Сначала ты просто молчишь, потом тебя не спрашивают
Кухня в их новой квартире была просторной. То есть — казалась просторной, пока не начинали говорить. Слова в этом доме разрастались, как плесень на хлебе: сначала не видно, потом — хрустит на зубах.
Милена стояла у раковины, как будто суд присяжных — у неё за спиной. Белая рубашка, заправленная в юбку, свежая укладка, лаконичные серьги. Вся как с корпоративного буклета: «Успешная, независимая, знает, чего хочет». Ну, хочет она — тишины. А тишины нет.
Андрей сидел за столом, скрестив руки на груди, будто сдерживал собственный характер. Или желание что-то разбить. Желательно — её кофемашину за 90 тысяч, которую он считал символом своего личного поражения.
— «Ты опять оплату ЖКХ просрочил, Андрей. Ты издеваешься или у тебя реально кризис среднего идиотизма?» — сухо, без эмоций, как хирург по шву проводит скальпелем.
— «Я тебе должен табличку повесить на лоб: «Милена, контрольный пакет акций семьи»?» — фыркнул он и поднял на неё глаза, полные тихой ярости.
— «Нет, ты мне должен просто вовремя платить по счетам. Не ты, так банк, мне уже по фиг.» — Милена бросила полотенце на стол, как будто этим действием можно поставить точку в браке. Спойлер: нельзя.
— «Банк, да? Ну давай, иди, целуй свою премию. Я посмотрю, кто тебе потом будет чинить твою стиральную машину, когда она снова начнёт есть носки, как чёрт по голоду.» — голос у него стал грубее, в нём была усталость, но не покорность.
Она не сдержалась — засмеялась. Такой нервный, хрустящий смех, от которого у людей обычно начинается истерика или развод.
— «Ты о чём вообще? Ты что-то чинил тут за последние два года? Ты взял кредит на 800 тысяч, открыл свой проект, а закрыл его через три месяца! И мы до сих пор расплачиваемся за твою «самореализацию»!» — она шагнула к нему, резко, почти как бросок. Воздух между ними сгустился.
— «Да потому что ты сама меня угробила! Своими уставами, своим контролем, своими таблицами в Excel, в которых даже наш секс по четвергам запланирован!» — он встал, наклонился к ней, и на секунду казалось, что он ударит кулаком по столу. Но сжал зубы.
— «О, ну да! Секса у нас нет — значит, я виновата. Занята, уставшая, непривлекательная! Может, ты просто перестал быть мужчиной, Андрей?!» — и тут пошло по жести. Говорила она это шёпотом, но так, что у любого мужика отвалился бы позвоночник.
Он не ответил. Просто толкнул стул ногой — он с грохотом отлетел к холодильнику. Потом подошёл вплотную и холодно сказал:
— «Ты никогда не любила меня. Ты любила картинку. Я был удобным — до тех пор, пока не стал бесполезным.»
Милена опустила глаза. Пауза повисла длинная, как очередь в МФЦ.
— «Может, ты прав.» — тихо сказала она, и в этот момент что-то внутри неё оборвалось. Не драматично, без скрипов. Просто — «хлоп», как лампочка, которая перегорела.
Он взял куртку с вешалки и сказал:
— «Я съезжаю. На днях. К Олегу пока.»
— «Ты мог бы хотя бы со мной поговорить. Не как с врагом.»
— «Я пытался. А ты всё про ипотеку, про дисциплину, про эффективность. Я тебе что — CRM-система?..»
Хлопнула дверь. Ну как хлопнула — так, с характером. Он умел уходить красиво, это да.
Милена осталась стоять посреди кухни. Рядом — раковина с чашкой, в которой запёкся кофе. На полу — пакет с продуктами, в которых был её обед на двоих. Уже не на двоих.
Телефон пикнул. SMS от банка: «Платёж по кредиту отклонён. Недостаточно средств».
И вот тут она села. Не элегантно — как героиня французской драмы. А просто — как женщина, у которой всё пошло по жопе.
И заплакала.
Если ты думал, что я промолчу — ты вообще меня не знаешь
Квартира. Та же самая, но уже не их. Теперь это поле боя. Без окопов, но с документами в ящиках. Без пуль, но с переписками на айфоне. И самое главное — без правил. Милена в жизни не думала, что когда-нибудь будет гуглить: «Как доказать в суде, что муж — крыса».
