Ирина тёрла воротник рубашки, пытаясь вывести въевшееся жёлтое пятно. Вода обжигала пальцы, но она механически продолжала движения, не замечая боли. Хостел-квартира, которую они с Антоном снимали уже третий год, этим вечером казалась особенно тесной. Стена между кухней и гостиной была тонкой, и голоса из телевизора смешивались с шумом бегущей воды, создавая монотонный гул, в котором тонули её мысли.
— Мам, я завтра иду в кино с Денисом, — Полина остановилась в дверном проёме, спрятав руки в карманы растянутой толстовки.
Ирина подняла глаза, но взгляд её был рассеянным. Восемнадцатилетняя дочь напоминала ей саму себя двадцать лет назад — такой же упрямый подбородок, такие же вертикальные морщинки между бровями, появляющиеся при малейшем беспокойстве.
— В шесть? — уточнила Ирина, возвращаясь к пятну, которое, казалось, только становилось ярче от её стараний. — Постарайтесь вернуться пораньше. Кирюше завтра к неврологу, и я не знаю, в каком он будет состоянии.
Она замолчала, не договорив о том, что ей может понадобиться помощь с Мишей. Ей не хотелось в очередной раз перекладывать свои обязанности на плечи дочери.
— Опять что-то с учителями? — Полина потерла затылок ладонью — жест, перенятый у отца. Она сдула упавшую на лицо прядь, и Ирина заметила едва скрываемую усталость в этом движении.
— Нет, плановый осмотр, — Ирина наконец оставила воротник в покое и выпрямилась, разминая поясницу. — После последнего приступа невролог настаивает на корректировке терапии.
Полина молча кивнула. Она-то знала, что под «корректировкой терапии» скрывалось увеличение дозы седативных препаратов, которые превращали младшего брата в безучастного ребёнка. В такие моменты Миша брал на себя двойную нагрузку по дому, а Полина — обязанности второй матери. Негласная система, которую они выстроили за годы болезни Кирилла. Система, в которой отец был с почётом исключён из схемы, хотя никто не признавался в этом вслух.
— О, вечерние посиделки, — хмыкнул он, снимая куртку. — А мне никто даже чаю не предложит?
— Привет, пап, — Полина чмокнула отца в щёку. — Я сделаю.
— Вот это у меня дочка, — с показным удовлетворением ответил Антон. — Не то что некоторые.
Ирина не отреагировала. Это старая игра, правила которой она выучила до автоматизма. Реагировать — значит подбрасывать дрова в костёр его самоутверждения. Легче стать невидимой, раствориться в фоне, как обои на стенах их съёмной квартиры: когда-то яркие, теперь выцветшие до неопределённого оттенка.
— Ужин в микроволновке, — произнесла она нейтральным тоном, стараясь, чтобы в голосе не было ни вызова, ни покорности. — Можешь разогреть себе.
— Значит, тебе лень нажать на кнопку? — процедил Антон, и Полина бросила быстрый взгляд на мать, предупреждая: «Не реагируй».
— Я укладываю Кирилла, — ответила Ирина, ловко избегая конфронтации. — У него сегодня тяжёлый день. Психолог, эрготерапевт, потом кружок. Переутомление.
— Опять носишься с ним, как курица с яйцом, — Антон постучал пальцем по столу, отбивая неровный ритм. — Избаловала мальчишку. В моё детство таких вещей не было. Пинком под зад — и спать.
— Потому что в твоём детстве не диагностировали неврологические нарушения, — тихо ответила Ирина и тут же пожалела о своих словах.
— Что ты сказала? — Антон подался вперёд, его взгляд стал острым, как у хищной птицы. — Значит, у меня какие-то нарушения?
— Она не это имела в виду, пап, — вмешалась Полина, быстро ставя перед ним чашку с чаем. — Просто медицина развивается. Диагностика стала лучше. Так ведь, мам?
Ирина благодарно улыбнулась дочери. Полина повзрослела слишком рано — в тринадцать лет уже научилась быть буфером между родителями, сглаживать углы, гасить конфликты. Иногда Ирине казалось, что она совершила непростительный грех: позволила ребёнку стать защитником для своей матери.
