Знаете, какая самая большая иллюзия в жизни?
Думать, что родители любят своих детей одинаково. Как бы ни так.
Вероника осознала это в пятьдесят шесть лет. Поздновато, конечно, для такого прозрения, но лучше поздно, чем никогда.
А началось всё вот как.
Маму хоронили в октябре. Противный, серый, моросящий день. Вероника всё утро металась между кухней и коридором — кого накормить, кого успокоить, с кем обсудить. Как всегда, всё было на ней.
Олег, её младший братишка, стоял у гроба в своём новом, идеально сидящем чёрном костюме и принимал слова соболезнования. Важный, солидный. Директор регионального отделения, успешный семьянин, отец двоих детей.
А Вероника — в своём единственном чёрном платье, которое она купила три года назад на распродаже — суетилась, раздавала платочки и стаканы с водой.
— Верочка, голубушка, — шептали ей тётушки, — как же вы теперь будете? Одна с папой остаёшься.
Одна. Да, именно одна.
После прощания все разъехались. Олег обнял отца, Георгия Степановича, что-то невнятное пообещал про «обязательно навещу» и «звони мне, если что». И тут же укатил на своём сверкающем внедорожнике.
А Вероника осталась. Убирать со стола, мыть горы посуды, утешать Георгия Степановича.
— Пап, — сказала она, когда они остались вдвоём в тишине, — может, я останусь у тебя сегодня? Не хочу тебя одного бросать.
— Оставайся, — кивнул отец. — Завтра мы поговорим. О делах поговорим.
Утром Георгий Степанович сел в своё любимое кресло, разложил на маленьком столике какие-то бумаги и позвал дочь.
— Садись, Вера.
Она присела на диван напротив. Смотрела на отца и думала — как же он поседел и постарел за эти месяцы маминой болезни. Седой совсем, морщины глубокие.
— Я составил завещание, — произнёс Георгий Степанович без предисловий. — Ещё давно, когда мама тяжело заболела.
— Да? — Вероника не понимала, к чему он клонит.
— Наша квартира в Киеве, дача под Бучей, всё это — Олегу достаётся.
Пауза.
— Всё? — переспросила Вероника.
— Всё.
— А мне?
Георгий Степанович поднял на дочь глаза. Серые, абсолютно холодные глаза.
— А тебе из наследства — ничего. Ты женщина. Пусть тебя муж обеспечивает.
Вероника сидела и думала, что, должно быть, ослышалась. Что, наверное, он сказал что-то не то. Потому что не может быть, чтобы папа — её папа! — произнёс такое.
— Пап, — начала она очень осторожно. — А какой муж? Я же развелась почти десять лет назад.
— Ну и что? Найдёшь нового.
— В пятьдесят шесть лет?
— А что тебе, разве поздно? — усмехнулся Георгий Степанович. — Женщина должна быть замужем. А мужчина — он семью содержит. Поэтому всё наследство — сыну.
Вероника встала. Медленно, словно тяжелобольной человек.
— Пап, а кто полгода каждый день к маме ездил?
— Ты.
— А кто её кормил, давал лекарства, сидел с ней по ночам?
— Ты, — повторил отец. — Но это твой долг. Дочерний долг.
— Долг. — Вероника кивнула. — А где был Олег?
— У него дела, семья. Мужские обязанности.
— Понятно.
Вероника дошла до двери, обернулась:
— А теперь скажи, пап — кто будет о тебе заботиться? Олег? Или всё-таки та, у которой нет мужа, а есть только долг?
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что справедливость — штука странная. Иногда она приходит тогда, когда её меньше всего ожидаешь.
И Вероника ушла.
А Георгий Степанович остался один в большой, пустой квартире.
Три года пролетели после того разговора. Три года Вероника жила со своей обидой, как с ноющей занозой в сердце. Отцу звонила — раз в неделю, строго. Приезжала — только по большим праздникам. Из одной лишь вежливости.
А Олег как был любимчиком, так и остался. Приезжал с семьёй на дачу, жарили шашлыки, громко смеялись. Георгий Степанович внуков на руках носил, жене Олега делал комплименты.
— Вот это семья! — хвастался он соседям. — Сын — умница, жена — красавица, дети — молодцы!
А про Веронику как-то и не вспоминал.
И всё бы так и продолжалось, но в ноябре случилось неизбежное.
Георгий Степанович упал дома. Прямо в прихожей, когда шёл за свежей газетой. Соседка снизу услышала грохот, вызвала скорую.
Инсульт.
Звонить Веронике врач стал лишь потому, что её телефон был записан как «дочь» в старой записной книжке отца. Олег значился просто как «Олежка».
— Ваш отец в реанимации, — сообщил дежурный врач. — Состояние крайне тяжёлое. Срочно приезжайте.