Её разбудил звонок. Банально, как в сериале. Юрист её подруги Ларисы звонил не просто поболтать. У него было лицо и голос человека, который давно потерял веру в людей, но не в закон.
— «Милена, у меня новости. Андрей шесть месяцев назад оформил на себя долю вашей квартиры. Через дарственную. На троюродного брата, потом обратно. Классика жанра, прям как из методички разводящих.»
— «Что?!» — Милена сидела за столом в пижаме, как будто ей уже плевать на стиль. Волосы в пучок, без макияжа, но с выражением: «Сейчас кому-то будет больно».
— «Он подал иск. Хочет раздел имущества. Суд в среду. Подключаемся?»
— «Подключаемся? Я, бл@дь, заведу ему уголовку. Пусть подключается он — к капельнице!»
Сбросила. Сердце колотилось. Мысли неслись, как маршрутка на обочине — с матерком и без тормозов. Она не просто злилась. Она чувствовала себя преданной. Унизительно преданной.
Через два часа она уже была у Андрея. Не стучала. У неё остались ключи. И когда она зашла, он сидел на диване у Олега. В носках, с ноутбуком на коленях, и абсолютно, сука, спокойный.
— «Ты у себя в голове нормально вообще, Андрей?!» — Милена захлопнула дверь так, что посыпалась штукатурка с верхнего угла. Олег вышел с кухни, побледнел и, не говоря ни слова, ретировался. Мудро. Он чувствовал — сейчас будет битва титанов. Только без романтики.
— «Привет тебе тоже.» — Андрей закрыл ноутбук. — «Что-то срочное, Милен?»
— «Ты что, решил отжать у меня квартиру? Через левых родственников?! Серьёзно?! Ты с ума сошёл?!»
— «Ты сама довела до этого. Я просто хочу получить то, что мне положено. Я не буду жить в подвале, пока ты ездишь на корпоративы в Милан.»
— «Ты в этой квартире даже розетки не поменял, мудак! Я тянула ипотеку, платила проценты, всё обставляла! А ты… ты просто лежал с ноутбуком и делал вид, что ты — стартапер.»
Он резко встал. Приблизился. На лице — не гнев, нет. Переутомлённая холодная ярость. Та, что страшнее крика.
— «Знаешь, в чём ты хороша, Милена? В том, чтобы унижать. Всё твое начальство, твоя зарплата, твои курсы по тайм-менеджменту — это твоя броня. А внутри ты такая же, как и все. Только без любви. И без понимания. Ты просто хороший босс. Но говённый человек.»
Она вскинула руку. Не ударила — не успела. Он поймал запястье. Зажал, не больно, но так, чтобы она поняла — не дёргайся. Глаза в глаза. Дышали тяжело, близко, опасно.
— «Ты думаешь, я испугаюсь твоих юристов? Думаешь, мне нечего терять? Я был никем. Теперь буду никем с долей. А это уже лучше.»
Милена выдернула руку. Шаг назад. И тихо — почти хрипло:
— «Ты выбрал войну. Получишь её.»
Развернулась, хлопнула дверью. На лестнице закурила — впервые за два года. Руки дрожали. Она не боялась. Она была в бешенстве. А это страшное состояние для женщины, у которой связи, мозги и доступ к налоговой базе.
В тот же вечер…
Милена сидела с ноутбуком. На экране — банковские выписки, тайные переводы, дарственные, мутные сделки через ИП, оформленное на студента из Тулы. Он, видимо, даже не в курсе, что «его» квартира в Москве — горячий повод для семейной бойни.
Она отправила всё своему адвокату. А потом написала Андрею сообщение:
«Ты всегда говорил, что я холодная. Зря. Сгоришь об меня быстрее, чем поджёг. До встречи в суде, мой бывший дизайнер. Надеюсь, у тебя есть деньги на хорошего адвоката. Или хотя бы на валерьянку.»
Мама сказала — мама сделала
Милена сидела в офисе, опершись лбом о холодную поверхность стола. Ей звонили с трёх номеров, юрист писал капсом, а в Телеграме Андрей выложил сторис с подписью «Новая глава. Новая жизнь». На фоне была квартира. Их квартира.
