— Андрей, вставай немедленно! — голос Татьяны ударил по нервам, как ножом по стеклу.
Он лежал, уткнувшись лицом в стену, чувствуя, как напряжение супруги заполняет всю комнату. За окном моросил октябрьский дождь, и Андрей думал о том, как хорошо было бы сейчас быть совсем одному. В полной тишине.
— Я очень устал, Тань. Неделя выдалась тяжёлая, — проговорил он, не поворачиваясь к ней.
— Мне всё равно! — она дёргала его за плечо. — Моя мама и Ольга сейчас в участке сидят! Ты можешь это понять?
Андрей медленно сел на кровати. Внутри что-то сжалось — не от услышанной новости, а от того, каким тоном жена произнесла эти слова. Словно во всём был виноват только он.
— В участке? — переспросил он, хотя уже осознавал, к чему ведёт разговор.
— Их задержали на твоём хуторе! Говорят, что они незаконно проникли! — Татьяна нервно теребила рукав своего халата. — Андрей, скажи мне, что это просто какая-то нелепая ошибка!
Он встал, подошёл к окну. Дождь усиливался, и в стекле отражалось его лицо — уставшее, с глубокими морщинами вокруг глаз. Когда он успел так сильно постареть?
— Никакой ошибки здесь нет, — тихо сказал он. — Я продал хутор полгода назад.
Тишина стала такой плотной, что казалось, время остановилось. Татьяна застыла посреди комнаты, и Андрей видел в её отражении, как меняется её лицо — от недоумения к шоку, а потом к настоящей ярости.
— Ты… что? — выдохнула она.
— Продал Максиму. Тому, который работает инженером в соседнем отделе. Ты ведь его помнишь?
— Как ты мог?! — закричала Татьяна. — Без моего согласия! Это же наша общая собственность!
Андрей повернулся к ней. В её глазах плескался гнев, но было в них и что-то ещё — страх. И это его удивило.
— Общая? — спросил он спокойно. — Хутор был моим ещё до нашего брака. И на всех документах стоит только моя фамилия.
Он прошёл в гостиную, Татьяна следовала за ним.
— Но зачем? Зачем ты это сделал? — в её голосе появились слёзы.
Андрей опустился в кресло, потёр лицо руками. Устал. Так устал от всего этого.
— После того случая два года назад я запретил твоим родственникам туда приезжать. Помнишь, почему?
Конечно, она помнила. Как можно забыть тот кошмар? Когда он приехал на хутор после их «отдыха» и увидел полный разгром. Сгоревший сарай, кучи мусора, разбитые окна. А потом узнал, что они устроили там настоящую вечеринку на двадцать человек.
— Но мама же больше так не делала! — возразила Татьяна.
— Не делала? — Андрей поднял на неё глаза. — А кто прошлым летом тайком брал ключи? Думаешь, я не заметил?
Татьяна побледнела.
— Я… мама просила. Ей врач рекомендовал свежий воздух после операции…
— И ты решила, что можешь солгать мне. Взять ключи без спроса, передать их людям, которым я запретил туда ездить.
— Андрей, но это же мама! — воскликнула Татьяна. — Неужели ты не понимаешь? Я не могла ей отказать!
Он молчал, глядя на неё. Его жена. Мать его детей. Женщина, с которой он прожил тринадцать лет. И которая предала его ради своей мамы.
— Знаешь, что самое страшное? — тихо сказал он. — Не то, что ты взяла ключи. А то, что ты врала мне в глаза три месяца подряд.
— Я не хотела ссоры…
— Ты не хотела выбирать между мной и мамой. И выбрала маму.
Татьяна заплакала. Она стояла посреди комнаты в старом халате, растрёпанная, со слезами на щеках, и Андрей вдруг понял, что не чувствует к ней ничего. Ни злости, ни жалости. Просто опустошённость.
— Что теперь будет с мамой и Ольгой? — спросила она сквозь слёзы.
— Максим завтра съездит в участок. Скажет, что это недоразумение. Что они ошиблись адресом.
— А… а хутор можно выкупить обратно?
Андрей покачал головой.
— Не хочу я его обратно, Тань. Понимаешь? Испортили вы мне его. Навсегда.
Он встал, прошёл к окну снова. Дождь барабанил по стеклу, и в этом звуке была какая-то успокаивающая монотонность.
— Двадцать два года я ездил туда, — сказал он, не оборачиваясь. — Сначала один, потом с тобой. Потом с детьми. Каждые выходные, каждый отпуск. Дом строил, участок благоустраивал. Это было моё место. Моё единственное место, где я мог просто… быть собой.
— Андрей…
— А твоя мама за две недели превратила его в помойку. И ты это знала. Видела, как я переживаю. И всё равно дала ей ключи снова.
Татьяна подошла к нему, попыталась обнять, но он отстранился.
— Мне казалось, что со временем ты простишь, — прошептала она. — Что мы сможем всё исправить…
— Исправить? — он повернулся к ней. — Как? Как можно исправить предательство?
— Не называй это так! Я просто хотела помочь маме!
— Помочь? За мой счёт. Не за свой — за мой. Ты не предложила снять ей хутор на лето. Не пригласила к нам. Ты решила, что можешь распоряжаться моей собственностью тайком от меня.
Андрей взял куртку, направился к двери.
— Куда ты идёшь? — испугалась Татьяна.
— В участок. Заберу твою маму.
— А потом?
Он остановился у двери, рука на ручке.
— Потом я пойду к адвокату.
— Андрей, пожалуйста! — она бросилась к нему. — Давай поговорим! Всё можно решить!
— Нет, Тань. Нельзя. — Он посмотрел на неё в последний раз. — Доверие, знаешь ли, не продаётся и не покупается. И не восстанавливается.
Через час Валентина Петровна и Ольга были на свободе. Максим, как и обещал, всё уладил. Никого не оштрафовали, не посадили. Простое недоразумение.
А через месяц Андрей переехал в съёмную квартиру. Дети, уже взрослые, приняли развод родителей спокойно — они давно понимали, что семья трещит по швам.
Татьяна винила во всём его. Говорила подругам, что муж бросил её из-за какого-то хутора. Что он изменился, стал чёрствым и жестоким.
А Андрей покупал другой хутор. Другой. Подальше от города. И думал о том, что некоторые ошибки непоправимы. И что цена принципов иногда оказывается выше, чем кажется вначале.
Но принципы, в отличие от доверия, не продаются.
Эта история — словно зеркало, в котором отражаются самые глубокие семейные конфликты. Предательство, ложь, разрушенное доверие… Это больно. Но возможно ли простить такое? Как вы думаете, правильно ли поступил Андрей, или ему стоило попытаться сохранить семью?