— Медицина, — презрительно хмыкнул Антон. — Лишь бы диагнозы лепить. А в мое время просто был характер. Миша где? — резко сменил он тему.
— Сказала же — делает уроки, — терпеливо повторила Полина.
— Что-то я его не вижу ни за какими уроками. Наверняка в свой телефон уткнулся.
— У него завтра контрольная по алгебре, — вступилась Ирина. — Готовится весь вечер.
— Контрольная, контрольная, — Антон поморщился. — А жизни их кто учить будет? Я в их годы уже…
— …умел разжигать костёр в любую погоду, ставить палатку и ориентироваться по звёздам, — закончила Полина с натянутой улыбкой. — И держал двадцать отжиманий на одной руке. Мы помним, пап.
Ирина прикусила губу, чтобы не улыбнуться. В этом была вся Полина — умение разряжать обстановку, но при этом не заискивать.
— Смеешься? — Антон резко развернулся к дочери, но тут же смягчился. С Полиной он всегда был другим человеком. — Ладно, иди сюда, красавица. Расскажи лучше, как у тебя дела? Колледж? Этот твой… как его… Денис?
Полина присела на краешек стула, начав рассказывать что-то про сессию и новый проект. Ирина наблюдала за ними со странным чувством отчуждённости. Это были два человека, связанные кровью, но существующие в отдельной от неё реальности. С дочерью Антон становился другим — заинтересованным, внимательным, почти ласковым. Словно внутри него жили два разных человека.
Иногда Ирина задумывалась, был ли настоящим тот Антон, которого она встретила двадцать лет назад. Высокий спасатель с добрыми глазами и обезоруживающей улыбкой, читавший ей стихи Бродского в промерзшем парке. Человек, плакавший, когда родилась Полина. Тот, кто обещал защитить их от всего на свете.
Или настоящий — этот: разочарованный мужчина с вечной претензией к миру, не сумевший принять крушение своей идентичности? Возможно, оба были настоящими. И это пугало больше всего.
— Пойду проверю, как там Кирюша, — сказала она, отворачиваясь от картины семейной идиллии, в которой для неё не было места.
— И постарайся не разбудить его своими причитаниями! — выкрикнул вслед Антон с какой-то детской обидой в голосе.
Ирина промолчала, аккуратно закрыв за собой дверь. Иногда тишина — единственный способ сохранить себя.
Кирилл спал беспокойно. Его тонкие руки сжимали одеяло, а лицо подёргивалось, будто во сне он продолжал борьбу с невидимыми противниками. Ирина осторожно коснулась его лба — не горячий, но влажный. Мальчик вздрогнул, но не проснулся.
В такие моменты она особенно остро ощущала свою беспомощность. Десять лет назад, когда трёхлетний Кирилл впервые замер, уставившись в одну точку, а потом забился в судорогах, Антон был рядом. Тогда он воспринял ситуацию как очередное испытание, даже с каким-то азартом — так спасатель бросается в горящий дом, уверенный в своих силах.
Они ходили по врачам, проходили обследования, искали новые методики. Антон с гордостью рассказывал коллегам, что его сын особенный и что они с Ириной справятся с любой проблемой, потому что «мы же команда». А потом наступило выгорание. Сначала едва заметное — раздражение от очередного визита к врачу, усталость от бесконечных упражнений, которые не приносили быстрых результатов. Затем — отчуждение: «Ты же мать, тебе виднее». И наконец — отрицание: «Он просто ленивый, его нужно держать в строгости».
Когда три года назад Антона уволили из МЧС по какой-то бюрократической причине, связанной с реорганизацией, он окончательно сломался. Только никогда бы в этом не признался.
Неподалёку Миша склонился над тетрадью, его светлый затылок освещался настольной лампой. Услышав шаги матери, он обернулся:
— Мам, я почти закончил. Две задачи осталось.
Ирина улыбнулась, потрепав его по волосам:
— Не торопись, главное — понять принцип.
