- Когда Леся вдруг почувствовала, что квартира её мужа — теперь её владение, а его супруга в ней — всего лишь временное неудобство, началось самое интересное. — Собирайте сумку и выметайтесь! — Марьяна сказала это почти шёпотом, но голос предательски дрогнул. Брови взлетели, как у преподавательницы, которую ученики довели до ручки. — Вот оно как? — в голосе свекрови звенела наигранная обида. Она по-хозяйски поправила на плечах клетчатый плед и откинулась на подушку. — Это я, больная женщина, после болезни, еле хожу, а она меня на улицу? Да безжалостная ты, Марьяночка. Женщина без сострадания — уже не женщина. Запомни это. — Запомню, — кивнула Марьяна. — Только учти: процитирую это либо в суде, либо в дурдоме. Куда раньше доведёте. Она ловко расправляла диванные подушки — слишком уж настойчиво, будто подготавливая диван к возвращению его настоящей хозяйки.
- Соседи наверняка притихли — каждый у себя за дверью, как в старые времена, когда объявляли воздушную тревогу. Внизу лаяла собака, не выдержала нервного напряжения. Марьяна смотрела на мужа, на его маму, на распахнутую дверь — и поняла, что что-то внутри неё щёлкнуло. Всё. Назад — только через суд. — Хорошо, — сказала она спокойно. — Давайте так. Я уезжаю. Завтра. Я не стану больше спорить. Живите здесь вместе. Хотите — составьте расписание, кто у плиты стоит. А я пока подумаю, где у меня конец терпения. И стоит ли мне спасать то, что ты, Богдан, уже слил в унитаз. — Марьян… — он сделал шаг к ней. — Ну ты же понимаешь, она одна. Она старенькая… — А я что? Я по-вашему, робот-пылесос? Меня включили — и забыли? Леся впервые за утро промолчала. То ли что-то дошло, то ли просто ждала, когда представление закончится. Марьяна взяла сумку, собранную ещё с утра, и пошла к двери. — Не переживайте, — сказала на прощание. — Я вернусь. Но не одна. С адвокатом. И, возможно, с грузчиками. Хлопнула дверью. И на лестнице впервые за долгое время вдохнула полной грудью. Воздух был странно чистый. Без запаха лекарств, без лука, без чужого мнения. «Когда уходишь с одной сумкой, а возвращаешься с юристом и новым характером, — жизнь уже другая.»
- Марьяна стояла на пороге адвокатского бюро. Белая рубашка, собранные волосы, в руках папка: «Леся, 63 года. Вторжение». В сумке — термос с кофе. Лицо у неё было такое, будто пришла не бумаги подписывать, а плотину строить. — Вам к кому? — спросила секретарь, не глядя. — К тому, кто поможет мне выселить свекровь, — отрезала Марьяна. — И желательно до того, как она назначит генеральную уборку по фэншую. Вчера выбросила мои тапки. Сказала — слишком вызывающие. Адвокат оказался сухощавым мужчиной в очках. Слушал внимательно, пометки делал. На середине рассказа даже усмехнулся: — Вы не первая. Ситуация классическая. Собственница — вы. Прописаны — только вы и муж. Свекровь — фактически в гостях. Без регистрации. — Гостья на четыре месяца. С того момента, как начала раздавать команды, кого приглашать, а кого нет. Я даже не поняла, когда она из «мамы мужа» превратилась в самопровозглашённую хозяйку. Видимо, где-то между выносом ёлки и запретом на чеснок. — Всё решаемо, — кивнул юрист. — Но будьте готовы: муж будет мешать. А закон на вашей стороне.
Когда Леся вдруг почувствовала, что квартира её мужа — теперь её владение, а его супруга в ней — всего лишь временное неудобство, началось самое интересное. — Собирайте сумку и выметайтесь! — Марьяна сказала это почти шёпотом, но голос предательски дрогнул. Брови взлетели, как у преподавательницы, которую ученики довели до ручки. — Вот оно как? — в голосе свекрови звенела наигранная обида. Она по-хозяйски поправила на плечах клетчатый плед и откинулась на подушку. — Это я, больная женщина, после болезни, еле хожу, а она меня на улицу? Да безжалостная ты, Марьяночка. Женщина без сострадания — уже не женщина. Запомни это. — Запомню, — кивнула Марьяна. — Только учти: процитирую это либо в суде, либо в дурдоме. Куда раньше доведёте. Она ловко расправляла диванные подушки — слишком уж настойчиво, будто подготавливая диван к возвращению его настоящей хозяйки.
