Никаких истерик
Было начало апреля — мерзкое время, когда зима никак не уходит, а весна, как с разбитой мигалкой, едет на авось. Вечером Лилия задержалась на работе. На часах — восемь двадцать пять. Внизу у офисного здания пялился в окно Виктор. Примёрз, что ли? Видок у него был, как у мужика, которого выгнали из сауны за неоплаченный счёт. Куртка помятая, глаза наглые, губы сжаты. Как будто опять думает, как выкрутиться.
Она спустилась. Медленно. Специально. Пусть постоит, остынет.
— «Поговорить надо», — прислал он утром. И всё. Как будто она должна бросить дела и лететь, шлёпая каблуками, как дурочка.
— Задержалась? — Виктор с кривой полуулыбкой закурил. Он теперь вейп курил, но специально для неё достал сигарету — ну да, чтобы создать атмосферу «как раньше».
— Виктор, если ты приехал поговорить, давай говорить. Только сразу предупреждаю — я устала, и мне не до твоих игр.
Он затушил сигарету прямо об урну, бросил взгляд в сторону её машины, стоящей в тени.
— Развод оформим. Официально.
— Отлично. Когда? — Лилия даже не дрогнула. Ни ресничкой, ни мышцей. Она репетировала этот разговор перед зеркалом. Сухо, чётко, без соплей.
Виктор смотрел на неё с удивлением. Он явно рассчитывал на что-то другое: слёзы, упрёки, обморок в кустах.
— Ты… Ты даже не спросишь, почему?
— Нет. Я давно всё поняла. Просто не хотела тебе мешать наслаждаться своим ничтожеством.
Он вскинул голову. От неожиданности даже шаг назад сделал.
— Ты всегда была такой умной, да? Всезнающая Лиля. А на деле — одинокая женщина, у которой даже кота нет.
— Не кота, Виктор, а тебя. И слава Богу, что не осталось.
Он подошёл ближе. У него был этот взгляд — липкий, как вино в дешёвом баре. Приторный и пьяный.
— У меня другая. Моложе. Без закидонов. Без твоих психологов и этих феминистских приблуд. Я с ней ребёнка хочу.
— Надеюсь, у вас получится. И пусть она потом тебе разбивает голову сковородкой каждую субботу — ты это заслужил.
Он усмехнулся. Неожиданно легко.
— Не ожидал. Я думал, ты будешь цепляться.
— Я не мусорщик, Виктор. Я не цепляюсь за дерьмо.
Тишина. Только как-то шумно проехала маршрутка, будто подбросив акцент.
Он вдруг подошёл вплотную и прошептал:
— А дядя Коля твой что? Долго ещё протянет?
Она не ожидала. Удар пришёл ниже пояса. Лицо обожгло, как от пощёчины. Он знал, что дядя Коля в больнице, знал, что он ей как отец.
— Ты, сука… — она оттолкнула его. Сильно. В грудь. Он пошатнулся, но не упал. Вцепился в её запястье.
— Аккуратнее, Лиля. Я могу быть очень ласковым. Или очень мерзким. Смотря как ты себя поведёшь.
Она вырвала руку.
— Даже не пытайся меня шантажировать.
— А если я скажу, что знаю, кто там в наследниках? — ухмылка, как у гада, который только что достал козырь из рукава.
Лилия молчала. Но по глазам он понял — попал.
— Ага. Вот и задумалась. Думаешь, я просто так объявился? Да ты глянь на себя. Наивная овца. С тобой разве что у бабки на даче жить — и то в долг.
Она ударила. Открытой ладонью. Звук был как выстрел. Мужик на парковке обернулся.
— Исчезни из моей жизни, Виктор. Пока я не сожгла все твои остатки на этой земле.
Он стоял, сжимая щеку, и смотрел на неё. С отвращением? С уважением? Она не поняла. И плевать.
Она пошла к машине. Села. Закрыла дверь. Выдохнула. Слёзы подступали — как вода к ливнёвке. Но она включила зажигание. Никаких истерик. Больше — никогда.
Грязные игры
Прошло четыре дня. Дядя Коля всё ещё в больнице, под капельницей, с глазами, как затухающие фонарики. Он всё понимал, но не говорил ничего — только рукой её гладил, как будто прощался медленно, без слов.
Лилия зашла к нему утром. Принесла кофе — тот самый, который он пил из-за привычки, а не вкуса. В палате было жарко и пахло железом.
— Ты всё ещё держишься за эту проклятую жизнь, старик? — она присела, взяла его ладонь и положила к себе на колени. Он едва улыбнулся. И кивнул.
