Желчный пузырь заболел в среду, ровно через месяц после свадьбы. Анна Петровна стояла у плиты, помешивая борщ, когда боль скрутила её пополам, будто кто-то воткнул раскалённый нож под рёбра и медленно проворачивал. Половник выпал из рук, забрызгав кухонный фартук свекольными каплями.
— Серёжа! — крикнула она, хватаясь за край стола.
Из кабинета донеслось рассеянное: — Что, солнышко?
Солнышко. Он всегда так её называл — ласково, привычно, автоматически. Как будильник называют будильником, а тапочки — тапочками.
— Мне плохо… Очень…
Сергей Михайлович появился в дверях — в домашних трениках, с планшетом в руках. За два года совместной жизни и месяц брака она выучила все его выражения лица. Вот это — лёгкое раздражение, замаскированное под беспокойство — означало, что его оторвали от важного.
— Может, но-шпу выпьешь? У тебя же бывает такое.
Бывает. Камни в желчном она носила уже три года, как медали за выслугу лет. То затихали, то напоминали о себе. Но так — никогда.
— Нет, это… это что-то серьёзное. Поедем в клинику?
Он поморщился — едва заметно, но она увидела.
— Давай подождём немного. Может, само пройдёт. А то знаешь, сколько там за УЗИ дерут…
Анна выпрямилась, превозмогая боль. Сорок четыре года — возраст, когда уже не ждёшь принцев, но всё ещё надеешься на человеческое отношение. Она смотрела на мужа — невысокого, начинающего лысеть, с мягким животиком программиста-надомника — и думала: неужели я вышла замуж за бухгалтерский отчёт?
К вечеру стало хуже. Боль накатывала волнами, оставляя между приступами обманчивое затишье. Анна лежала на диване, подтянув колени к животу, а Сергей сидел рядом и гладил её по голове. Механически. Как гладят кота, не отрываясь от телевизора.
— Серёж, я запишусь на завтра в «Здоровье плюс». Там хорошие врачи.
— Может, в районную поликлинику? По полису бесплатно же.
— Там запись на две недели вперёд. Я не дотяну.
— Ну не умрёшь же, — он попытался пошутить, но получилось как-то кисло. — Просто жалко деньги тратить. Мы же копим на отпуск.
Копим. Они действительно откладывали — на Турцию, всё включено, в сентябре, когда не так жарко. Романтическое путешествие. Если доживёт.
Ночь прошла в полузабытьи. Анна металась по постели, то накрываясь одеялом с головой, то сбрасывая его. Сергей перебрался на диван в гостиную — «чтобы выспаться, завтра важная планёрка по скайпу».
Утром, едва дождавшись восьми, она вызвала такси. Водитель — молодой парень с добрыми глазами — помог дойти до машины, придерживая под локоть.
— В больницу? Может, скорую вызвать?
— В клинику, на Садовой. Справлюсь.
В «Здоровье плюс» её приняли сразу — преимущество платной медицины. Доктор Виноградов, седой мужчина с усталым лицом, долго щупал живот, хмурился, отправил на УЗИ.
— Холецистит, — сказал он, глядя на снимки. — Острый, с признаками начинающегося перитонита. Нужна срочная операция. Сегодня же.
— Сколько… сколько это стоит?
Сумма заставила её вздрогнуть. Не космическая, но ощутимая. Те самые турецкие «все включено» и ещё половина сверху.
— У вас есть час на сборы. Потом будет поздно.
В коридоре клиники пахло хлоркой и надеждой. Анна села на кушетку и набрала номер мужа.
— Серёж, мне нужна операция. Срочно. Холецистит с осложнением.
— Что? Какая операция? Может, антибиотики попить?
— Доктор сказал — час, максимум два. Потом перитонит.
— Сколько?
Она назвала сумму. В трубке повисла тишина, потом Сергей глубоко вздохнул:
— Ань, ну это же грабёж. Давай вызовем скорую, отвезут в обычную больницу. Там же тоже оперируют.
— Когда очередь дойдёт. Серёж, мне страшно. Пожалуйста.