Из кухни донеслось тревожное бряцание кастрюль. Богдан, муж, а по совместительству сын Леси, включил любимый мужской режим — «я здесь ни при чём». Иногда самые хитрые начинали мыть посуду, как будто звук воды мог заглушить женскую ярость. Но Богдан был не из хитрых. — Богдан! — позвала Марьяна, уже не притворяясь милой. — Ты участвуешь в этом цирке или мы будем продолжать без тебя? — Я посуду мою, — пробурчал он из кухни. — Можно попозже? — Попозже адвокат тебе расскажет, как квартиры делят. Потому что покупала её я. А если твоя мама решила превратить всё это в санаторий для уставших, то пусть хотя бы медкарту заведёт. Леся резко выпрямилась, словно подушка обожгла: — Это ты квартиру покупала?! А кредит? А кто платил? Мой сын! Богдан! Своей спиной, своими руками! Он тогда вообще без выходных остался! — А кто ему мешал? — язвительно напомнила Марьяна. — Ты ведь сама тогда твердила: «Нужна нам квартира. А то ты, мол, мужик не мужик, стыд один». Я запомнила, Леся. Я многое помню. Даже то, как ты отговаривала его от свадьбы со мной. Говорила — слишком умная, с характером. Ну что ж, вот он и проснулся, мой характер. Доброе утро. Богдан заглянул в комнату, держа в руках мокрую тарелку. Выглядел он при этом, как мальчишка, застигнутый за сладким перед ужином. — Ну давайте спокойно… — попросил он. — Мам, тебе сейчас просто негде жить. А Марьяна… ну, может, немного потерпим? Всего пару месяцев. Марьяна повернулась к нему с видом палача, уже занёсшего топор: — Скажи честно, когда она уедет? В ответ — тишина. Только с его локтя капля упала на пол. — То есть никогда? — голос Марьяны стал ледяным. — Ну почему… Пока оклемается. Пока решим с её жильём… — С тем самым жильём, что она переписала на племянника год назад, чтобы «не досталось мне»? — Марьяна рассмеялась, почти истерически. — Ты серьёзно, Богдан? Свекровь демонстративно отвернулась к окну, кашлянула. Марьяна шагнула к двери и распахнула её настежь, словно отрезала всё прошлое: — Я жду. Сумку. На выход. Или выйду сама. Но уже с юристом. — Да не кричи ты! — неожиданно вспыхнул Богдан. — Ты думаешь, я рад? Думаешь, не вижу, что вы как кошка с собакой? — Ошибаешься! — вспыхнула в ответ Марьяна. — Потому что кошки с собаками хотя бы не запираются в одной квартире! А у нас — всё! Довольно! Я не обязана быть няней взрослой женщине, которая в семь утра роется в холодильнике и кричит, что у меня «слишком резкая капуста»! — Это забота! — не выдержала свекровь. — Я проверяла, чтобы ты мужа не травила просроченным. У тебя на нижней полке йогурт лежал от ноября! — Это был крем! Для лица! — заорала Марьяна.
Соседи наверняка притихли — каждый у себя за дверью, как в старые времена, когда объявляли воздушную тревогу. Внизу лаяла собака, не выдержала нервного напряжения. Марьяна смотрела на мужа, на его маму, на распахнутую дверь — и поняла, что что-то внутри неё щёлкнуло. Всё. Назад — только через суд. — Хорошо, — сказала она спокойно. — Давайте так. Я уезжаю. Завтра. Я не стану больше спорить. Живите здесь вместе. Хотите — составьте расписание, кто у плиты стоит. А я пока подумаю, где у меня конец терпения. И стоит ли мне спасать то, что ты, Богдан, уже слил в унитаз. — Марьян… — он сделал шаг к ней. — Ну ты же понимаешь, она одна. Она старенькая… — А я что? Я по-вашему, робот-пылесос? Меня включили — и забыли? Леся впервые за утро промолчала. То ли что-то дошло, то ли просто ждала, когда представление закончится. Марьяна взяла сумку, собранную ещё с утра, и пошла к двери. — Не переживайте, — сказала на прощание. — Я вернусь. Но не одна. С адвокатом. И, возможно, с грузчиками. Хлопнула дверью. И на лестнице впервые за долгое время вдохнула полной грудью. Воздух был странно чистый. Без запаха лекарств, без лука, без чужого мнения. «Когда уходишь с одной сумкой, а возвращаешься с юристом и новым характером, — жизнь уже другая.»