— Молодец. Я с тобой.
Телефон завибрировал в сумке. Она вытащила его нехотя. Неизвестный номер. Ответила.
— Лилия Геннадьевна? Это Трофимов, адвокат Марии Федоровны. У нас с вами серьёзный разговор. Срочно.
Она не любила резких людей. Особенно таких, которые берут на понт чужим голосом. Но поехала. Чёрт дёрнул — что-то кольнуло под рёбрами, как шестое чувство.
Кабинет у Трофимова был аккуратный, как швейцарский пенсионер. Всё по линеечке, даже стакан с карандашами стоял строго вертикально.
Он предложил сесть. Без кофе, без приветствий.
— Мария Федоровна на днях изменила завещание.
Лилия почувствовала, как по позвоночнику пробежал холодок.
— Что?
— Она передала вам основную часть имущества, но внезапно изменила один пункт. Указала нового бенефициара. Не вы один теперь в списке. Второй — Виктор Сергеевич. Ваш бывший супруг.
Молчание упало, как топор.
— Что ты, бл@дь, несёшь?
— Документ оформлен официально. С датой, печатью и всеми подписями. Она якобы изменила своё мнение после личной встречи с ним.
— Когда он успел с ней встретиться?!
— Три дня назад. По моей информации, он был у неё дома. Разговор длился больше двух часов.
— Это какая-то хрень. Она бы мне сказала. У нас с ней — особые отношения.
— Возможно. Но факты — вещь упрямая. Адвокат другого рода тут ничего не скажет. Я обязан был вас известить.
Она вскочила.
— Вы не обязаны — вы меня просто похоронили этим!
Он пожал плечами. Взгляд у него был неприятный. Скользкий. Как у человека, который привык видеть, как родственники рвут друг другу глотки ради дачи в Мытищах.
— Вы можете оспорить решение. Но… если она в здравом уме, шансов немного.
— А если я докажу, что Виктор на неё надавил? Шантажировал? Угрожал?
— Тогда мы переходим в другую плоскость. Уголовную.
Плоскость. Он будто разрезал её жизнь бумажным ножом и выкинул половину.
Вечером она поехала к Марии Федоровне. В доме было темно. Старуха лежала на диване, с пледом до подбородка и кислой рожей, как будто ей подсунули капусту вместо лосося.
— Ну здравствуй, родная. Чаю хочешь? Или будешь на меня орать сразу?
— Ты действительно это сделала? Внесла Виктора в завещание?
— Сделала. А ты думала, я не вижу, как ты нос воротишь? Сама вся в делах, а старики тебе не интересны. А он пришёл. Сел. Говорил. Слушал. Даже суп мне сварил. Внук — и то не приезжает, а он пришёл.
— Он тебе лапшу навешал. Он жулик, Маша! Он хочет только деньги!
— А ты? Ты не хочешь? Ты что — с голой задницей приехала в этот мир? У всех аппетиты есть, милая.
— Он мой бывший муж. Он меня бил. Врал. Изменял. Это не бред, Мария. Это реальность.
— А ты себя спроси — почему он ушёл? Может, ты его выжгла, Лиль. Своими феминизмами, нервами и вечными «мне надо подумать». Мужиков так теряют.
Она встала. Лицо — как у прокурора, который только что объявил приговор.
— Я это не оставлю. Я тебя люблю, но я найду способ убрать его из завещания. Он не имеет права. Он не член семьи.
— А ты? Ты мне кто, Лиля?
Лилия отшатнулась. Удар был точный. Прямо в сердце.
— Я — человек, который тебя не предал. Это, по-моему, главное.
Она вышла. Гремела дверью, как война. На улице дышала, как зверь. А в голове — только одно: он снова её обыграл. Но не до конца.
Поздно ночью ей позвонил Трофимов.
— Я просмотрел документы. Есть зацепка. Маленькая, но есть. Он не мог быть у неё один. Есть свидетель.
— Кто?
— Соседка. Бабка, которая наблюдала за его визитом. Говорит, слышала крики.
Лилия затаила дыхание.
— Значит, был конфликт?
— Значит, возможно, он надавил. Завтра встречаемся. Начинаем действовать.
Бой насмерть
Утро началось с истерики.
Мария Федоровна позвонила в семь сорок, как будто они с Лилией живут в одной воинской части.
— Он опять приходил. Кричал. Дверью хлопал. И мне, дурёхе старой, чуть гипертонию не устроил!