Вероника бросила все свои дела и помчалась в больницу. А по дороге думала — надо же Олегу позвонить, предупредить.
Позвонила.
— Олег, у нас беда. Папа в больнице, инсульт.
— Что?! — голос брата стал встревоженным. — Это серьёзно?
— Очень. Я уже еду, а ты?
— Я, — Олег замялся. — Вера, у меня сегодня очень важное совещание. Никак не могу сорваться. А завтра — командировка… Ты пока сама, а я как освобожусь, сразу приеду.
— Олег, папа может умереть!
— Не говори ерунды! — раздражённо отрезал брат. — Он же крепкий! Переживёт. Ты там выясни, что говорят медики, а я завтра вечером точно буду.
Вероника приехала в больницу одна.
Отца она не узнала. Серый, сморщенный, опутанный трубочками. На койке лежал совсем не тот грозный мужчина, который три года назад так уверенно делил наследство.
— Пап, — тихо позвала она. — Это я. Вероника.
Георгий Степанович открыл глаза, посмотрел на дочь. И вдруг слабо сжал её руку.
— Ты… приехала.
— Конечно, приехала. А как же иначе?
— А Олег?
— Олег, у него дела. Завтра приедет.
Отец кивнул и закрыл глаза. А Вероника сидела рядом и думала — вот он и дождался. Дождался, когда его «любимый наследник» продемонстрирует своё истинное лицо.
Олег явился через три дня. Когда отца уже перевели из реанимации в обычную палату.
— Как он? — спросил брат, входя в палату с букетом гвоздик.
— Плохо, — честно ответила Вероника. — Левая сторона парализована. Говорить ему трудно.
— Пап, — Олег подошёл к кровати, — как дела? Как самочувствие?
Георгий Степанович с трудом повернул голову:
— Олег, ты приехал.
— Конечно, приехал! Куда же я без тебя? — Олег сел на стул рядом с кроватью. — Врачи что говорят?
— Долгое восстановление, — с трудом выдавил отец.
— Ну ничего, — бодро сказал Олег. — Поправишься! Главное — не падать духом!
Они поговорили ещё минут десять — о врачах, о лечении, о погоде. А потом Олег встал:
— Пап, мне нужно ехать. Работа не ждёт. Но я обязательно навещу тебя на выходных!
— Олег, — остановила его Вероника, когда они вышли в коридор, — а кто будет за ним ухаживать?
— Как кто? Сиделку наймём!
— На какие деньги? У него одна лишь пенсия!
— А ты, — Олег смутился. — Ну, ты же живёшь неподалёку.
— Я работаю, Олег. На двух работах.
— Ну, в выходные ты можешь приезжать. А в будни — сиделка.
— Олег, — Вероника посмотрела на брата пронзительно, — а ты помнишь, кому папа оставил всё наследство?
— При чём здесь это?
— При том, что наследство — это не только права. Это ещё и обязанности.
— Вера, не начинай свою проповедь.
— А я и не начинаю. Я просто напоминаю — ты у нас главный наследник. Вот и выполняй свои обязательства.
Олег уехал в тот же вечер. Обещал «решить вопрос с сиделкой».
Сиделку он, конечно, не нашёл. Точнее, нашёл, но за такие деньги, что Вероника ужаснулась.
— Олег, это же половина папиной пенсии!
— А что поделаешь? — развёл руками брат по телефону. — Хорошие специалисты стоят дорого.
— А может, ты сам будешь приезжать?
— Вера, у меня семья! Дети! Я не могу каждый день.
— А я могу?
— Ну, ты же одна. Тебе, наверное, проще.
Проще. Опять это слово.
— Хорошо, — сказала Вероника. — Тогда я предлагаю честную сделку.
— Какую?
— Я буду ухаживать за папой. А ты мне платишь. Как сиделке.
— Вера, ты что?! Мы же семья!
— Семья, — усмехнулась она. — Олег, а когда наследство делили — мы тоже были семьёй?
Молчание.
— То-то же. Либо ты платишь мне, либо сам ухаживаешь. Третьего варианта нет.
— Вера, это же шантаж!
— Это справедливость. Ты получаешь наследство — ты его и отрабатываешь.
— А если я откажусь?
— Тогда папа будет лежать один. И думать о том, правильно ли он распределил своё имущество.
Олег помолчал, потом сказал:
— Ладно. Сколько ты требуешь?
— Столько, сколько стоит хорошая, квалифицированная сиделка. Тридцать пять тысяч гривен в месяц.
— Тридцать пять тысяч гривен?! Ты что, с ума сошла!
— Это твоя цена за то, чтобы оставаться любимым сыном, — спокойно ответила Вероника. — Вполне приемлемая, кстати.
Олег согласился. А Вероника начала ухаживать за отцом.