— Слушай, а может, это развод? Знаешь, как они умеют накручивать. Давай я приеду, поговорю с врачом…
Анна отключила телефон. Просто нажала красную кнопку и уставилась в белую стену напротив. На стене висел плакат «Ваше здоровье — наша забота». Чья-то забота. Не мужа.
Второй звонок она сделала дочери.
— Мам? Что случилось? — Катин голос сразу стал тревожным. За триста километров, в Питере, дочь почувствовала то, что не заметил муж в соседней комнате.
Анна коротко объяснила. Через пять минут перезвонил зять:
— Мама Аня, я перевёл деньги. На карту, которую вы давали на свадьбу. Не переживайте ни о чём, главное — здоровье. Остальное решим.
— Паша, я верну…
— Мам, не говорите глупостей. Вы нам столько помогали. Катя уже билеты смотрит, приедет завтра.
— Не надо, я справлюсь…
— Справитесь, конечно. Но вдвоём справляться легче. Всё, не спорьте. Удачи на операции.
Анна смотрела на телефон и чувствовала, как к горлу подступает ком. Не от боли — от понимания.
Операция прошла как во сне. Наркоз — милосердное забвение, где нет ни боли, ни разочарований. Очнулась уже в палате. Первое, что увидела — встревоженное лицо медсестры.
— Ну наконец-то! Как себя чувствуете?
— Живая?
— Более чем. Операция прошла отлично. Ещё немного — и был бы перитонит. Хорошо, что не затянули.
Три дня в больнице тянулись странно — одновременно долго и быстро. Катя приехала на следующее утро, привезла домашние котлеты (нельзя, но для запаха), свежие яблоки, планшет с закачанными сериалами.
— Мам, а что Сергей Михайлович?
— Звонил. Спрашивал, когда выпишут. Сказал, что дома ждёт.
Катя поджала губы — весь характер достался ей от отца, первого мужа Анны, умершего десять лет назад.
— Козёл.
— Катя!
— А что? Паша, когда узнал, чуть сам не примчался. Только я запретила — у него проект горит. И деньги сразу перевёл. А этот… ждёт дома. Борщ ему, наверное, некому сварить.
Анна молчала. В палате было тихо, только капельница мерно отсчитывала секунды. Каждая капля — как маленькое решение, падающее в общую чашу.
— Мам, — Катя села на край кровати, взяла её за руку. — Вы же понимаете, что так нельзя?
— Что нельзя?
— Жить с человеком, для которого ты — статья расходов. Вы достойны большего.
— В сорок четыре года не выбирают.
— Чушь. В любом возрасте выбирают. Мам, он же вас даже не навестил.
Это было правдой. За три дня — ни разу. Звонил, да. Спрашивал про самочувствие. Передавал приветы. Но в голосе слышалось облегчение — как будто уехала в командировку, а не легла под нож.
На третий день её выписали. Катя хотела остаться ещё на пару дней, но Анна отправила её домой — нечего зятя работы лишать.
У подъезда своего дома она постояла минуту. Обычная девятиэтажка, каких тысячи. Третий этаж, окна на детскую площадку. Там, за дверью, ждёт муж. Солнышко его ждёт. Интересно, успел ли он хоть цветы купить?
Не купил. Встретил в прихожей — в тех же трениках, с тем же планшетом.
— О, ты уже? Я думал, вечером только. Как себя чувствуешь?
— Нормально.
— Вот и хорошо. Я тут, кстати, посчитал — если вернуть деньги зятю частями, то к отпуску как раз соберём снова. Ты не расстраивайся.
Анна прошла в спальню, достала из шкафа дорожную сумку. Ту самую, которую купили для Турции.
— Ты куда? — Сергей стоял в дверях, непонимающе моргая.
— Пакуйся.
— В смысле?
— В прямом. Твои вещи — в шкафу у окна. Бери что нужно, остальное потом заберёшь.
— Ань, ты чего? Я что-то не то сказал?
Она обернулась. Странно — злости не было. Только усталость и какое-то освобождение. Как после операции — больное вырезали, осталось затянуться.
