Полина проснулась рано. В квартире стояла тишина, такая плотная, что даже шум лифта с площадки казался чем-то из совершенно другого мира. Анатолий уже больше недели жил у своей матери. Она бы соврала, если бы сказала, что сильно тоскует. Скорее, она ощущала облегчение — хотя иногда эта тишина вдруг превращалась в давящее одиночество.
На столе, среди счетов и банковских распечаток, лежал конверт с гербовой печатью. Полина взяла его, снова и снова перечитывая одно и то же письмо: уведомление о начале наследственного дела.
Умер дядя Анатолия — человек, о котором Полина знала довольно мало. По словам мужа, они виделись редко, но тот был владельцем старой квартиры в центре Киева. Просторная трёхкомнатная квартира с высокими потолками и деревянным паркетом, отреставрированным ещё в советские годы. Полина мельком подумала: в других обстоятельствах они могли бы жить там сами.
Но обстоятельства теперь были совершенно другими.
В этот же день ей позвонил Анатолий. Его голос звучал непривычно мягко — таким он говорил в самом начале их отношений, когда ещё умел вежливо просить, а не грубо требовать.
— Полиночка, послушай… Мы с мамой хотели бы обсудить одну вещь. Давай встретимся у нотариуса, это очень важно.
— Я не собираюсь участвовать в ваших семейных делах, — отрезала она, хотя любопытство внутри зашевелилось.
— Это и твои дела тоже. Мы ведь с тобой всё ещё женаты.
Он надавил на больное — формально они действительно не были разведены, хотя документы Полина уже подготовила.
— Ладно, — сказала она после небольшой паузы. — Приеду.
Нотариальная контора встретила её запахом старой бумаги и ожиданием чужих судеб. В коридоре на стуле сидела Людмила Ивановна — в чёрной шерстяной шали, с выражением лица, будто она только что похоронила не одного дядю, а всю свою семью.
— Полиночка, милая, — протянула она и взяла Полину за руку. — Мы все должны быть вместе в такое непростое время.
Полина быстро выдернула руку и села напротив.
Нотариус, сухая женщина с седой чёлкой, быстро разложила бумаги: квартира в центре города переходит Анатолию, его матери и… Полине. Все трое — наследники в равных долях.
Полина замерла.
— Но я к этому дяде не имела никакого отношения, — произнесла она, ощущая, как взгляд свекрови буквально впивается ей в лицо.
— Это потому, что вы с Анатолием состоите в браке, — объяснила нотариус. — Таков закон.
Людмила Ивановна не выдержала:
— Но ты же понимаешь, что это квартира нашей семьи.
— Я понимаю, что теперь треть этой квартиры принадлежит мне, — ответила Полина холодно.
Молчание в комнате стало очень густым. Даже нотариус подняла глаза от бумаг и посмотрела на них поверх очков.
После оформления всех документов они вышли на улицу. Декабрьский воздух был колючим, и Полина натянула капюшон. Анатолий догнал её у пешеходного перехода.
— Послушай, ты же не собираешься ничего с этой квартирой делать? Мы с мамой договорились, что продадим её и купим маме другую квартиру поближе к нам, чтобы я мог за ней ухаживать.
— Мы с тобой уже не «мы», — напомнила Полина. — И я сама решу, что делать со своей долей.
Анатолий замялся, затем перешёл в наступление:
— Это очень низко, Полина. Пользоваться смертью человека, которого ты даже не знала.
— Низко — воровать из кошелька, — сказала она тихо, но так, что он побледнел.
Она ушла, оставив его стоять посреди тротуара.
Через неделю ей пришло письмо — на этот раз от адвоката семьи Анатолия. Предлагалось подписать отказ от наследства «в пользу законных наследников». Сумма компенсации, указанная в документе, была настолько мала, что казалась оскорблением.
Полина сидела за кухонным столом, водила пальцем по строчкам и понимала: началась новая война. Теперь ставки выросли.
Вечером в дверь позвонили. На пороге стояла Людмила Ивановна — в руках у неё была та же чёрная шаль, только теперь она не скрывала презрения.
— Полина, не испытывай наше терпение. Ты ведь знаешь, что эта квартира нам очень нужна. Продай нам свою долю. По-хорошему.
— По-хорошему — это за реальную цену, — ответила она, даже не приглашая внутрь. — Иначе мы будем решать этот вопрос через суд.
Свекровь сжала губы, и в её глазах мелькнуло что-то очень похожее на ненависть.
— Ты ещё пожалеешь об этом, — сказала она и ушла, громко стуча каблуками по лестнице.
Полина закрыла дверь и почувствовала, как в груди поднимается странное чувство — не страха, нет. Скорее, холодного, расчётливого упрямства.
Она понимала: теперь всё только начинается.