И знаете, что произошло дальше? Первый месяц ей казалось — всё правильно, всё справедливо. Она получает деньги за свою работу, как и положено.
Но постепенно что-то неуловимо менялось.
Георгий Степанович был очень тяжёлым больным. Его нужно было кормить, регулярно переворачивать, следить за сложным графиком приёма лекарств. По ночам он стонал, звал то маму, то Веронику.
— Вера, больно мне.
— Потерпи, пап. Сейчас сделаем укол.
— Вера, ты не уйдёшь?
— Нет, пап. Я здесь, рядом.
И она была рядом. Каждый день, каждую ночь.
А Олег продолжал «решать важные дела». Приезжал раз в неделю, на полчаса.
— Как он? — спрашивал с порога.
— Плохо, — отвечала Вероника.
— Ну ничего, поправится, — И уезжал.
Деньги переводил исправно. Тридцать пять тысяч гривен в месяц. Как и договаривались.
Вот только деньги больше не приносили ей радости. Потому что Вероника поняла — она ухаживает за отцом не за деньги.
Она ухаживает за ним потому, что любит его, несмотря ни на что.
А теперь самое интересное.
Пятый месяц ухода выдался невыносимо тяжёлым. Георгий Степанович слабел буквально на глазах, врачи лишь беспомощно качали головами, а Вероника практически не выходила из родительской квартиры.
— Вера, — позвал он её однажды ночью. Голос был еле слышен.
— Я здесь, пап.
— Мне больно.
— Потерпи. Сейчас дам обезболивающее.
Она сделала укол, села рядом. За окном падал снег — первый в этом году.
— Вера.
— Что, пап?
— А почему Олег не приезжает?
Вопрос повис в воздухе. Вероника не знала, что ответить.
— У него дела.
— Какие дела? — Георгий Степанович с трудом повернул голову к дочери. — Отец умирает, а у него дела?
— Пап, не надо так говорить.
— А как говорить? — В голосе отца прорезались нотки глубокой горечи. — Я думал, я думал, что он будет рядом.
Вероника промолчала. А что тут добавишь?
На следующий день она позвонила Олегу:
— Олег, папе очень плохо. Может, ты всё-таки приедешь?
— Вера, я же тебе объяснял — у меня аврал на работе. Годовые отчёты, проверка.
— Аврал важнее умирающего отца?
— Не драматизируй! — раздражённо бросил Олег. — Он же не умирает! Врачи что говорят?
— Говорят, что может быть повторный инсульт. В любой момент.
— Ну, следи за ним. А я как освобожусь…
— Олег, — перебила его Вероника, — а ты помнишь, кому папа всё наследство завещал?
— При чём тут наследство?! — взорвался брат.
— При том, что наследство — это не только квартиры и дачи. Это ещё и моральные обязательства перед тем, кто тебе это всё оставляет.
— Вера, не читай мне нотации!
— А кто будет читать? — спокойно спросила она. — Папа? Он же уже не может.
Олег помолчал, потом сказал тише:
— Ладно, постараюсь на выходных приехать.
На выходных его, конечно, не было.
А в понедельник утром Георгий Степанович почувствовал себя немного лучше. Даже попросил чаю и немного поговорил.
— Вера.
— Да, пап?
— А ты сильно злишься на меня? За завещание?
Вероника отложила книгу, которую читала вслух.
— Злилась. Очень.
— А сейчас?
— Сейчас, — она глубоко задумалась. — Сейчас мне жаль тебя.
— Жаль?
— Ты всю жизнь считал, что любовь и поддержка делятся по половому признаку. Что сыновья надёжнее дочерей. А оказалось…
— Что же оказалось?
— А оказалось, что любовь не в завещаниях измеряется. И преданность — тоже.
Георгий Степанович долго молчал. Потом тихо спросил:
— А где Олег? Почему он так и не приехал?
— У него дела, пап. Всегда дела.
— А у тебя дел нет?
— У меня есть. Но ты важнее.
Отец закрыл глаза. А когда открыл, Вероника увидела в них слёзы.
— Я был неправ.
— Пап.
— Нет, слушай! — Он попытался приподняться. — Я думал, что мужчина всегда надёжнее. А ты вот здесь. Каждый день здесь.
— Я дочь. Куда же мне деваться?
— А я тебе сказал, помнишь, что сказал? «Пусть тебя муж обеспечивает», — Георгий Степанович поморщился, словно от сильной боли. — А кто меня обеспечивает сейчас? Олег? Его жена?
— Пап, не надо себя мучить.
— Нет, надо! — неожиданно громко крикнул отец. — Надо сказать правду! Я старый дурак! Слепой дурак!
Он заплакал. Вероника подошла, обняла его седую голову.
— Тише, пап. Всё хорошо.
— Ничего не хорошо! Я тебя обидел! А ты всё равно рядом.