Кофе в чашке давно остыл. А вот ярость внутри — наоборот, разогревалась как турбина.
В этот момент в приёмную ворвалась её мать — Галина Вениаминовна. Бывшая, а может, и не бывшая сотрудница прокуратуры. Та самая, у которой при первом взгляде исчезают очереди в МФЦ, а второй взгляд делает из мужиков на джипах — тихих зайчиков.
— «Милена! Ты охренела?!» — её голос пробил стены и диафрагму.
— «Мама…» — Милена вскочила, пытаясь закрыть ноутбук.
— «Ты почему мне не сказала, что этот кретин ссучился и делит с тобой жильё?! Я узнаю от Нины, которой его сестра по пьяни в сауне ляпнула. Ты совсем, что ли, без башки?!»
— «Я справляюсь…»
— «Ты справляешься, как говно по течению! Справляешься!» — Галина кинула сумку на стол. — «Я тебе чё говорила? Не бери ты себе хипстера, бери военного или хотя бы опера — чтоб с прикрытием! А ты влюбилась в худого дизайнера. У которого яйца только нарисованы на логотипе его говнокомпании!»
Милена молчала. Потому что в этот момент поняла — теперь рулит мама.
— «Так. Я пообщалась с людьми. Его брательник, через которого он тянул дарственную, под следствием. За отмывку. Я тебе говорю — пахнет уголовкой. А у меня ещё в архиве лежит на него папочка. Тоненькая. Пока. Но будет потолще.»
— «Ты не понимаешь…» — начала было Милена, но Галина её прервала жестом.
— «Я понимаю всё. Он решил сыграть в мужика? Отлично. Пусть играет. Только я — не мама с сериала «Мать года». Я — Галина Вениаминовна. И когда я говорю «поиграем», люди потом без лицензии остаются.»
Тем же вечером.
Андрей сидел у себя в съёмной квартире. В руках — бокал вина. Смотрел на ноутбук, где заполнял документы на ИП. Он думал, что вот, наконец, встал на ноги. Свободен. Независим. Сука, глупенький.
Звонок в дверь. Он открыл, не глядя.
На пороге стояла она. В плаще, на каблуках. В руках — папка.
— «О, здравствуйте…» — Андрей остолбенел.
— «Ты меня помнишь?» — спокойно спросила Галина. — «Я — мама Милены. Но для тебя я — конец карьеры, если ты не включишь голову.»
Он попытался закрыть дверь, но она поставила каблук.
— «Слушай внимательно. Ты подписываешь отказ от претензий на долю. Получаешь нормальную сумму — Милена не жадная. И сваливаешь. Или…» — она открыла папку. — «…или ты объясняешь налоговой, почему ты три года получал деньги на карту с пометкой «услуги», но ни одного договора не заключал.»
— «Это шантаж.»
— «Это предупреждение. Шантаж — будет потом.»
— «Я люблю Милену.» — сказал Андрей вдруг. Неуверенно. Смешно. Слишком поздно.
— «Любишь?» — усмехнулась она. — «Так люби молча. Не лезь в суды. Не лезь в прессу. И вообще не лезь. А то я лезу, Андрей. И знаешь — я влезаю в дела с гарантией.»
Он осел в кресло. Молча.
На следующий день.
Милена узнала, что дело закрыто. Андрей отозвал иск. Не просто так — а с извинениями. Через нотариуса.
— «Ты что сделала?» — спросила Милена, когда позвонила матери.
— «Я? Поговорила. Как мама. По-семейному. Он согласился. Правда, плакал немного, но то уже издержки.»
— «Мама… я тебя не просила.»
— «А ты и не просила. Я сама себя попросила. Я и ответила. Не волнуйся, он жив.»
Милена в первый раз за долгое время рассмеялась. Слёзы шли по щекам. Но уже не от злости. От облегчения. Или… от бессилия? Она вдруг поняла — не она выиграла эту войну. Её просто спасли.
И она это ненавидела. Почти так же сильно, как любила.
Старые счёты — новые удары
— «Милена, ты сидишь?» — голос Лены, подруги ещё с универа, был какой-то слишком вкрадчивый.
