— Значит, ты всё уже решил и назад дороги не будет? — Валентина Петровна кипела так, что в голосе звенело железо. — Говоришь, это твоя жизнь? Ну вот и живи, Артёмка, как знаешь. А про меня забудь.
— Мам, зачем такие слова?
— И дорогу к моей двери забудь тоже. И не звони. Нет у тебя больше матери. И у меня сына нет…
— Мам, прекрати, пожалуйста.
— Нет, сын. Я ни видеть тебя, ни слышать больше не хочу. Своим решением ты меня просто убил, понял?
Она резко завершила звонок и метнула старенький кнопочный телефон на покрывало. Потом схватилась за грудь. Впервые за все годы они по-настоящему поругались. И впервые она наговорила лишнего. Когда эмоции лезут через край, язык не слушается.
Кому вообще придёт в голову, что родная мать может сознательно отказаться от своего ребёнка? Глупость, бессмыслица. Валентина Петровна и сама это понимала. Но извиняться не собиралась. Гордость не позволяла. И обида. Да и он ведь не собирался отступать — значит, и она не отступит.
Она опустилась на край кровати, и по лицу побежали горячие слёзы.
«Господи, как? Как мой мальчик мог так со мной поступить? — стиснула зубы, шаря в аптечке сердечные капли. — Как посмел раскрошить мою мечту?»
Валентина Петровна — врач в третьем поколении. Её мама, бабушка, даже прабабушка — все в белых халатах, уважаемые, с наградами. Этой линией она гордилась. Считала важнейшим — быть полезной, быть нужной. Зарплаты оставляли желать лучшего, но разве в деньгах дело? Мама повторяла: нет ценнее человеческой жизни и здоровья. Ту же мысль Валентина Петровна вбивала сыну.
Дочку она, бывает, представляла — но родился сын. И какая разница? Мужчины тоже становятся врачами от Бога — особенно если идут в хирургию.
— Людям нужно помогать, Артём, — говорила она. — Выучишься на хирурга — будешь вытаскивать с того света. Уважение, польза обществу — тебе цены не будет. Только не сворачивай с пути.
Она не сомневалась: Артём продолжит «семейное дело». И сначала всё шло по плану: после школы — мединститут, хорошие оценки, практика намечалась. А через год он вдруг сказал, что переводится… в ветеринарную академию.
Валентина Петровна не поверила. Уже договорённость была с подругой — главврачом одной из лучших городских больниц, — что после выпуска сына возьмут. И тут — «сюрприз».
— Ты с ума сошёл, что ли? — пыталась урезонить она. — Год отучился, говорил — всё нравится. С чего вдруг?
— Мам, я хочу лечить животных, — спокойно ответил Артём. — Они тоже имеют право на нормальную жизнь, им часто нужна помощь, а рук не хватает. Только прошу, не уговаривай. Я не передумаю.
— Подожди, сын…
Она боролась. Уговаривала, напоминала, что выше помощи людям ничего нет. Когда поняла, что стена, заявила: ни копейки на новую учёбу не даст — авось одумается. Но Артём не дрогнул:
— Я уже говорил с отцом. Он поможет с оформлением и оплатой. Ультиматумы не сработают, мам.
— Может, сразу и жить к своему папочке поедешь? — ядовито бросила она.
— Если будешь давить — поеду, — твёрдо сказал он. — Нам вместе будет невыносимо. Мам, ну сколько можно? Я хочу быть ветеринаром. Кто-то же должен помогать животным.
Он искал в её взгляде хоть тень понимания — не нашёл.
— Почему я обязан перечёркивать собственное призвание лишь потому, что тебе это не по душе?
— Какое ещё «призвание»? — сорвалась она. — Ты себя слышишь? Это же кошки и собаки! Неужели жизнь животного может быть важнее жизни человека?
Она говорила сгоряча. Но переубедить не сумела.
— Я всё сказал, — подвёл черту Артём и ушёл в комнату.
На самом деле — не всё. Он умолчал, что на днях видел, как иномарка на «зебре» сбила дворнягу с биркой — та переходила на зелёный. Водитель даже не остановился. Артём же нёс собаку на руках до ближайшей ветклиники. Там — аврал: зверей много, врачей мало.
— Рук катастрофически не хватает! — бросал ветеринар на бегу.
Спасти ту собаку не удалось. Тогда Артём и решил: пойдёт в ветеринары. И это при том, что в детстве его самого укусил пёс, которого привёл домой отец.
Сергей Николаевич всегда любил животных. Того пса он взял из приюта. Валентина Петровна была категорически против, но муж уговорил:
— Валя, посмотри на него. Его всю жизнь гоняли. Нельзя оставлять в приюте. Я поставлю его на лапы. Он ещё молодой. Дай шанс.