Миша помолчал, словно решаясь на что-то, потом спросил, понизив голос:
— Папа опять пил?
Ирина замерла. Двенадцатилетний мальчик не должен задавать такие вопросы. И не должен говорить «опять».
— Он просто устал, — солгала она. — Долгий день.
— У него всегда долгие дни, — пробормотал Миша, возвращаясь к тетради. — А работы всё равно нет.
Ирина не знала, что ответить. Раньше было легко защищать Антона: «Папа — герой, он спасает людей, поэтому иногда устаёт». Или позже: «Папа ищет новую работу, ему сейчас трудно». Но со временем эти объяснения становились всё более фальшивыми. Дети не обманывались — они просто переставали спрашивать.
— Закончи и ложись спать, — сказала она, отступая к двери. — Завтра рано вставать.
В ванной Ирина долго смотрела на своё отражение. Когда она успела стать этой женщиной с потухшим взглядом и горькой складкой у губ? Сорок два года. Половина жизни позади, а та половина, что впереди, выглядит как затянувшееся дежурство у постели больного. Только больным был не Кирилл. Больным был их брак.
Телефон в кармане халата завибрировал. Ирина смахнула уведомление — сообщение от Марины из художественной школы: «Напоминаю о выставке. Завтра сортируем работы. Ты обещала принести акварели Кирюши».
Ирина устало прикрыла глаза. Совсем забыла. Ещё одна обязанность, ещё один пункт в бесконечном списке дел, которые нужно успеть сделать. Она выключила свет и вышла из ванной.
В спальне Антон лежал, уткнувшись в телефон. Синеватое свечение подчёркивало резкие черты его лица, делая его похожим на актёра в постановке, где разыгрывается драма семейной жизни. Он даже не посмотрел в её сторону.
— Полина сказала, что завтра они с Денисом пойдут в кино, — произнесла Ирина, доставая из шкафа папку с работами Кирилла. — Думаю, она вернётся поздно.
— И что? — Антон лениво скользнул по ней взглядом, словно оценивая стоимость потрёпанной вещи на барахолке.
— Просто информирую. Завтра я буду с Кириллом у невролога, а потом нужно отвезти его работы на выставку.
— Какую ещё выставку? — Антон отложил телефон с видимым усилием.
— В художественной школе. Его акварели отобрали на городской конкурс.
— Конкурс? — он приподнялся на локте, и Ирина заметила, как на его виске запульсировала жилка. — Опять твои фантазии? Мальчишка еле справляется с программой, а ты забиваешь ему голову своим искусством!
— У него талант, Антон, — Ирина попыталась говорить спокойно, но заметила, что её голос дрожит. — И ему важно, чтобы мы его поддерживали…
— Талант? — Антон коротко усмехнулся. — К чему? К мазкам на бумаге? Что ты в него вбиваешь? Что он особенный? Он просто больной ребёнок, Ирина. И твоя гиперопека делает его ещё более беспомощным.
Слова хлестали, как пощёчины. Каждый раз, когда Антон называл Кирилла «больным», внутри Ирины что-то разрывалось. Она проглотила комок в горле и произнесла тихо, но твёрдо:
— Он не больной. У него особенности развития. Врачи называют это своими терминами, но это не делает его хуже других. И да, он особенный. Как и каждый ребёнок.
— О, началось, — Антон театрально закатил глаза. — Сейчас ты начнёшь свою лекцию о том, что все снежинки уникальны. Только почему-то в реальной жизни этих уникальных снежинок никто не ждёт. Их ждёт реальный мир, Ирина. Тот, где нужно уметь постоять за себя.
Ирина чувствовала, как внутри поднимается волна обжигающего гнева. Страх, усталость, разочарование — всё смешалось в одно тягучее чувство, которому она не могла дать выход.
— Как ты? — предательски дрогнул голос. — Ты умеешь постоять за себя? Ты, который уже третий год не может найти работу, потому что считаешь любое место недостойным своего героического прошлого?
Антон медленно поднялся с кровати, и на секунду Ирина ощутила прилив адреналина — смесь страха и странного торжества от того, что она наконец-то задела его.