— Сергей, я подаю на развод.
— Что? Почему? Из-за денег? Так я же не жадный, просто…
— Просто для тебя важнее была Турция, чем моя жизнь.
— Но я же волновался!
— О деньгах. Ты волновался о деньгах, Серёж. Это не любовь. Это даже не привязанность. Это… бухгалтерия какая-то.
Она достала из сумочки конверт, отсчитала несколько купюр.
— Вот. Десять тысяч. На первое время, снимешь что-нибудь.
— Анна, давай поговорим. Мы же взрослые люди. Месяц как поженились…
— Вот именно. Месяц. А не десять лет. Проще сейчас разойтись, чем потом ненавидеть друг друга. Хотя нет, стоп. Ненависть — это чувство. А у нас с тобой… ничего. Пустота. Удобная, привычная пустота.
Сергей молчал. В его глазах мелькало недоумение — искреннее, детское. Он правда не понимал. Для него всё было логично: зачем переплачивать, если можно сэкономить? Зачем волноваться, если жена — взрослый человек, сама разберётся? Зачем менять планы из-за какого-то холецистита?
— Серёж, — Анна подошла ближе, посмотрела в глаза. — Ответь честно. Ты хоть раз за эти три дня подумал: а вдруг я её потеряю? Вдруг что-то пойдёт не так? Вдруг это последний раз, когда мы разговариваем?
Он отвёл взгляд.
— Ну… врачи же сказали, что всё будет хорошо.
— Врачи сказали это после того, как мне сделали операцию. На деньги моего зятя. Пока человек, который клялся быть со мной в болезни и здравии, высчитывал убытки.
— Я приеду за вещами завтра, — Сергей сдался. В конце концов, он был неплохим человеком. Просто… экономным. Во всём. В чувствах тоже.
Анна проводила его до двери. На пороге он обернулся:
— Я правда не понимаю. Мы же хорошо жили. Спокойно. Без скандалов.
— Вот именно. Спокойно. Как соседи по коммуналке. Только соседи не обещают друг другу любить и беречь.
Когда за ним закрылась дверь, Анна прошла на кухню. Борщ, начатый в среду, так и стоял на плите. Прокис, наверное. Она вылила его в унитаз — густую бордовую жижу, похожую на дурную кровь.
Потом открыла окно. Майский воздух ворвался в квартиру — свежий, с запахом цветущей сирени из палисадника. Где-то во дворе смеялись дети. Жизнь продолжалась.
Анна набрала номер дочери:
— Кать? Всё хорошо. Нет, правда хорошо. Я свободна. Да, выгнала. Даже не выгнала — отпустила. Нас обоих отпустила. Не плачу, честно. Просто… просто первый раз за долгое время дышу полной грудью. Знаешь, как после операции — больно, но чисто. Приезжай на выходные, посидим, поговорим. И Пашу обними. Скажи — спасибо. За всё.
Она положила трубку и улыбнулась. Сорок четыре года. Самое время начать жить. Не выживать, не терпеть, не приспосабливаться. Жить.
Желчный пузырь вырезали за три часа. Иллюзии — за три дня. И то, и другое могло убить. Но не убило.
Сделало сильнее.
А Сергей… Сергей через неделю напишет длинное сообщение. Про то, что одумался, что готов измениться, что понял свои ошибки. Она не ответит. Не из злости — просто нечего будет сказать. Некоторые прозрения приходят слишком поздно. Когда солнышко уже село. Окончательно и бесповоротно.
Но это будет через неделю. А пока Анна стояла у открытого окна и дышала. Глубоко, полной грудью. Как дышат свободные люди. Как дышат те, кто выбрал жизнь.
Болел не только желчный. Болела душа. И вот — прооперировали. Успешно. Шрам заживёт. А может, и не заживёт — останется напоминанием. О том, что даже в сорок четыре можно начать сначала.
Солнышко. Она усмехнулась. Какое же это солнышко, если от него так холодно? Нет, пусть лучше будет просто Анна. Анна Петровна. Сорок четыре года. Разведена. Свободна. Жива.
И это — главное.