— Кто?
— Да кто, по-твоему? Виктор, твой бывший! Ещё и ключ, сволочь, где-то нашёл! Ты что, совсем ему всё оставила?
Лилия вскочила с кровати. Телефон прижал к уху, как оружие.
— Я сейчас приеду. Не открывай ему ни хрена, поняла?
— А он уже тут, дочка. Уже тут…
Линия оборвалась.
Она ехала на такси, как в боевике. Без макияжа, в толстовке, с лицом, как у терминатора. Шофёр нервно поглядывал в зеркало.
— Вас подождать? — спросил он на всякий случай, когда они подъехали к дому.
— Нет. Если через час меня не будет, вызывай полицию.
Он нервно усмехнулся, но Лилия уже вышла.
Мария Федоровна жила в старом доме, где лифт хрипел, как прокуренный дед, а соседи были любопытными до неприличия. Уже на лестничной клетке Лилия услышала голоса.
— Я сказал — у тебя не будет ни копейки!
— Убери руки, гнида! Это не твой дом!
Она влетела в квартиру как торнадо. Виктор стоял у шкафа, обернувшись на голос, с дурацкой улыбкой и затуманенными глазами. Пахло перегаром.
— А вот и ты. Соскучилась, Лилёк?
— Ты чё, совсем ох@ел, а? — она кинула сумку на пол и подошла вплотную. — Уходи. Прямо сейчас. Пока я тебя с балкона не выкинула.
— Успокойся, женщина. Я просто поговорить пришёл. С родственницей.
— Ты ей никто. Иди, пока по зубам не получил.
Он ухмыльнулся. Шагнул ближе.
— Ты меня ударишь? Вот так сразу? Без обнимашек?
— Да. Прямо сейчас, Виктор.
И она ударила.
Не кулаком — ладонью, смачно, с размахом. Виктор пошатнулся. Глаза его налились бешенством.
— А, вот так, да? Тогда держись!
Он схватил её за руку, потащил к двери. Началась возня, как в дешёвом сериале. Кричала Мария Федоровна, с кухни выскочила соседка с тапком, потом кто-то включил запись на телефон.
— Отпусти её, гад! Я полицию вызываю! — визжала старуха из квартиры напротив.
Лилия рванулась, вывернулась, ударила его коленом в пах. Он согнулся. Секунда — и она влепила ещё один. В лицо. Со всей силы.
— Ах ты, сука… — прохрипел Виктор, падая на колени. — Я тебя…
— Убивай, если хочешь! Но ты отсюда не унесёшь ничего! Ни наследства, ни старухи, ни моей жизни!
Мария Федоровна дрожала, как осиновый лист.
— Вы оба… животные! Просто сволочи…
Сирена патрульной машины приближалась.
Полиция забрала Виктора.
Он молчал, только смотрел. Злобно. В упор.
— Напишешь заявление? — спросил один из полицейских, молодой, с татуировкой под формой.
— Пока — нет. Но если он сунется ещё раз — пусть ищет себе новую челюсть.
— Сурово…
— Это моя жизнь. Я больше не проигрываю.
Мария Федоровна лежала на диване, укрытая двумя пледами. Её лицо было пепельным.
— Я не думала, что он способен на такое… Он же такой вежливый был…
— Они все такие, пока им не скажешь «нет».
— Я исправлю завещание. Завтра же. Пусть катится к чёрту, этот хлыщ.
Лилия смотрела в окно. Там шёл дождь. Настоящий, весенний, со смыслом.
— Не нужно. Делай, как хочешь. Главное — больше не открывай ему дверь. Даже если он принесёт цветы и пирожки.
— А что ты? Что будешь делать ты?
Лилия повернулась. Улыбнулась впервые за весь день. Улыбка была уставшей, но твёрдой.
— Жить. Как-то. По-человечески. Без скандалов. Без Виктора. Без театра.
— Может, всё же заявление напишешь? — пробормотала Мария, глядя на её синяк под глазом.
— Может. А может, найму адвоката и засужу его по полной. Просто, чтобы показать: я больше не девочка на побегушках.
С чужими фамилиями
Мария Федоровна умерла тихо. Просто не проснулась.
Лилия пришла к ней утром, как договаривались, чтобы отвезти в нотариальную. В руках — кофе, круассаны, обычное человеческое утро. А потом — тишина. Такая, от которой внутри падает что-то живое.
Она сидела рядом на диване, держала её прохладную руку. Смотрела, как по телу ползёт смерть — без крика, без сопротивления. Как будто Мария знала, что всё, что могла — уже отдала.