— «Нет, я танцую ламбаду с налоговой.»
— «Короче, я случайно видела Андрея сегодня. С бабой. В кафе. На Кузнецком. И ты не поверишь, кто это была…»
Милена автоматически усилила хватку на бокале. Слишком много людей в последнее время начинали фразу: «Ты не поверишь». Всегда кончалось плохо.
— «Ну?» — коротко.
— «Люба Калашникова.»
Тишина.
Только внутри что-то хрустнуло. Даже не сердце — оно давно в минус ушло. Что-то другое. Более глубокое. Прото-доверие. Та первобытная уверенность, что хотя бы это — табу. Хотя бы сюда — не лезут.
— «Ты врёшь.»
— «Я хотела бы. Но нет. Сидели, мило шутили. Он даже губы ей вытер. Салфеткой. Как в дешёвом сериале. Люба, мать его, Калашникова, которая в девяностые клеила твоего батю в «Гараже» под Стаса Михайлова.»
— «Поняла.» — сказала Милена и повесила трубку.
Вечером
Люба Калашникова выглядела так, будто время её не касалось. Или касалось, но только в зоне скул и груди. Всё остальное — отфотошоплено жизнью. Эстетично, но ядовито.
Она сидела с Андреем на летнике нового ресторана. Бокалы, блеск, усмешка. Он был красив. И расслаблен. Её бывший. Рядом с той, что когда-то пыталась увести отца у её матери. И, если быть точной, почти утащила — пока Галина Вениаминовна не вмешалась. Тогда Любу увезли в командировку в Сыктывкар, а её карьеру — на пенсию.
И вот она вернулась. Уже не за отцом. За остатками Андрея. И это было даже не о любви. Это была война. Личная. Застарелая. С запашком нафталина.
Милена подошла прямо к столику. Без предупреждений. Без пафоса.
— «Приятного вечера.» — тихо сказала она.
Люба подняла брови, не удивлённо — скорее, победно.
— «Милочка, ты как всегда — драматична. У тебя это от мамы. Правда, у неё хоть навыки есть, а ты только губки красишь.»
Андрей опустил глаза. И вдруг добавил:
— «Милена, мы с Любой… Мы просто хорошо общаемся. Она мне помогает. Советует. Она — взрослый человек.»
— «Ты всегда хотел взрослую женщину, Андрей. Просто раньше не решался. А теперь, видимо, получил лицензию на предательство.»
— «Это не предательство.»
— «Нет? А как называется — трахаться с той, кто хотела разрушить мою семью ещё до того, как ты вообще в неё влез?»
— «Ты перегибаешь.» — буркнул он, глядя в вино.
— «Я перегибаю? Да, я могу перегнуть. Я могу и стулом перегнуть — прямо по башке, если очень попросят.»
Люба хмыкнула.
— «Ты не изменяешься. Всё та же агрессивная девочка. Только теперь с зарплатой и маникюром. Но всё равно — пустая. Ты думала, что власть и деньги дадут тебе силу? А ты до сих пор боишься, что тебя бросят.»
Милена врезала.
Не в лицо — ей бы хотелось. Но не хотела портить Любе подбородок. Бокал с вином — прямо на белую блузку. Красное на белом — всегда эффектно.
— «Считай, что это моё прощальное письмо.»
И ушла. Вечер был тёплым. Мир — не очень.
Поздняя ночь. У Галины Вениаминовны.
— «Ты молодец.» — сказала мать, подливая себе вино.
— «Ты знала?»
— «Догадывалась. Но ты должна была сама это увидеть. Чтобы отпустить. Сама. Без меня.»
— «Я ненавижу её. И его. И вообще всех.»
— «Это нормально. Завтра начнёшь ненавидеть чуть меньше. Потом — просто забудешь. А потом — будешь смеяться. Но не сегодня. Сегодня пей.»
Милена взяла бокал. Села на подоконник. За окном — ночь. Без людей. Без вранья. И, наконец, без любви. Или с её мёртвой оболочкой.
Она не победила. И не проиграла. Просто закрыла ещё одну страницу.
А значит — можно начать писать новую.
Финал. Но с приоткрытой дверью.