— Что ты сказала? — он подошёл ближе, нависая над ней.
— Я не это имела в виду, — отступила Ирина, проклиная себя за слабость. Каждый раз одно и то же: вспышка смелости, а затем отступление. — Прости. Я просто устала. Давай спать?
— Нет уж, договаривай, — Антон не отступал. Запах алкоголя стал сильнее, обволакивая. — Я что, по-твоему, не заслуживаю уважения? Я, который восемнадцать лет спасал людей? Который рисковал жизнью, пока такие, как ты, сидели в тёплых офисах и рисовали каракули?
— Антон, это было давно, — Ирина сделала ещё один шаг назад. Между ними было не больше метра, но эта дистанция казалась необходимой, как страховочный трос. — Сейчас другая жизнь. У нас дети, семья…
— Да, другая! — он горько усмехнулся. — Потому что ты кастрировала меня своей самостоятельностью! Своим «я сама», «не беспокойся», «мы справимся»! Ты превратила меня в какое-то подобие мужа. В декорацию для своей чёртовой пьесы!
— А что ты сделал за последние три года? — слова вырвались сами собой, хотя Ирина дала себе обещание не вступать в этот извечный спор.
— Я? — Антон отшатнулся, словно от удара. — Я пытаюсь найти достойную работу! Ты хочешь, чтобы я пошёл на стройку? Или в офис планктоном? После того, как я спасал людей?
— Я хочу, чтобы ты был здесь. С нами, — Ирина сжала папку с рисунками так, что побелели костяшки пальцев. — Хотя бы иногда забирал Кирилла из школы. Или помогал Мише с уроками. Или ходил на родительское собрание.
— Женские обязанности, — отрезал Антон, но в его голосе прозвучала нотка неуверенности.
— Не мужские и не женские — родительские, — тихо возразила Ирина. — И если бы ты был настоящим героем…
— Что? — он резко подался вперёд. — Договаривай! Если бы я был настоящим героем, то что?
Ирина промолчала. Она так устала от этих бесконечных словесных баталий, из которых невозможно выйти победителем. Как в детской считалочке: кто первый заговорит, тот и виноват.
— Ничего, — она выдохнула. — Я сегодня лягу в гостиной. Мне завтра рано вставать.
Она взяла подушку и направилась к двери.
— Вот так всегда! — крикнул ей вслед Антон, и в его голосе прозвучало отчаянное одиночество, которое он никогда бы не признал. — Убегаешь, когда тебе нечего сказать! Типичная… типичная…
Он не закончил фразу. Ирина тихо прикрыла за собой дверь.
На следующий день Ирина вернулась из поликлиники, чувствуя себя выжатой как лимон. Очередь к неврологу заняла больше двух часов. Кирилл капризничал, и в какой-то момент случился приступ — не сильный, но достаточный, чтобы вызвать сочувственные взгляды одних и раздражённое шиканье других посетителей. Дозировку препаратов пришлось увеличить, несмотря на побочные эффекты.
Единственной радостью стала выставка в художественной школе, куда они поехали после приёма у врача. Работы Кирилла не просто отобрали, а выделили особым вниманием — психолог-куратор сказала, что его акварели демонстрируют уникальный взгляд на мир и помогают понять, как ребёнок с особенностями восприятия воспринимает реальность. По дороге домой Ирина купила торт в маленькой пекарне — чтобы отметить успех.
Дома её встретил Миша, сияющий от гордости:
— Мам, я получил пятёрку за контрольную! — он протянул ей тетрадь с едва заметными следами от стирания. — Я сам решил все задачи.
— Молодец, — Ирина крепко обняла сына, позволив себе мгновение чистой радости. — Я же говорила, что ты справишься.
— А папа дома? — спросил Кирилл, устало распаковывая рюкзак.
Ирина поймала взгляд Миши — напряжённый, предупреждающий.
— Нет, — она попыталась говорить беззаботно. — Но я купила нам торт. Будем праздновать твой успех на выставке и пятёрку Миши.
— А папа будет праздновать с нами? — с упорством уставшего ребёнка повторил Кирилл.
