза с облегчением выдохнула и на сей раз заплакала уже от счастья. Она сняла тряпицу с косы и, дотянувшись до серпа, приготовилась отрезать пуповину. Видела, как женщины, рожавшие в поле, делают именно так. Отрезала. Перевязала. Заметила Лиза на плече у ребёнка крупное родимое пятно, удивлённо провела по нему пальцем. Затем укутала в одеяло своё попискивающее дитя, положила себе на живот и откинулась на сено… Полежала так с ним в полудрёме, не шевелясь, ребёнок тоже успокоился. Ещё час прошёл. Открыла Лиза глаза и видит — светает совсем. Попыталась она дать ребёнку грудь, но девочка была слишком слабой, чтобы сосать.
Лиза запихнула девочку подальше в сено и вышла с ребёнком на улицу. Она шла, пошатываясь, в сторону леса. Мокрая юбка липла к озябшим ногам, и сами ноги тоже насквозь промокли от таявшего снега. Лиза углублялась всё дальше и дальше в лес. Где-то в вышине потрескивали ранние птицы. Паршиво было у Лизы на душе, страшное дело она задумала… А выбор-то какой? Есть ли выбор у неё? Больше всего на свете Лиза боялась своего отца.
Лиза сошла с тропы и оставила своего ребёнка под осиной. Девочка то ли спала, то ли была слишком бессильной, чтобы шевелиться. Подумала Лиза, что ей очень сильно попадёт за одеяло, но не оставлять же ребёнка на снегу! Колотило Лизу. Еле оторвала она взгляд от девочки. Какой страшный грех она собирается унести с собой в могилу! Помявшись ещё немного, Лиза отправилась домой.
Идёт Лиза, а ноги её с каждым шагом словно свинцом наливаются и душу на части рвёт. Полюбила она уже эту девочку! Разве заслужила она подобной смерти?! Представила Лиза саму себя, оставшуюся в лесу беспомощным младенцем… Представила, вскрикнула… И понеслась по лугу назад в сторону леса. Будь что будет! Пусть отец их обеих губит!
«Вернусь домой с ребёнком и скажу: если убьёте, то закапывайте нас вместе в одну могилу!»
Прибежала Лиза на то самое место, где дитя оставила, круг-верть, а ребёнка-то и нет! Как в воду канул! Заглянула Лиза под каждую осинку, да что заглядывать, если точно помнила, что положила ребёнка именно под той, у которой сук отломан и ёлочка молодая рядом! Да и следы Лизыны свежие видны! А ребёнка нет! Кинулась Лиза снег изучать — ещё чьи-то следы там были, подлиннее, чем у неё. И то ли волка, то ли собаки ещё. Вели те следы к охотничьей тропе, да там и терялись. В какую сторону податься? Побродила Лиза минут двадцать в нерешительности.
— Ау! Кто ребёнка забрал?! Отдайте! Отдайте!
Эхом прокатились по лесу её слова. Никто не ответил.
Вышла Лиза на заснеженный, с проталинами луг… Оглянулась боязливо не лес в последний раз и перекрестилась. Затем она отёрла лицо талым снегом и вернулась домой ни с чем.
Семь лет прошло с той поры. Пять последних Лиза была уже замужем. Муж избил её в первую же брачную ночь, когда узнал, что Лиза не девственница.
— С кем была?! Признавайся или убью!
Лиза прикрывала глаза чёрной косой, чтобы не видеть горящие гневом глаза мужа. Был он выше и шире её раза в два — когда в избу входил, наклонялся в дверях, чтобы влезть в проём.
Призналась Лиза, что её насиловали, но о ребёнке ни слова…
Все пять лет брака муж избивал Лизу похлеще, чем отец мать. В чём только дух её держался — не знала. Две беременности закончились выкидышами один за одним, и последние три года Лиза не тяжелела — видно, отбил он ей способность рожать окончательно.
Лиза считала, что она заслужила такую судьбу. За загубленную детскую жизнь суждено страдать ей долго… Часто думала Лиза о той своей первой девочке, представляла её подросшей, все годы мучилась она жгучей виной. Заслужила! Заслужила! Страшно представить, в каких страданиях уходила малышка!
После очередных побоев решила Лиза, что хватит с неё — раз она никак не помрёт, раз заживает на ней любая рана, значит пришло время уйти ей по своей воле. Отправилась Лиза средь бела дня в тот самый лес, где оставила когда-то своего ребёнка. Знала она, что за лесом, там, где начинается дорога в соседнюю деревню, есть озеро. Там-то она и утопится.
«И соединятся наши души с доченькой в одном лесу, под сенью одних деревьев… Может, она летает там, моя крошка, и ждёт меня все эти годы.»