Полина не любила громкие скандалы, но ещё больше она не любила, когда её принимали за мягкую тряпку. После визита Людмилы Ивановны она впервые за долгое время спала совершенно спокойно. Решение созрело окончательно: свою долю она не отдаст. По крайней мере, не за копейки.
Утро началось с телефонного звонка.
— Полина? Это Лев Аркадьевич, адвокат семьи Анатолия, — произнёс вежливый мужской голос. — Мы всё же надеемся решить этот вопрос миром. Я подготовил новый проект соглашения.
— Присылайте, — ответила она спокойно. — Но сразу предупреждаю: я уже консультировалась с оценщиком. Рынок — это рынок.
Пауза на том конце провода длилась чуть дольше, чем обычно.
— Я понимаю, — наконец сказал он. — Но учтите, вам придётся взаимодействовать с остальными совладельцами. Это… часто бывает не очень комфортно.
Намёк был прозрачен, как мартовский лёд. Полина поблагодарила его за «заботу» и повесила трубку.
В тот же вечер, когда она возвращалась домой с работы, у подъезда стояла Ирина, сестра Анатолия. В распахнутом пуховике, с сигаретой в пальцах и презрительным взглядом.
— Полинка, нам нужно поговорить, — начала она, едва Полина подошла ближе. — Ты ведь не собираешься нам кровь портить? Отдай нам квартиру, а мы тебе что-нибудь перепадёт.
— А что-то ещё, кроме «перепадёт», вы умеете говорить? — сухо отрезала Полина, обходя её.
Ирина шагнула вперёд, преграждая ей путь:
— Не зли маму. Она и так очень переживает.
— Если переживает, пусть пьёт успокоительное, — ответила Полина и вошла в подъезд, не оборачиваясь.
В зеркале лифта она увидела, как дрожат её руки. Не от страха — от сильной злости.
Через пару дней пришло письмо от управляющей компании: в квартире на улице Сретенской (той самой, что они унаследовали) необходимо срочно оплатить долг за коммунальные услуги — почти сто тысяч гривен. Полина знала, что долг накопился ещё при жизни дяди. По закону оплачивать его должны все наследники пропорционально долям.
Она набрала Анатолия:
— Ты получил уведомление по коммуналке?
— Да, — буркнул он. — Мама говорит, что платить должны мы с ней, а ты потом нам компенсируешь.
— Нет, — спокойно сказала Полина. — Мы платим каждый свою часть сразу, а не «потом».
— Ты издеваешься? Мама ведь на пенсии!
— Тогда продайте свою долю мне, — предложила она и сама удивилась, насколько ровно это прозвучало.
Трубку на том конце бросили.
Через неделю состоялся первый «показ» квартиры. Агента пригласила сама Полина — ей нужно было понять реальную рыночную стоимость. Людмила Ивановна, узнав об этом, явилась за час до осмотра с ведром, шваброй и старым ковриком в цветах.
— Что вы делаете? — спросила Полина, увидев, как та застилает ковром проход.
— Мы должны показать, что квартира жилая и уютная, — с фальшивой доброжелательностью ответила свекровь. — А то ваши агенты тут всё переделают.
Вскоре приехал агент с парой потенциальных покупателей. Но каждый их шаг сопровождался комментариями Людмилы Ивановны:
— Тут трубы старые, менять надо. А потолки, видите, после потопа. И вообще, соседи очень шумные.
После их ухода Полина стояла посреди прихожей, глядя на свекровь.
— Это было специально, — сказала она.
— Я просто честный человек, — пожала плечами та. — Не хочу, чтобы кто-то переплачивал.
— Не хотите — тогда продавайте свою долю мне.
— Не дождёшься, — отрезала свекровь и ушла, громко хлопнув дверью.
Настоящий удар пришёл оттуда, откуда Полина совсем не ожидала. На третий месяц после открытия наследства она получила повестку в суд. Исковое заявление от Людмилы Ивановны и Анатолия: «о признании сделки наследования недействительной в части, касающейся Полины».
В иске утверждалось, что брак их с Анатолием был «фиктивным» в последние месяцы, а значит, права на наследство она иметь не должна.
Полина перечитала строки несколько раз, пытаясь осознать масштаб наглости. В конце текста значилось: Истцы считают, что ответчица не участвовала в жизни семьи и не имеет морального права претендовать на имущество.
Моральное право… Она тихо рассмеялась.
Суд был назначен через месяц. Полина сразу обратилась к юристу. Молодая, энергичная Анна с холодными серыми глазами изучила все бумаги и сказала:
— Не беспокойтесь. У них нет ни одного реального основания. Но будьте готовы: они будут копать в вашей личной жизни.
Копать начали очень быстро. На работу Полины пришла «анонимная» жалоба: якобы она берёт взятки от клиентов. В соцсетях кто-то от её имени написал комментарий с оскорблениями в адрес ветеранов — скриншот разошёлся по местному чату. Полина знала, откуда ноги растут, но доказать это было очень сложно.
