Когда все, кто пришёл проводить в последний путь, разошлись по домам, у свежей насыпи остался только Степан. Он ещё некоторое время стоял молча, потом сделал пару шагов вперёд, коснулся ладонью деревянного креста и негромко сказал:
— Обещаю тебе, Аня… Обещаю, что никого в наш дом не приведу и до конца своих дней не предам нашу любовь.
С тех пор минуло пять лет.
За это время в селе многое успело перемениться: соседи отстроили двухэтажный дом с крышей из металлочерепицы, районный депутат выбил деньги на ямочный ремонт дороги, а сельский автобус перестал ходить «когда повезёт» и начал заезжать строго по расписанию — каждые два часа. Кто-то уехал насовсем в город, кто-то, наоборот, перебрался сюда из города и обосновался. На месте деревянного креста теперь стоял гранитный памятник — с доброй, светлой фотографией Анны.
Многое изменилось… Не изменилось лишь одно — обещание, которое Степан произнёс на кладбище. За эти бесконечно длинные дни он так и не впустил в их дом ни одну чужую женщину.
Желающие стать хозяйкой, конечно, находились. Оно и понятно: мужчина одинокий, с крепкой статью, руки золотые — за что ни возьмётся, всё спорится. Дом свой, сад, огород — и наследников, которые бы на это претендовали, нет: детей у Степана и Анны, увы, не было. Такого — хоть из соседнего района сватать езжай. И приезжали. Некоторые — по два-три раза, «для закрепления намерений».
Но всё впустую.
— Степан, ты зачем мою Надю опять обидел?! — возмущённо заливалась «несостоявшаяся тёща» Галина Сергеевна.
— Это в каком месте я её обидел? — удивился он, подходя к калитке с топором в руке.
Он как раз колол дрова. Топор бросать на землю не стал — с его больной поясницей нагнёшься раз, а распрямиться — целая история. Мажься-не майся — толку мало.
— Что ты как маленький? — зашипела Галина Сергеевна и, на всякий случай, отступила на пару шагов. — Она тебе в любви призналась, женой тебя быть хочет, а ты её даже на порог не пустил! И меня тоже не впускаешь.
— Я же вам уже говорил, — спокойно ответил Степан. — Но повторю, раз память подвела: в моём сердце и в моём доме — никому места нет. Возвращайтесь к себе и перестаньте наезжать ко мне каждые полгода.
Степан был в округе известным печником. Когда-то Надя позвала его переделать печку — «мужика в доме нет», — а мать её, поглядывая на Степана, ещё тогда мечтательно вздыхала: вот бы такого зятя. Только тогда шансов не было — Анна жива. А когда её не стало… взялись плотнее. Да только оказалось — без толку. Надя хоть и хороша собой, да и на десять лет моложе, а сердце упрямо молчало. Потому что любил Степан другую.
— Ну и живи тогда один до старости, как кот мартовский! — не сдерживалась Галина Сергеевна. — Я ведь добра тебе желала! Хотела, чтобы вы с Надей вместе жили, чтобы…
— Чтобы в мой дом перебраться? Родню всю пропиcать? — перебил её Степан. — Извините, не выйдет. И да — лучше один.
Кто-то скажет: в шестьдесят жизнь только начинается. И будут по-своему правы: немало людей, разменяв седьмой десяток, и влюбляются, и женятся.
— Какие твои годы, Стёпушка? — хором твердили соседки. — Не губи себя, найди кого-нибудь.
Но Степан любил Анну так сильно, что даже смерть не смогла эту любовь ослабить. Жить с одной, любя другую, — крамола. А одиночество… что ж, тяжело. Очень.
Несколько раз он заходил в старый сарай, который давно стоило разобрать, да всё руки не доходили. Смотрел на трухлявые балки и думал, какая выдержит его вес. Потом вздыхал, махал рукой и выходил: «С такой спиной на табуретку не вскарабкаться. Пустое. Грех на душу брать — не выйдет». И продолжал тихо, скупо, почти беззвучно жить — ровно до того утра, когда…
Когда, выйдя на рассвете в огород, Степан обнаружил в капусте чужого кота. Точнее — кот сидел прямо среди крупных вилков и с аппетитом грыз зелёный лист.
— Вот так номер… — усмехнулся Степан. — В капусте обычно детей находят, а у меня — кот.
Он подошёл ближе:
— Ты чей будешь, усатый?
Кот взглянул настороженно (видно, уже встречал таких хозяев, что за обгрызенный лист готовы к греху руки приложить), но не убежал. Он не ел толком уже несколько дней, а стояла не майская ласка, а промозглая осень. Если прямо сейчас не подкрепиться — до завтрашнего утра можно и не дотянуть. Терять, по правде, было нечего.