— Только ухаживай сам. И гулять — тоже ты.
— По рукам.
Пёс был дрожащим комком нервов, пугался шороха, но Сергей Николаевич терпеливо работал — и прогресс был. Пока однажды…
Они с Артёмом и собакой гуляли в парке. Отец на пару минут заскочил в магазин за мороженым, Артём держал поводок. Вдруг влетела компания подростков: шум, мат, смех. Один поджёг петарду и метнул к псу. Артём не успел среагировать, пёс — тоже. Хлопок разорвал воздух — пёс, обезумев, рванул. Артём перегородил — и испуганная собака цапнула его за руку. Не зло, а от ужаса.
Дальше был крик, слёзы, кровь. Валентина Петровна, увидев руку сына, едва не рухнула, но собралась: обработала, перевязала. А вечером сказала мужу:
— Или избавляешься от этой собаки, или уходи с ней. Я не дам калечить ребёнка. Для хирурга руки — как для пианиста.
Сергей Николаевич ушёл. С собакой. Через полгода — развод. С человеком, для которого «какое-то животное» важнее, она жить не могла. Общаться отцу с сыном не запрещала — но только без пса. Он согласился. И теперь Валентина Петровна впервые пожалела, что позволила им видеться: «Влюбил он Артёма в своих котиков-собачек». Чем ещё объяснить перевод в ветакадемию? «Какие перспективы у ветеринара? — думала она. — А хирург бы горы свернул».
Артьём собрал вещи и переехал к отцу — дома с матерью стало невыносимо. Валентина Петровна позвонила бывшему:
— Серёжа, ну как ты поддерживаешь это? Какой из него ветеринар? Он должен быть доктором!
— А ветеринар — не доктор?
— Человеческим! — срывалась она. — Мы поколения посвятили себя людям! А общество — это люди, не кошки!
— Поспорил бы, — спокойно ответил Сергей Николаевич. — И кошки, и собаки имеют право на нормальную жизнь. Кто им поможет, если не мы? Я же сделал из нашего Бурого ровного пса. В приюте бы его усыпили. Значит, я спас жизнь.
— Радуйся, — холодно бросила она. — Но Артём должен идти в медицинский. И хватит забивать ему голову этой «чушью». Забыл, как твой пёс его укусил? Уверена, это ты его и толкнул на этот шаг. Верни его в институт. Немедленно.
— Нет, Валя.
— Что?
— Сын взрослый. Сам решает. Профессия нужная: кто-то лечит людей, кто-то — домашних. Гордиться надо.
— Гордилась бы, — прошипела она. — Если бы он пошёл по моим стопам. А теперь — ни видеть, ни слышать.
— Зря, Валя. Очень зря.
Зря — она поняла позже. Тишина между ними тянулась. Она теряла сына, но упёртая гордость не давала сделать первый шаг. Где-то глубоко она цеплялась за надежду: «Одумается, вернётся в мед, попросит прощения…» Время летело — и вот уже шесть лет как пролетело.
Сын окончил ветакадемию с красным дипломом, устроился в клинику. Узнавала она об этом от Сергея Николаевича.
— На работу вышел, значит? — с горечью переспросила. — Не жалеет о мединституте?
— Ещё как доволен, Валюша, — мягко сказал он. — Глаза светятся. Мне кажется, он сделал верный выбор. Перестань уже играть в молчанку. Помиритесь.
— До свидания, Серёжа.
За эти годы Валентина Петровна сдала. Формально — «только год как пенсионер», а с виду — будто девяносто. Потому что не было дня без слёз. Обидно: единственный сын, надежда, гордость — пошёл поперёк её ожиданий. И всё из-за… животных. Этого она не принимала.
Однажды, возвращаясь из магазина, она шла и думала о своей пустоте.
«Ни мужа, ни сына. Всех потеряла по собственной дурости. И зачем мне такая жизнь? Что в ней осталось хорошего?..»
И тут услышала у мусорных контейнеров женские голоса:
— Да не жилец он… Посмотри: дышит еле-еле. Даже лапы не поднимает. Везти к врачу — смысла ноль. Ему только ветеринар от Бога поможет, да где ж их сейчас взять?
— И правда, — вторила другая. — Моего Пушка месяц назад едва не угробили. Купят дипломы, а потом «лечат».
Валентина Петровна подошла ближе. На земле лежал кот — молодой, красивый, но весь в синяках, словно из стекла. А глаза… В них было столько боли и какой-то человеческой тоски, что она отвела взгляд. По коже пробежал холодок.
— Что с ним? — спросила сама не понимая, зачем — ведь помочь она не могла.
— С балкона сорвался, — ответила одна. — Заперли, видать, на лоджии, он полез к окну и рухнул.