Анна только усмехалась:
— Классическая тактика давления. Значит, вы им действительно сильно мешаете.
Вечером, за день до первого заседания, Полина вернулась домой и увидела возле своей двери пакет. Внутри — дешёвый венок с надписью «Светлая память».
Она постояла, глядя на чёрную ленту, и почувствовала, что теперь эта история перешла все границы.
Полина подняла венок, вынесла его в мусоропровод и закрыла за собой дверь на оба замка. Впервые за долгое время она села в кресло и улыбнулась — устало, но твёрдо.
Она поняла, что ни под каким предлогом не отдаст эту долю.
Теперь это было не про деньги.
Это было про то, чтобы выжить в этой войне.
Судебное заседание назначили на десятое апреля. Весна в городе была ещё холодной, асфальт блестел от талой воды, а тротуары были усыпаны серыми комками снега. Полина шла к зданию суда, держа папку с документами так крепко, что побелели костяшки пальцев.
Внутри, в коридоре, уже стояли Анатолий и Людмила Ивановна. Он — в мятом пиджаке и с усталым лицом. Она — в чёрной шали и с тем самым выражением лица, будто перед ней предательница, а не бывшая невестка.
— Ну что, довольна? — бросила свекровь. — Мы здесь из-за тебя, а ты ещё и улыбаешься.
— Я улыбаюсь, потому что знаю: вы проиграете, — тихо ответила Полина и прошла мимо.
Заседание шло вяло. Судья задавала формальные вопросы, адвокат Анна уверенно опровергала каждый довод истцов. Когда дело дошло до «фиктивного брака», Анна предоставила фотографии с семейных мероприятий, совместные путёвки и даже выписки по общему счёту за коммуналку их общей квартиры.
Людмила Ивановна всё время шептала что-то Анатолию, а тот кивал, но в глаза Полине не смотрел.
К концу дня судья сухо огласила:
— В иске отказать.
Полина почувствовала, как с её плеч свалился тяжёлый мешок. Но радость длилась недолго.
На следующий день ей позвонил знакомый риелтор:
— Полина, я должен вас предупредить. Долю в квартире на улице Сретенской продаёт какая-то женщина. Фамилия та же, что и у вашего мужа.
Полина мгновенно поняла — Людмила Ивановна решила сыграть по-другому: продать свою часть совершенно постороннему человеку, чтобы испортить Полине жизнь соседством со случайными людьми.
Через неделю она узнала, кто стал новым совладельцем: мужчина лет сорока с сомнительным прошлым, по прозвищу Гена-Грузчик. Он сразу же появился на объекте — с пивом, друзьями и криками:
— Это теперь и моя хата, будем жить весело!
Полина стояла в коридоре и смотрела, как в огромную старую комнату затаскивают диван с рваной обивкой и мешки с непонятно чем. Сердце сжалось — не от страха, а от понимания, насколько грязно играет семья бывшего мужа.
Она действовала быстро. Вместе с Анной они подали иск о разделе лицевых счетов, а параллельно начали переговоры с Геной. К её удивлению, мужчина оказался довольно сговорчивым:
— Мне, девочка, эта квартира вообще не нужна. Мне твоя старуха (он так называл Людмилу Ивановну) предложила — я и взял, чтобы тебе нервы потрепать. А ты просто выкупи, и всё.
Сумма, которую он назвал, была высокой, но приемлемой. Полина согласилась. Через месяц Гена исчез из её жизни, а его доля — оказалась в её руках.
Оставался Анатолий. Он тянул, не соглашаясь ни на продажу, ни на выкуп, но и жить в квартире не собирался. Полина понимала, что это тупик, и решилась на крайний шаг: сдала свою часть в аренду студентам.
Через неделю ей позвонил Анатолий — кричал, что в квартире теперь «бардак и тараканы». Она слушала молча, а потом спокойно сказала:
— У каждого из нас свои способы портить жизнь другому. Ты выбрал свой. Я — свой.
Он замолчал. Больше они не разговаривали.
Через полгода Полина получила на счёт деньги от продажи квартиры. Её доля оказалась больше, чем она рассчитывала. На эти средства она купила себе небольшую, но уютную квартиру на другом конце города. С белой кухней, солнечной спальней и балконом, на котором росли петунии.
И вот однажды, поливая цветы, она подумала: всё это стоило всех нервов и слёз. Потому что главное — теперь ни один звонок в дверь не заставит её вздрагивать.
Эта история — настоящее напоминание о том, как важно бороться за своё, даже если кажется, что силы не равны. Полина не только отстояла своё законное право, но и вышла из этой битвы победителем, вернув себе спокойствие и независимость. А как вы считаете, где проходит грань между защитой своих интересов и излишней жёсткостью в отношениях с бывшими родственниками?