— Если захочет, — ответила Ирина с фальшивой уверенностью.
Она не стала добавлять, что Антон не отвечает на звонки с утра, что он не пришёл ночевать, хотя в этом не было ничего удивительного — такое случалось всё чаще. Однажды он пропал на целые выходные, а вернувшись, пах дешёвым алкоголем и чужими сигаретами, рассказывал о встречах с бывшими сослуживцами и обещал, что «скоро всё наладится».
Полина вернулась домой около девяти, непривычно тихая после свидания.
— Фильм был ужасно скучным, — призналась она, помогая матери убирать со стола. — Но мы с Денисом отлично поговорили после. Он тоже хочет поступить в художественный вуз.
Она замолчала, заметив невысказанный вопрос в глазах матери.
— Папа не звонил?
— Нет, — Ирина покачала головой. — Наверное, с друзьями.
Полина фыркнула:
— С какими друзьями? У него не осталось друзей, мам. Есть знакомые собутыльники из бывших спасателей, которые тоже цепляются за прошлое. — Она запнулась, увидев выражение лица матери. — Прости, но это правда.
— Поля, не надо, — Ирина устало провела рукой по лицу. — Он взрослый человек, имеет право на свою жизнь.
— А ты — не его прислуга, — вспылила Полина. — Почему ты всё это терпишь? Почему мы должны вздрагивать, когда слышим звук ключа в замке, гадая, в каком он настроении?
— Потому что у нас семья, — автоматически ответила Ирина фразой, которую повторяла себе последние годы. — Потому что у детей должен быть отец.
— У нас его и так нет, — тихо сказала Полина, отворачиваясь к окну. — Есть человек, который занимает квадратные метры в нашей квартире и считает, что все ему что-то должны — за какие-то подвиги пятнадцатилетней давности.
Ирина молчала. Иногда ей казалось, что восемнадцатилетняя Полина мудрее её. Или просто смелее. Свободнее от страха одиночества, от ужаса перед разрушением привычного — пусть и такого болезненного — мира.
— Ладно, — Полина резко выдохнула. — Пойду проверю, как там мальчики. Надеюсь, они сделали домашнее задание, пока мы тут философствуем.
Ирина с благодарностью наблюдала, как дочь скрылась в детской. Полина всегда умела перевести разговор в практическое русло, когда чувствовала, что мать подходит к опасной черте.
Ночью, когда дети уже легли спать, Ирина сидела на кухне и проверяла тетради своих учеников. Занятие, которое обычно доставляло ей удовольствие, сегодня не могло отвлечь от тревожных мыслей.
Антон всё ещё не вернулся домой и не отвечал на звонки. Это было на него не похоже — обычно он приходил пусть и поздно, но до полуночи.
Ирина взяла телефон и открыла их совместную фотографию, сделанную пять лет назад на семейном отдыхе. Счастливые глаза, искренние улыбки. Когда всё пошло не так?
Возможно, это случилось после сокращения в МЧС. Антон всегда идентифицировал себя через работу — он был Спасателем с большой буквы. Человеком, который решает проблемы, спасает жизни, принимает важные решения.
А потом всё закончилось. Новое руководство, оптимизация штата, и вот уже бравый спасатель превратился в обычного безработного. Он пробовал устроиться охранником, инструктором по плаванию, даже таксистом, но нигде не задерживался дольше месяца. «Не могу прогнуться под систему», «не ценят опытных сотрудников», «руководство — идиоты» — оправдания были разными, но суть одна: Антон не хотел быть обычным. Он хотел оставаться героем.
Телефон Ирины неожиданно завибрировал. Она вздрогнула, ожидая увидеть на экране имя мужа, но это было сообщение с неизвестного номера:
«Привет, это Лена. Антон просил передать, что останется у нас ночевать. Не волнуйся, с ним всё в порядке, просто выпили лишнего».
Ирина замерла. Лена? Какая Лена? В голове пронеслись смутные воспоминания — кажется, Антон упоминал о ней, бывшей коллеге из диспетчерской МЧС.
