— Ирочка, — голос Бориса прозвучал как-то официально. — А не пора ли тебе переодеться во что-то более подходящее?
Она замерла. Подходящее? Для чего? Для кого?
Ирина по привычке потянулась к халату. Синий, махровый, любимый. Тот самый, в котором она каждое утро пила кофе, глядя в окно на старые липы.
— Борь, я же дома.
— Теперь это наш дом. И я бы хотел, чтобы ты выглядела, ну, знаешь. Как жена должна выглядеть.
Как жена должна выглядеть?! Ирина медленно повернулась к нему. Этот человек — её муж уже третий день — стоял у окна в строгой рубашке, хотя на работу ему было только через два часа. Стоял и смотрел на неё так, будто она подчинённая.
— Борис, мне сорок семь лет. Я знаю, как выглядеть.
— Конечно знаешь! Но теперь ты замужем. За мной. И я бы хотел…
Ирина села на кровать.
— Ладно, — сказала она тихо. — Переоденусь.
И пошла в ванную. Закрыла дверь. Посмотрела на себя в зеркало.
За эти три дня что-то изменилось.
Она сняла халат. Надела джинсы, свитер. Вышла.
Борис одобрительно кивнул:
— Вот так лучше. А теперь давай обсудим завтрак. Я привык к определённому режиму…
Ирина слушала его слова про режим, про правильное питание, про то, что «мужчина должен хорошо питаться». Слушала и думала:
Когда это случилось? Когда я стала не Ириной, а «женой Бориса»?
Он говорил. Планировал. Объяснял, как теперь будет устроена их жизнь.
А она стояла у плиты, жарила яичницу и чувствовала, как внутри что-то сжимается.
Борис этого ещё не знал. Не знал, что за сорок семь лет Ирина научилась быть не только мягкой. Научилась быть и другой.
Совсем другой.
Когда командир встретил партизанку
Прошла неделя. Потом ещё одна.
Борис входил в роль командующего с энтузиазмом генерала, захватившего новую территорию. Каждое утро — инструктаж:
— Ира, сегодня не забудь купить именно ту колбасу, я тебе показывал. Не докторскую — любительскую. И хлеб — только чёрный. Белый вреден для пищеварения.
— Хорошо, Боря.
— И ещё. Твоя Катька опять звонила вчера. Может, не стоит болтать теперь с ней каждый день? Мы же теперь семья.
Ирина кивала. Покупала любительскую колбасу. Отвечала дочери, что «всё хорошо, просто устаю».
А вечерами она доставала блокнот. Обычный, в клеточку. И писала.
«15 марта. Борис сказал, что я не умею правильно складывать его рубашки. Показал, как надо. Три раза. Будто я умственно отсталая.
16 марта. Запретил смотреть сериал. «Ерунда всякая». Сам включил новости.
17 марта. Спросил, зачем мне крем для лица за 800 рублей. «Разве ты не красивая и так?» Купил детский крем за 45 рублей. Заботливый…»
Великая стратегия отступления (или как незаметно вернуть себе жизнь)
А потом Катя позвонила:
— Мам, у меня свидание сегодня! Помнишь, я рассказывала про Максима? Он приглашает в театр! Приезжай, поддержи меня морально, поможешь выбрать платье и вообще…
Ирина даже улыбнулась впервые за эти недели. Катька… Двадцать пять лет, а всё ещё просит маму помочь выбрать наряд для свидания.
— Конечно, солнышко! Выезжаю через час!
— Ир, — голос Бориса прозвучал как окрик. — Куда собралась?
— К дочери.
— В воскресенье? У нас же планы на сегодня.
— Какие планы?
— Ну как какие? Воскресенье — семейный день. Мы должны быть дома. Вместе.
Ирина медленно отложила сумку.
— Боря, у моей дочери важное событие.
— А у твоего мужа? — он повысил голос. — Разве я не важнее? Семья теперь — это я. А Катька… она взрослая. Пусть сама справляется.
Ирина посмотрела на Бориса. Внимательно так. Изучающе.
И тихо сказала:
— Хорошо. Останусь.
Но в понедельник она записалась на курсы фотографии. Те самые, о которых мечтала года три, но всё руки не доходили.
Во вторник — купила абонемент в бассейн.
В среду — позвонила старой подруге Свете, с которой не виделись полгода.
— Светка, не хочешь в кино сходить? На тот французский фильм…
Партизанская война в отдельно взятой квартире
Борис заметил не сразу. Сначала просто удивлялся:
— Ира, ты где была до девяти вечера?
— На фотографии. Учимся снимать портреты.
— Зачем тебе это?
— Интересно.
Он хмурился, но пока молчал.
Потом Ирина стала приходить домой с мокрыми волосами.
— Что это?
— Бассейн. Плавала.
— А ужин?
— В холодильнике. Разогреешь?
И вот тут Борис понял: что-то идёт не так. Его идеальная система управления давала сбои.
— Ирина! Сядь, поговорим.
Она села. Спокойно. Даже заинтересованно.
— Ты что, против семьи?
— В каком смысле?
— Ну… раньше ты была дома. Готовила. Мы проводили время вместе. А теперь ты где-то носишься.
— Я живу.
— А раньше что делала?
Ирина задумалась. Правда, что она делала раньше? Ждала его с работы? Готовила то, что он любит? Смотрела те передачи, которые он включал?
— Раньше я существовала. А теперь живу.
— Не понимаю разницы.
— Я знаю.