И в ящике тумбочки лежало письмо. С датой. Завещание.
На имя Лилии.
Похороны были простые. Без пафоса, с злыми криками соседки снизу, которой мешали «стук и музыка». Люди подходили, жали руки, кивали. Кто-то из её знакомых что-то бормотал про «светлую женщину» и «воспитанную, не то что сейчас». Но Лилия их не слышала.
Она впервые за долгое время чувствовала себя сиротой.
После похорон к ней подошёл мужчина.
Высокий. Костюм с чужого плеча. Лицо… что-то знакомое в носе и скулах. Глаза — рыжие, как у лисы. И улыбка такая, как у Виктора, когда он врал.
— Простите, вы Лилия? — спросил он, слегка наклонив голову.
— Смотря кто спрашивает.
— Дмитрий. Сын двоюродного брата Марии Федоровны. Мы из Калуги. Прибыли, так сказать, на правах кровной родни.
Он протянул руку. Лилия не пожала.
— Поздновато прибыли. Старушку-то похоронили уже.
— Нам известие пришло с опозданием. Но вопрос завещания ещё открыт, верно?
И он улыбнулся.
Вот тогда Лилия всё поняла.
Через два дня она сидела в кабинете нотариуса. Перед ней — бумаги. Чёткие, заверенные. Всё на неё. До последнего медного подноса.
— Проблема в том, что объявились претенденты. Четыре человека. У них свидетельства о родстве. Хотят признать завещание недействительным. Давят на возраст, на влияние… — объясняла нотариус, женщина в очках и с холодным голосом.
— Давят на то, что я её избила и заставила подписать, да?
— Ну… примерно так. Говорят, видели вас в драке с мужчиной. Что старушка была в стрессе. Что вы её изолировали.
Лилия засмеялась.
— Ну охренеть теперь. Я ещё и сектантка теперь, да?
— Всё не так смешно. Если они поднимут шум — будет суд. Долго. Грязно. С прессой.
Они снова встретились у подъезда. Дмитрий ждал её, опираясь на машину, как будто снимался в рекламе дешёвого виски.
— Ну что, красавица? Может, договоримся?
— Давай. Десять минут. Потом вызываю полицию.
— Нам нужна часть. Просто часть. Официально. Через суд ты потеряешь всё. А мы — не уйдём. Так что… может, по-человечески?
— А почему вы не приехали раньше? Где вы были, когда у неё сердце скакало? Когда давление было 180? Когда она звала вас по телефону, а вы её номер даже не знали?
— Мы не знали, что она жива. Мы думали, она…
— Не врали бы хотя бы так топорно.
Он замолчал. Минуту, может, две. Потом резко, с жаром:
— Знаешь, в тебе отцовское есть. У тебя глаза такие же, как у моего дяди. Я ведь даже не знал, что у него была дочь…
— Стоп. Что ты сейчас сказал?
Он смотрел в сторону. Потом снова — на неё.
— Я проверял. Ты — дочка Анатолия. Анатолий — брат моей бабки. Ты нам родня. Хоть ты тресни. У тебя даже фамилия до замужества была, как у нас.
— Слышь… — голос её сорвался. — Ты мне хочешь сказать, что ты мне… брат, что ли?
— Двоюродный. Или троюродный. Родство — это когда кровь одна. А всё остальное — это бумажки.
И он шагнул ближе.
— Пойми, я не враг. Просто… я тоже хочу свою долю. И если по-честному — ты б тоже захотела. Вот и всё.
Лилия смотрела на него. Хотела плевать, бить, рыдать — всё сразу. А в голове пульсировало: ещё одно предательство — и она рухнет.
— Знаешь что, братец? — произнесла она сквозь зубы. — Я тебе дам. Не деньги. Не квартиру. Я тебе дам возможность забыть это место. Эти стены. Эту женщину. Потому что ты ничего про неё не знаешь. Ты — просто приходящий. А я здесь прошла через ад. С ней. Ради неё. И я не отдам это. Ни суду. Ни вам. Ни чёрту. Понял?
Он молчал.
И в этот момент Лилия поняла: ей впервые не страшно.
Адвокат согласился работать с ней по бартеру — за долю, если выиграют. Долгий процесс впереди. Судебная мясорубка, допросы, слёзы.
Но она уже не Лилия, которую можно испугать.
Она Лилия, которая прошла войну за чужую жизнь. И за свою.
И теперь ей не страшны даже свои родственники.