Поколебавшись, Ирина ответила:
«Спасибо за информацию. Пожалуйста, передайте, что дети ждали его на семейном празднике».
Почти сразу пришёл ответ:
«Какой праздник? Он говорил, что у вас дома всё как обычно — серые будни, скука и упрёки».
Ирина почувствовала, как к горлу подступает комок. Значит, вот как он говорит о них с посторонними людьми? О ней, о детях, об их совместной жизни?
Она хотела ответить что-то резкое, но сдержалась. Вместо этого она написала:
«Пожалуйста, передайте ему, что его сына взяли на городскую выставку. Мы хотели его поздравить».
На этот раз ответа не последовало. Ирина положила телефон на стол и закрыла лицо руками. Слёзы, которые она сдерживала весь день, наконец хлынули потоком.
Утром Антон вернулся домой, когда Ирина собирала детей в школу. Он выглядел помятым, но старался сохранять вид человека, который контролирует ситуацию.
— Доброе утро, семейство! — бодро произнёс он, входя на кухню. — Что на завтрак?
Ирина молча поставила перед ним чашку кофе. Миша и Кирилл неуверенно поздоровались с отцом.
— Папа, а ты знаешь, что мою акварель взяли на выставку? — робко спросил Кирилл.
— Да? Молодец, — рассеянно ответил Антон, уткнувшись в телефон.
— А я пятёрку получил за контрольную, — добавил Миша.
— Вот и отлично, — так же безучастно откликнулся Антон.
Ирина видела, как потухли глаза детей. Ей хотелось крикнуть, встряхнуть мужа, заставить его посмотреть на сыновей хотя бы на минуту. Но вместо этого она сказала:
— Мальчики, доедайте быстрее, а то опоздаем.
Когда дети ушли в прихожую одеваться, Ирина тихо произнесла:
— Мы ждали тебя вчера. У нас был праздник.
— Какой ещё праздник? — раздражённо спросил Антон. — Ты же видишь, я был занят.
— Да, я знаю. Лена написала мне, — Ирина старалась говорить спокойно.
Антон замер, затем медленно поднял глаза от телефона:
— Что написала?
— Что ты останешься у них на ночь, — Ирина смотрела прямо на него. — Кто она?
— Бывшая коллега, — Антон пожал плечами, но взгляд отвел. — Встретились случайно, разговорились, выпили. Ничего такого.
— И поэтому ты рассказываешь ей о нашей семье? О том, что у нас «серые будни, скука и упрёки»?
Антон вскочил со стула:
— Ты что, следишь за мной? Читаешь мои сообщения?
— Она сама мне написала, — тихо ответила Ирина. — Думала, я в курсе, что мой муж остаётся у неё на ночь.
— Ничего не было! — повысил голос Антон. — Ты что, не доверяешь мне?
— Доверяю, — устало ответила Ирина. — Но мне больно от того, как ты говоришь о нас с чужими людьми.
— А что я должен говорить? — он развёл руками. — Что я живу как пенсионер? Что моя жена превратилась в вялую тень, затоптанную бытом?
Ирина вздрогнула. Эти слова… они были такими точными, словно он цитировал кого-то. Или себя.
— Ты так обо мне думаешь? — еле слышно спросила она.
Антон осёкся, поняв, что сказал лишнее.
— Я не это имел в виду, — неуклюже начал оправдываться он. — Просто иногда мужчине нужна отдушина, понимаешь? Герои тоже устают.
— Герои… — Ирина горько усмехнулась. — Ты всё ещё считаешь себя героем?
— А кто я, по-твоему? — его глаза сузились. — Неудачник? Безработный? Давай, скажи это!
— Нет, Антон. Ты не герой и не неудачник. Ты просто муж, который предал свою семью.
Повисла тяжёлая пауза. Из прихожей донёсся голос Кирилла:
— Мам, мы готовы!
— Иду! — отозвалась Ирина и, обернувшись к Антону, добавила: — Мы поговорим позже. Мне нужно отвезти детей.
Антон молча смотрел, как она уходит.