Борис растерялся. Куда делась его податливая Ирочка? Эта женщина смотрела на него спокойно, но как-то отстранённо. Будто изучала редкое насекомое.
— Мы или на равных, — сказала она негромко, — или никак.
— Что значит «никак»?
— То и значит.
Он не поверил. Не мог поверить. Разве можно серьёзно воспринимать угрозы женщины, которая месяц назад боялась купить не ту колбасу?
Зря не поверил.
Когда генерал остался без армии
В субботу утром Борис проснулся от тишины.
Странной, непривычной тишины.
Обычно Ирина уже возилась на кухне — кофе варила, завтрак готовила. А тут ничего.
— Ир? — крикнул он.
Тишина.
Встал, прошёл по квартире. На кухонном столе — записка:
«Уехала к Кате. Подумаю. И. П.С. В холодильнике есть пельмени».
Борис сначала рассмеялся. Какие глупости! Ну поспорили, с кем не бывает? Через день-два вернётся, извинится…
Но день прошёл. Потом ещё один.
На третий день он нашёл её забытый дневник.
И прочитал.
Как генерал научился просить, а не приказывать
Борис открыл блокнот случайно. Искал телефон Кати — может, она знает, когда Ирина вернётся. Жена упорно не отвечала на звонки.
И наткнулся на записи:
«20 марта. Борис объяснил мне, что женщина должна быть благодарна мужчине за то, что он на ней женился. Дословно: ‘Ты же понимаешь, какое счастье, что я выбрал именно тебя? А я подумала: какое счастье, что я ещё не сошла с ума».
Он перевернул страницу.
«25 марта. Сегодня Борис сказал, что не понимает, зачем мне книги. «Лучше бы борщ научилась варить как моя мама». Его маме восемьдесят лет. Она варила борщ шестьдесят лет. Мне сорок семь. Но я, видимо, должна была родиться с умением варить борщ как его мама.»
Ещё страницы.
Борис читал и чувствовал, как что-то холодное ползёт по спине.
Неужели он это говорил?
Одинокий генерал в пустой крепости
Прошла неделя.
Борис понял: Ирина не шутила.
Квартира казалась мёртвой. Он приходил с работы, и тишина встречала его как равнодушный консьерж. Никто не спрашивал, как дела. Никто не ставил чайник. Никто не рассказывал про соседку тётю Клаву и её кота.
Он разогревал те самые пельмени. Ел перед телевизором. Включал новости — в третий раз за день, по привычке.
И думал.
Не планировал, не инструктировал, не объяснял — а именно думал.
Когда я стал таким?
В пятницу он позвонил Кате (номера телефонов, к счастью, нашлись в том же блокноте).
— Катя, как дела у мамы?
— А что вы ее не спросите?
— Мы немного поссорились. Он не отвечает.
— Немного? — в голосе Кати появились стальные нотки. — Борис, мама плакала. Впервые за последние годы. Она сидела на моей кухне и плакала, рассказывая, как вы ей объясняли, что она должна быть благодарна за то, что вы на ней женились.
— Катя, я не хотел…
— А что вы хотели? Послушную куклу? Домработницу многофункциональную? Маму я знаю двадцать пять лет. Она сильная женщина. Добрая, но не слабая. А вы за месяц превратили её в… в тень.
Катя положила трубку.
Борис сидел в тишине и понимал: он облажался. Капитально.
Операция «Ромашки»
Ещё через неделю Борис не выдержал.
Он знал: просто позвонить и сказать «прости» — не сработает. Слишком много было наговорено. Слишком глубоко он залез в роль домашнего диктатора.
Нужно было… что? Что нужно было?
Он вспомнил их первое свидание. Ирина рассказывала про ромашки — как любит их фотографировать. «Они простые, но в каждой столько жизни…»
Борис поехал на дачу к своему другу. Нарвал ромашек. Обычных, полевых. Не букет из салона — живые цветы с росой и запахом лета.
Выпросил у Кати адрес и приехал.
Ирина открыла дверь. Посмотрела на него долго, изучающе. На цветы тоже посмотрела.
— Борис, если ты приехал просить прощения и обещать, что больше не будешь. Можешь не тратить время. Я не поверю.
— Я приехал сказать правду.
— Какую?
— Я — дурак. И я хочу быть рядом с тобой. Но не как командир.
Ирина взяла ромашки. Понюхала.
— А если у тебя не получится?
— Тогда ты снова уедешь. И будешь права.
— И что изменилось?
Борис достал её дневник.
— Я прочитал. И понял, каким я был уродом. Прости меня.
— За что именно?
— За то, что пытался из равной сделать подчинённую. За то, что думал, будто знаю, как тебе жить.
Ирина вернулась.
Но это была уже другая Ирина.
А Борис… Борис учился жить на равных.
— Ир, а что на ужин? — спросил он как-то вечером.
— Не знаю. А что ты хочешь?
— Может, макароны?
— Сделаешь?
— А ты?
— А я устала. Была на фотосъёмке до семи.
Борис помолчал. Потом встал и пошёл на кухню.
— Научишь варить макароны не из пакетика?
— Научу.
И это было началом.
Началом нормальной семьи, где никто не командует, а оба участвуют.
Ирина иногда смотрела на Бориса и удивлялась: неужели тот же человек? Тот, который месяц назад объяснял ей, как правильно жить?
А Борис смотрел на Ирину и благодарил судьбу за то, что она не сдалась. Не превратилась в удобную куклу.
Осталась собой.
Ведь именно такую он ее и полюбил.