Марьяна стояла на пороге адвокатского бюро. Белая рубашка, собранные волосы, в руках папка: «Леся, 63 года. Вторжение». В сумке — термос с кофе. Лицо у неё было такое, будто пришла не бумаги подписывать, а плотину строить. — Вам к кому? — спросила секретарь, не глядя. — К тому, кто поможет мне выселить свекровь, — отрезала Марьяна. — И желательно до того, как она назначит генеральную уборку по фэншую. Вчера выбросила мои тапки. Сказала — слишком вызывающие. Адвокат оказался сухощавым мужчиной в очках. Слушал внимательно, пометки делал. На середине рассказа даже усмехнулся: — Вы не первая. Ситуация классическая. Собственница — вы. Прописаны — только вы и муж. Свекровь — фактически в гостях. Без регистрации. — Гостья на четыре месяца. С того момента, как начала раздавать команды, кого приглашать, а кого нет. Я даже не поняла, когда она из «мамы мужа» превратилась в самопровозглашённую хозяйку. Видимо, где-то между выносом ёлки и запретом на чеснок. — Всё решаемо, — кивнул юрист. — Но будьте готовы: муж будет мешать. А закон на вашей стороне.
Через неделю Марьяна вернулась в квартиру. Не одна. С ней — юрист, участковый и тётя София из соседнего подъезда, которая случайно оказалась на лестнице и категорически отказалась уйти: «Я ж говорила, что эта Леська ещё та лиса!» Леся сидела в кресле, словно императрица. Жилет, благородная бледность, глаза томные, как у актрисы, которой не дали главную роль. — То есть ты решила, что я мешаю? — голос был тихий, опасный. — Нет. Я решила, что мешаю сама себе. Своей мягкотелостью. Я позволила тебе хозяйничать, а теперь напомню, кто здесь хозяйка. Демократия кончилась. Ввожу чрезвычайное положение. — Богдан, скажи ей! — вскрикнула свекровь. — Это безумие! Она хочет выгнать пожилую женщину на улицу! Богдан стоял у стены. Опущенные плечи, виноватые глаза. Понял ли он что-то? Или просто боялся? — Богдан ничего не скажет, — перебила Марьяна. — У меня теперь отдельный счёт, отдельная жизнь и отдельная спина, которую я больше не подставлю. А вы, Леся, собирайте вещи. Сегодня ночуете у племянника. Вы же ради него квартиру переписали? — Он в Черновцах! — закричала она. — Я туда не поеду! — А я не буду делить кухню с женщиной, которая прячет мои специи и называет их «вонючими». Чемодан я собрала. Там только ваше. Всё остальное постирала. Из гуманности. — Из гуманности! — прошипела свекровь. — Вот вырастишь сына — и тебя так же вышвырнут! Марьяна резко обернулась: — Если у меня вырастет сын, который позволит жене стать мебелью на фоне своей мамы, я уйду сама. Потому что мне нужен мужчина. А не мальчик, который вечно прячет глаза. Тётя София захлопала в ладоши, громко и с удовольствием. Участковый кивнул: «Подпишите бумаги». Юрист подал ручку. Леся пошла к выходу медленно, будто на казнь. Богдан двинулся следом: — Я поеду с ней. Ты… я позвоню. Марьяна кивнула. Слёз не было. Только лёгкость. Освобождающая. Когда дверь за ними закрылась, в квартире воцарилась тишина. Настоящая. Без критики, без шагов, без щёлканья выключателей в шесть утра — «проверка пожарной безопасности». Марьяна встала посреди комнаты. И вдруг рассмеялась. Потом заплакала. Но уже не от боли. А от того, что перестала быть вечной терпилой. Потому что бывают в жизни моменты, когда единственный способ сохранить себя — это выбрать себя.
Как вы думаете, правильно ли поступила Марьяна? И что бы вы сделали на её месте? 🤔