Вечером, вернувшись домой, Ирина обнаружила, что квартира пуста. На столе лежала записка от Полины: «Папа не приходил. Я забрала мальчиков к бабушке. Позвони, когда освободишься».
Ирина набрала номер дочери.
— Привет, мам, — голос Полины звучал напряжённо. — Как ты?
— Нормально, — солгала Ирина. — Спасибо, что забрала мальчиков.
— Бабушка приготовила яблочный пирог, они довольны, — Полина помолчала. — Мам, что происходит? Вы с папой поссорились?
— Всё сложно, Поля, — Ирина не хотела втягивать дочь в их конфликт. — Просто недопонимание.
— Из-за той женщины? — прямо спросила Полина.
Ирина вздохнула:
— Ты знаешь?
— Я случайно увидела сообщения на его телефоне, — призналась Полина. — Когда он попросил меня найти номер автосервиса в его контактах.
— И давно ты знаешь?
— Два месяца, — тихо ответила Полина. — Я не хотела тебя расстраивать.
Ирина почувствовала, как внутри всё оборвалось. Её дочь, её ребёнок, пыталась защитить её от правды.
— Поля, это не твоя забота, — мягко сказала она. — Мы с папой взрослые люди, мы сами разберёмся.
— Но ты… ты заслуживаешь лучшего! — в голосе Полины послышались слёзы. — Ты настоящий герой, а не он!
— Не говори так, — автоматически одёрнула её Ирина. — Он твой отец.
— Отец, который лжёт и унижает мою маму, — упрямо ответила Полина. — Который считает, что спасать людей двадцать лет назад важнее, чем быть рядом с семьёй сейчас.
Ирина молчала, не зная, что ответить.
— Мам, я хочу поговорить с ним, — решительно сказала Полина. — Можно я приеду домой?
— Не надо, — испугалась Ирина. — Это наши с ним отношения, тебе не нужно…
— Мне нужно, — перебила её дочь. — Я уже взрослая. И я тоже часть этой семьи.
После разговора с дочерью Ирина позвонила своей матери. Пожилая женщина молча выслушала её, а потом сказала:
— Приезжай с детьми к нам. Поживёте у нас, пока всё не уляжется.
— Мама, я не могу просто сбежать, — возразила Ирина.
— Это не бегство, — спокойно ответила мать. — Это пауза. Тебе нужно подумать, чего ты хочешь. И ему тоже.
Через час Ирина собрала самое необходимое. Перед уходом она написала мужу короткую записку:
«Мы у мамы. Когда будешь готов говорить серьёзно — позвони».
Три дня Антон не давал о себе знать. Не звонил, не писал. Ирина места себе не находила, но старалась не показывать этого детям. Кирилл и Миша быстро освоились у бабушки, им нравилось жить в частном доме на окраине города. Полина каждый вечер ездила в их квартиру — проверить, всё ли в порядке, и покормить кота.
На четвёртый день она вернулась необычно тихая.
— Что случилось? — спросила Ирина, заметив её состояние.
— Папа дома, — коротко ответила Полина. — Он сказал, что хочет поговорить с тобой.
— Ты разговаривала с ним? — осторожно спросила Ирина.
Полина кивнула:
— Да. И отдала ему письмо.
— Какое письмо?
— Я написала ему это письмо ещё два месяца назад, когда узнала об этой… переписке, — Полина смотрела в пол. — Я всё это время носила его с собой, не решалась отдать.
— Поля, — Ирина обняла дочь. — Что ты написала?
— Правду, — просто ответила Полина. — О том, как в детстве я считала его настоящим героем. Как гордилась им. И о том, как однажды ночью услышала, как ты плачешь на кухне, и поняла, что настоящий герой — это не тот, кто когда-то спас незнакомца, а тот, кто каждый день не предаёт своих близких.
Ирина почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— И как он отреагировал?
— Сначала разозлился, — Полина пожала плечами. — Сказал, что я ничего не понимаю. А потом просто сел и долго молчал. А потом попросил позвать тебя.
Ирина взглянула на часы — уже почти десять вечера.
— Я поеду, — решительно сказала она. — Ты побудешь с мальчиками?