— Не бойся, — догадался Степан, о чём думает пришелец. — Жуй на здоровье, коли так по душе.
И тут его словно осенило:
— Слушай… как тебя там звать? — Кот замер с листом в зубах. — Стёпой назову. Не против?
Кот таращился во все глаза, прислушиваясь к человеческой речи. Когда тот умолк, на всякий случай мяукнул — мол, согласен.
— Вот и ладно, — улыбнулся Степан. — Тогда у меня к тебе деловое предложение.
Он огляделся по сторонам, убедился, что поблизости никого, и понизил голос:
— Понимаешь, Стёпа, завелась у меня в доме одна мышь — живучая. Сородичей её всех вывёл, а эта — как заколдованная. Если возьмёшь — поляну тебе накрою и во дворе разрешу жить. Трёхразового не обещаю, но голодным не будешь. По рукам?
Степан-человек сделал пару шагов навстречу, Стёпа-кот — тоже, будто понял: сейчас решается его судьба. Что именно от него хотят, кот, конечно, не осознал, но был уверен — справится. И Степан был уверен: дело для кота — простое.
Кормить прямо сейчас он его не стал — сытый охотник спит, а не ловит. А Степану очень хотелось наконец разделаться с ночной гостьей, что месяцами шуршала на кухне и не давала спать.
Ночью, услышав в кухне подозрительное шуршание, Степан схватил уснувшего рядом на кресле кота, торопливо добежал до двери, приоткрыл и пустил его в темноту.
— Поймай, пожалуйста! — шепнул и прикрыл дверь. Ждать под дверью смысла не было: кошачья охота — дело засады и терпения, а терпения у него не хватит. Вскоре что-то грохнулось, перекатилось по полу. «Началось», — усмехнулся он и лёг.
Утром, распахнув дверь кухни, Степан застыл. И не знал: смеяться ему или рыдать. На пороге сидели рядом кот и мышь — оба голодные, оба смотрели на него одинаково печально. «Братья по несчастью», — невольно мелькнуло.
По-хорошему, надо было ловить момент: прихлопнуть мышь, кота — за дверь. Но… в их глазах было столько отчаяния, что рука не поднялась.
— Ладно… Пойдёмте завтракать, — только и сказал он.
Да, решение странное. Соседи, узнай, синхронно покрутили бы пальцем у виска. Но они не знали — и слава богу. А ночами кухня больше не шуршала: к чему шуршать, если утром придёт добрый человек и накормит?
Мышь заглядывала не каждый день — только перекусить и обратно в нору. А вот кот решил занять в жизни Степана всё свободное место — и надо признать, у него это отлично получилось.
Куда бы Степан-старший ни шёл, Стёпа-младший держался тенью. Степан — в магазин, кот, задрав хвост «антенной», — рядом. Степан — на рыбалку, кот — в походную корзину. Степан — в лес за грибами — куда же без кота. Местные, улыбаясь, качали головами: «Смотрите-ка, Степаны опять в путь потопали».
Даже в баню — вместе. Сначала Степан мылся сам, потом сажал кота в тёплый таз, намыливал, ополаскивал и нёс в дом, аккуратно завернув в полотенце. А спать ложился — кот устраивался ему на поясницу и просто лежал, тихо урча. И вдруг оказалось: ноет спина реже. «Кошачья физиотерапия», — шутил Степан.
В огороде трудились сообща: один делал лунки, кидал семена, другой старательно загребал лапами. Соседи вздыхали:
— Умница какой, кот-то!
А дело было не в «умнице» — просто кот любил своего человека, а человек — кота.
Жизнь стала другой: веселее, теплее, полнозвучней. В их возрасте особенно остро хочется быть нужным и любимым — и вот это «условие» вдруг выполнилось. Открывается второе дыхание, и даже тоска не так давит. И, главное, Степан смог снова любить, не нарушив клятвы. Потому что любовь к коту — совсем другая история.
Наверное, если бы у Анны не было с детства жестокой аллергии на кошачью шерсть, коты и кошки поселились бы у них давным-давно. Но — лучше поздно, чем никогда.
Пять лет пролетели, как один день. Степаны по-прежнему живут вместе и ходят парой: в сельмаг за хлебом, к речке на рассвет, в огород за капустой — и на кладбище. Там Степан долго смотрит на улыбку жены на портрете и вдруг ясно понимает: жизнь продолжается. Просто иногда она возвращается в дом мягкими шагами, тихим мурчанием и тёплым пушистым боком рядом.
А вы верите, что обещания, данные из любви, не мешают жить дальше — если в ваш дом приходит другая, честная любовь, которая лечит и бережёт?