— Потому что я тебя люблю.
Они так сидели — отец и дочь — пока за окном окончательно не стемнело.
А вечером Георгий Степанович попросил:
— Вера, вызови завтра нотариуса.
— Зачем?
— Завещание переписать надо.
— Пап, не стоит.
— Надо! — Он попытался сесть в кровати. — Справедливость восстановить надо!
— А Олег?
— А что Олег? Пусть сам зарабатывает! Он же мужчина — мужчины должны сами себя обеспечивать!
Вероника рассмеялась сквозь слёзы.
— Пап, это его слова?
— Мои, — твёрдо сказал Георгий Степанович. — Теперь мои.
На следующий день приехал нотариус. Вероника отошла в коридор — пусть отец сам принимает решение.
Через полчаса нотариус вышел:
— Всё оформлено. Новое завещание составлено в пользу дочери.
— В мою пользу? — не поверила Вероника.
— В вашу. Полностью.
Вечером Вероника позвонила Олегу:
— Олег, папа завещание переписал.
— Что переписал?!
— Всё мне теперь достаётся, — сказала она с усмешкой.
— Как это тебе?
— А вот так. Папа решил, что дочь, которая рядом, — лучше сына, который в делах.
— Вера, это несправедливо!
— А что справедливо, Олег? Когда я месяцами сижу у его постели, а ты раз в неделю звонишь?
— У меня обстоятельства!
— У всех обстоятельства. Но выбор каждый делает сам.
— Я приеду! Завтра же приеду! И буду ухаживать!
— Поздно, — спокойно сказала Вероника. — Папа уже всё понял.
Она положила трубку и вернулась к отцу.
— Сильно обиделся? — спросил он.
— Ещё как.
— А ты?
— А я просто благодарна. За то, что ты наконец увидел — кто есть кто.
Георгий Степанович сжал её руку:
— Прости меня, доченька. Прости старого дурака.
И в первый раз за многие годы Вероника поверила — он говорил от самого сердца.
Георгий Степанович умер через два месяца после того разговора.
Тихо, во сне. Вероника спала рядом на диване — как всегда, на случай, если что-то понадобится. Проснулась от странной, глубокой тишины. Подошла к кровати.
Он лежал спокойно, с умиротворённым лицом. Словно наконец-то обрёл покой.
Вероника не стала сразу никому звонить. Села рядом, взяла его руку — уже холодную — и просто посидела. Попрощалась.
— Прости, пап, — сказала она. — За то, что злилась. За то, что обижалась. Ты правильно всё сделал.
Потом позвонила Олегу.
— Олег, папы больше нет.
— Что? — голос брата сорвался. — Когда?
— Ночью. Во сне.
— Я сейчас же приеду!
— Не спеши, — спокойно сказала Вероника. — Он уже не ждёт.
Олег примчался через полчаса.
— Я не успел, — брат плакал, как ребёнок. — Я не успел с ним поговорить, попросить прощения. Вера, — брат посмотрел на неё красными глазами, — я понимаю, почему он завещание переписал. Ты это заслужила. А я…
— А ты просто привык, что тебе всё достаётся просто так. За красивые глаза.
Олег кивнул.
— Но я буду оспаривать завещание! — вдруг выпалил он. — Я не могу остаться ни с чем! У меня же семья, дети!
— Ты будешь оспаривать? — Вероника медленно повернулась к брату. — Серьёзно?
— Да! Это несправедливо!
— Знаешь что, — спокойно сказала Вероника, — если хочешь судиться — суди. Но знай — у меня есть все доказательства твоего равнодушия.
Олег сел в кресло отца, закрыл лицо руками.
— Вера, я не хотел, я просто думал…
— Ты думал, что папа будет жить вечно? И что наследство всё равно твоё, потому что ты сын?
Через неделю после похорон Вероника въехала в родительскую квартиру. Большую, светлую, с великолепным видом на парк. Ту самую, где прошло её детство.
И впервые за много лет она чувствовала себя дома.
Олег завещание не оспаривал. Иногда звонил — осторожно, с виноватыми нотками.
— Вера, как дела?
— Хорошо, Олег. А у тебя как?
— Нормально. Ты на меня не сердишься?
— Не сержусь. Каждый получил то, что заслужил.
И это была чистейшая правда.
Справедливость — штука медленная. Но, как показывает жизнь, абсолютно неотвратимая.
Вот такая история, друзья. Мораль, на мой взгляд, очевидна: любовь и забота не имеют цены, а в критический момент именно они становятся истинной валютой. 🥺
Как вы считаете, дорогие читатели: был ли поступок Вероники (выставить счёт брату) местью или это был единственный способ, чтобы открыть глаза и отцу, и Олегу на реальное положение вещей? Жду ваших мнений! 👇