— Ужас…
— Ужас не это, — вздохнула вторая. — Ужас, что хозяева его бросили. Выбежали, посмотрели, решили, что безнадёга, и… сюда притащили. На мусорку.
— Как так? — Валентина Петровна даже дыхание задержала. — Унесли на свалку и ушли? Может, это не они?
— Они, они, — уверенно кивнула женщина. — Когда домой пошли, кот полз за ними. Полз! А теперь и ползти сил нет. Жалко красавца. Был…
— Почему «был»? — вспыхнула Валентина Петровна. — Он жив. Он смотрит.
— А толку? — махнула рукой та. — С шестого, если не с седьмого этажа грохнулся. Всё.
Если бы кто-то когда-то сказал Валентине Петровне, что она будет спасать уличного кота, упавшего с балкона и никому не нужного, она бы рассмеялась в лицо. Но именно это она и сделала.
Подхватила кота на руки и бегом — в ветклинику. Туда, где работал её сын.
По дороге звонила Артёму — раз за разом. Он не отвечал. Она не сдавалась.
— Мам, у тебя форс-мажор или ты снова будешь учить меня жизни? — наконец взял он. — Я на работе, времени на твои колкости нет.
— Сынок, у меня на руках кот… — она запыхалась. — Упал с балкона. Дышит с трудом. Ты сможешь его вытащить?
Молчание в трубке растянулось на пару секунд. Потом:
— Где ты сейчас? Я выезжаю навстречу. Постарайся его не трясти, держи ровно.
— Хорошо, только приезжай скорей.
Две недели спустя.
Валентина Петровна то и дело выглядывала в окно и накрывала на стол. Сегодня в гости должны были прийти Сергей Николаевич с Артёмом. Впервые за столько лет они будут вместе. Сердце щемило от тихого счастья.
Стол блестел, и она забежала в спальню — там, на покрывале, лежал кот. Тот самый. Она нежно назвала его Графом — будто возвращая достоинство. И да, её сын оказался тем самым «ветеринаром от Бога»: вытянул, собрал по кусочкам. Не потому, что был «краснодипломник» (хотя и это правда), а потому что искренне любит своих пациентов. А любовь творит чудеса.
— Прости меня, сынок, — шепнула она накануне после операции. — За то, что ломала тебя и не верила. Видела отзывы о тебе — пока ты был в операционной, всё прочла. Я тобой горжусь. Ты — настоящий человек. И прекрасный врач.
— Ветеринар, — устало улыбнулся он.
— Какая разница… Мы с тобой об одном — о жизни.
— И ты прости меня, мам. Я должен был давно позвонить. А тянул.
Они обнялись — и стояли так бесконечно долго. Слов больше не нужно.
С мужем — тоже оттаяла. Потому с самого утра Валентина Петровна суетилась, то к плите, то к спальне — и обратно к Графу: проверить, как он лежит, пригладить ухо.
— Нельзя пока вставать, герой, — погладила она пушистого пациента. — Твой врач придёт, посмотрит — и скажет, когда можно бегать. А что будешь бегать — не сомневайся.
Звонок выдернул её из мыслей. На пороге — Артём с букетом, и Сергей Николаевич с поводком.
— Ты не против, Валюша, что я с щенком? Одному дома грустно.
Она опустила взгляд — перед ней стоял круглоглазый малыш.
«Ну надо же, и этого он Бурым назвал, — усмехнулась про себя. — Фантазия у мужчины стабильная».
— Никогда не думала, что скажу это, — улыбнулась она вслух, — но рада, что вы пришли вместе с Бурым. Проходите. Руки мойте, лапы тоже — и бегом к столу, пока всё горячее.
— Я сначала Графа осмотрю, — Артём передал цветы матери. — Минутка.
Через полчаса Валентина Петровна сидела на кухне с двумя мужчинами — теми самыми, дорогими. «Бывший» вдруг перестал быть таким уж бывшим. А в спальне Бурый развлекал пациента.
— Смотри, как я умею! — радостно тявкал щенок, подпрыгивая у кошачьей подушки.
«Ничего-ничего, — думал Граф, чуть дёргаясь от каждого громкого приземления. — Вот встану — и устроим нам дворовые гонки».
Мысли его были не злыми, а светлыми. Он был благодарен людям (и даже этому вихрю на четырёх лапах), которые подарили ему жизнь и не прошли мимо. Он — как и любой из нас — просто хотел жить.
Иногда мы так отчаянно защищаем «правильный путь», что не замечаем: рядом кто-то выбирает свой — и делает мир добрее. История Валентины Петровны — про гордость, которую смогла перешагнуть любовь. А вы смогли бы отпустить ожидания ради счастья близкого? И кого бы вы поддержали в такой ситуации — маму или сына?