Посидела Лиза на бережку чёрного озера, чтобы в последний раз насладиться пением птиц и ласковым ветерком лета. Хорошо на земле жить, да надолго лучше не задерживаться! Разулась Лиза и вошла в воду. Ноги сразу погрязли в толстом слое тины. Дальше, дальше надо заходить! По пояс ей уже… по шею…
— Э-ге-гей! Девушка! Здесь у нас не купаются, на дно утягивает!
Оглянулась и видит сквозь слёзы — мужчина к ней бежит, а за ним по следу девочка.
— Здесь на дно утягивает, выходите!
— А мне и нужно на дно! — тихо сказала Лиза и нырнула.
Очнулась Лиза уже на берегу мокрая, и мужчина рядом с ней тоже сидел, снимая с себя водоросли и ряску.
— Утопленница, значит? — сказал мужчина.
Лиза, откашлявшись, злобно смотрела на косой ворот его рубахи.
— А вам-то что? Спасать не просила.
Вдруг она почувствовала, что кто-то роется у неё в волосах. Смотрит — девочка-синеглазка. Улыбнулась она Лизе, как ангел, как никто никогда ей не улыбался.
— Тётенька, у вас тина на голове, я вытаскиваю.
— Спасибо…
Лиза с благодарностью погладила её по ручке. Опять нахмурилась.
— Не надо было меня спасать. Мне жить незачем.
— Почему это?
— Ничего у меня нет: ни дома, ни мужа, ни детей… и не будет.
— Как это дома нет?
— Сгорел дом, — соврала Лиза, веря в собственную ложь. И была ли ложь это? Она и вправду чувствовала, что за спиной у неё сгорели все мосты. К мужу она ни за что не вернётся, а родители к себе не пускают. Да и не нужны они ей!
— И муж сгорел с ним… А детей и не было.
Мужчина подозвал к себе дочку:
— Маша, ягодка моя, смотри, какие бабочки на поляне летают, попробуй изловить?
— Хорошо! — весело отозвалась девочка и неожиданно обняла за шею Лизу. — А вы, тётенька, не плачьте, всё будет хорошо!
— Топиться тоже не дело, — задумчиво сказал рыжий мужчина и потянул в рот былинку.
— Если бы вы знали, какой грех у меня на душе! — сказала, как брызнула, Лиза и опустила на мокрые колени голову.
— Ну так расскажите мне, раз всё равно собрались помирать.
Лиза долго молчала и в этом молчании убегала от неё, как вода в ручье, вся загубленная её юность, все надежды, все мечты… И выложила Лиза всё этому незнакомому мужчине — и случай на лугу, и беременность, и то раннее утро, когда она родила дочь и оставила в лесу, и как вернулась за ней, да поздно… Волки унесли её дочь.
— И на плече у моей девочки, знаете, родимое пятнышко было… Красное… Так запомнилось мне. Не успела даже поцеловать.
Она испуганно подняла несчастные глаза на мужчину — тот молчал и был очень нахмурен. Потом подозвал свою дочь и отогнул воротник детской рубашки. Лиза ахнула — родимое пятнышко на том самом плече. Схватилась она за сердце…
— Всё, беги играй опять, — сказал он девочке и обратился к Лизе: — Семь лет назад, ранним утром, меня разбудил голос. Он сказал прямо в ухо: «Вставай, Ваня! В силки твою зайца попал — забирай». Я проснулся в непонятках — что это? Рядом жена мирно спит. Только перевернулся на другой бок, чтобы заснуть, как голос опять: «Ваня! В лес иди, срочно!» Ну я и пошёл… Собаку взял. Она и нашла вскоре ребёнка новорожденного под осиной, рядом ёлочка ещё… А у нас женой детей не было, Бог не дал… Вот, вырастили Марусеньку… Лучик солнца наш.
Лиза ошарашенно молчала, глядя на почти чёрную воду озера.
— А жена моя год назад умерла… Одни мы остались. А теперь ты мне рассказываешь такое… Чудны дела твои, Господи!
Иван встал и подал Лизе руку.
— Ну что, пошли домой?
— К-куда? — пролепетала Лиза.
— Ну домой, в нашу деревню. Переодеться надо бы. Платья там от жены остались.
— А… а Маша? Она не против будет?
— Вот сейчас у неё и спросим. Пошли к ней.
Иван поднял из высокой травы дочь, и она выпустила из рук бабочку. Та улетела. Иван пошептал девочке на ушко, указывая на Лизу. Девочка спросила:
— А она обещает, что будет хорошей, как мама?
Лиза взяла её ручку, прильнула губами к детской коже и выдохнула, едва дыша, ощущая, как пахнет её дочь сладким-дурнопьяным ароматом:
— Обещаю.