— Конечно, — кивнула Полина. — Мам, только… будь сильной, ладно?
Антон ждал её в гостиной. Когда Ирина вошла, он поднялся ей навстречу — выбритый, в чистой рубашке, непривычно серьёзный.
— Спасибо, что пришла, — сказал он, неуверенно указывая на кресло. — Присядешь?
Ирина молча опустилась в кресло. Антон сел напротив.
— Я всё понял, — начал он после паузы. — Я вёл себя как последний идиот. С Леной ничего не было, просто… просто иногда хотелось почувствовать себя важным, понимаешь? А она слушала мои старые истории, восхищалась…
— Понимаю, — кивнула Ирина.
— Я готов всё изменить, — Антон подался вперёд. — Найду нормальную работу. Буду помогать с детьми. Перестану вести себя как… как…
— Как человек, считающий себя героем в отставке? — подсказала Ирина.
Антон поморщился:
— Да, наверное. Полина… она написала такие вещи. Я и не думал, что она всё это видит, понимает.
— Дети всегда всё видят, — тихо ответила Ирина. — И чувствуют.
— Прости меня, — Антон протянул руку, пытаясь взять её за ладонь, но Ирина мягко отстранилась. — Я был эгоистом. Я всё исправлю, обещаю.
Ирина долго смотрела на него. В этот момент она вдруг ясно увидела их будущее — временное улучшение, новые обещания, а потом всё по кругу. Потому что Антон не изменился. Он просто испугался остаться один.
— Знаешь, — медленно произнесла она, — когда-то ты действительно был героем. И для меня, и для детей. Но героя определяют не прошлые подвиги, а ежедневный выбор.
— Я понимаю, — кивнул Антон. — Дай мне шанс доказать, что я могу измениться.
Ирина встала:
— Имена героев не говорят — их помнят.
С этими словами она направилась к выходу. Антон растерянно смотрел ей вслед:
— Ты… ты уходишь? Совсем?
Ирина обернулась в дверях:
— Я не знаю, Антон. Мне нужно время. И тебе, я думаю, тоже.
Спустя два месяца Ирина стояла в очереди в паспортном столе. Рядом с ней Полина листала журнал, а мальчики играли в приставку на смартфоне.
— Гришина Ирина Сергеевна! — вызвала сотрудница.
— Я не Гришина, — тихо сказала Ирина, вставая. — Я меняю фамилию на девичью — Светлова.
Дети подняли головы, посмотрели на мать с интересом.
— А что папа? — спросил Кирилл. — Он будет злиться?
— Папа знает, — мягко ответила Ирина. — Мы с ним поговорили.
Это была правда. Антон принял её решение неожиданно спокойно. Возможно, письмо Полины действительно что-то в нём изменило. Он устроился инструктором в частную пожарную охрану, начал регулярно видеться с детьми и даже сам возил Кирилла на занятия живописью.
Когда все формальности были улажены и они вышли на улицу, Миша вдруг спросил:
— А мы тоже будем Светловыми? Или останемся Гришиными, как папа?
Ирина присела перед сыновьями:
— Это ваш выбор. Вы можете оставить папино имя или взять моё. Но знаете что? — она улыбнулась. — Мы не обязаны носить чужое имя. Главное — изменить судьбу, а не статус.
— А можно и то, и другое? — задумчиво спросил Кирилл. — Быть и Гришиным, и Светловым?
— Можно, — кивнула Ирина. — Когда ты вырастешь, ты сам решишь, какое имя тебе ближе.
Полина, стоявшая рядом, вдруг обняла мать:
— Знаешь, мам, ты и правда герой. Настоящий.
Ирина обняла дочь в ответ, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы — не от горечи или обиды, а от странного, непривычного чувства свободы. Словно она наконец сбросила с плеч тяжёлый груз чужих ожиданий и представлений о том, какой должна быть её жизнь.
Они шли по улице — мать и трое детей, — и впереди был долгий путь. Но Ирина знала: имя героя определяют не громкие слова, а тихие, повседневные поступки. И она была готова доказывать это каждый день — себе и своим детям.
