Вера бережно поглаживала бархатную шкатулку — каждое кольцо, каждая брошь светились неким внутренним сиянием, хотя, по правде говоря, они повидали не одно поколение. Серьги, казалось, еще хранили воспоминания о прабабушке, а изумрудный перстень — о маме. Для Веры это были не просто украшения, а маленькие якоря, что связывали ее с родом, с теми, кого она так любила.
На кухне с легким скрипом отодвинулся стул, и на него величественно опустилась Людмила Петровна. Стол для нее был троном, старенький чайник — верным слугой, а сидевший рядом Виктор — придворным, который постоянно пытался сгладить ее непрекращающиеся придирки.
— Ну, давай, показывай, — протянула свекровь, прищурив глаза и уставившись на шкатулку. — Говоришь, семейные ценности? А почему же они оказались у тебя, а не у нас?
— Потому что это моя семья, Людмила Петровна, — спокойно ответила Вера, хотя внутри нее уже все бурлило, словно в бурлящем котле. — Они мне достались от мамы. Я их храню.
— Хранить можно и в банковской ячейке у сына, — усмехнулась свекровь, небрежно ковырнув серьги пальцем. — Чего они у тебя лежат, как ненужный хлам? Надо делиться!
Виктор закашлялся, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку:
— Мам, ну о каком делении речь, это же вещи Веры…
— Ах, вот как, — прищурилась Людмила Петровна, — выходит, я, значит, никто? Я, твоя родная мать, которая словно заживо похоронена, мне даже внуков еще не подарили, зато драгоценности оберегают как святыню.
Вера сжала подлокотник стула, чтобы не сорваться с места.
— Людмила Петровна, это память о моей маме. Не просто безделушки.
— Да память… память! — отмахнулась та. — У меня тоже память о том, как я тебя, Витенька, рожала. Может, мне теперь требовать с вас алименты за все свои бессонные ночи?
Виктор нервно засмеялся, но его смех скорее походил на икоту.
«Она шутит так, что хочется провалиться сквозь землю», — подумала Вера, и решительно закрыла шкатулку.
Через неделю был день рождения Людмилы Петровны. Вера основательно подготовилась: купила ей красивые серьги в ювелирном магазине, аккуратно завернутые в подарочную коробку с пышным бантом. Вечером в гостиной собрались все родственники: тетушки, племянники, а также сосед с заметным пятном на рубашке.
Вера протянула подарок. Свекровь развязывала бант очень медленно, будто делала это нарочно. Наконец, коробочка была открыта.
— Что это? — хмыкнула она. — Серьги? Новые?
— Да, — улыбнулась Вера. — Чтобы вы могли носить их и радоваться.
— А почему не из тех, что ты прячешь? — сказала свекровь громко, чтобы услышал весь стол. — У тебя же целая сокровищница! А мне — купленные.
Все ахнули. Тетушка, у которой на платье было пятно от селедки, чуть не поперхнулась.
— Мам, ну зачем так… — тихо произнес Виктор, но его никто не услышал.
Вера почувствовала, как ее щеки заливает краска:
— Я подарила то, что посчитала нужным, — резко ответила она. — Если вам этого мало — извините.
— Мало? — усмехнулась свекровь. — Это же насмешка. У нормальных людей память в семье — это общее, а у нас — какие-то тайны!
Гости тихонько посмеивались, кто-то уткнулся в салат.
Вера поднялась:
— Виктор, я домой, — ее голос дрожал. — Развлекай маму без меня.
Она выбежала, оставив за спиной гул и шепот. Виктор нагнал ее в подъезде.
— Вера… ну ты чего? — робко сказал он. — Она же… у нее просто такой характер…
— Характер?! — Вера обернулась. — Она при всех меня унизила! Ты что, не слышал?
— Слышал, но… маме тоже обидно, пойми…
— Знаешь, Витя, — перебила Вера, — если ты еще хоть раз примешь ее сторону, я лично выставлю вас обоих за дверь.
Виктор замолчал. Впервые он увидел Веру такой твердой и решительной.
Через три дня Вера вернулась с работы и почувствовала пустоту: на комоде не было шкатулки. Она перевернула все ящики, просмотрела все полки — ничего.
— Витя, где мои украшения? — позвонила она мужу.
— Какие украшения?
— Те самые!
Наступила пауза. Потом послышался тихий голос:
— Вера… маме стало плохо… я… я дал ей посмотреть…
— Что?!
— Она сказала, что ненадолго, просто чтобы вспомнить молодость…
Вера схватила сумку и выскочила из квартиры.
Людмила Петровна открыла дверь не сразу. Вера влетела, даже не сняв обувь.
— Где мои украшения?!
— Тише, — подняла руки свекровь. — Ты что, хочешь разбудить всех соседей?
— Отдай их немедленно!
— Да не кричи. Теперь они у меня. Я теперь хранительница семейных ценностей.
— Вы воровка! — прошипела Вера. — Если через пять минут не вернете — я вызываю полицию.
— Ой, напугала! — фыркнула свекровь. — Попробуй доказать. Сын мой подтвердит: сам же мне их и отдал.
Вера почувствовала, как ноги у нее подкосились. Витя. Значит, он действительно принял ее сторону.
Она обернулась и увидела его в дверях, виноватого, с опущенными руками.
— Витя, — дрожащим голосом сказала Вера. — Ты предал меня?
— Вера… я думал, ты потом заберешь…
Она рассмеялась — нервно, с истерическим надрывом.
— Заберу?! У твоей матери? У нее совести нет, а у тебя мозгов!
Вера бросилась к комоду, открыла ящик и действительно увидела свои серьги и кольца. Она схватила их, прижала к груди.
Людмила Петровна вскочила, схватила ее за руку.
— Отпусти!
Вера дернулась так, что очки свекрови слетели с ее лица.
— Ты неблагодарная! — заорала та. — Врываешься в мой дом, руки распускаешь!
— Это мои вещи! — крикнула Вера. — Мои!
Виктор бросился между ними.
— Хватит!
Они замерли втроем: Вера с украшениями, Людмила Петровна с перекошенным лицом, Виктор — растерянный.
— Все, — тихо сказала Вера. — В наш дом она больше не войдет. Никогда.
И, не оглядываясь, вышла в ночь.
Вера проснулась раньше обычного. Обычно Виктор еще ворочался, что-то бормотал во сне, но сегодня кровать была пуста. Конечно, она сразу все поняла. Витя снова поехал к мамочке.
Она встала, на цыпочках, тихонько, как всегда. Надела халат, пошла на кухню. Тишина висела в воздухе, такая, что прямо оглушала. На столе — записка. Почерк Виктора, неровный, как у школьника: «Поехал к маме, не волнуйся, вернусь к обеду».
Вера усмехнулась, но не от радости, а с какой-то горечью. Не волнуйся. Он что, серьезно? После того, как его мать украла у нее семейные реликвии, он все еще думает, что она будет сидеть дома и не переживать? Она перевела взгляд на свою тарелку с кашей, но есть не могла. Ложка зависла в воздухе. В голове звучало только одно слово: «предал, предал, предал».
Когда Виктор вернулся, было уже после обеда. Он вошел, как подросток, которого застали за чем-то запретным.
— Привет, Вера, — сказал он, пытаясь выглядеть непринужденно.
— Привет, — ответила она сухо, не поднимая глаз от ноутбука.
— Я у мамы был…
— Ну, как же! — подняла глаза Вера, не скрывая сарказма. — Вот это новость.
— Вера, ну хватит! — Виктор пожал плечами. — Она говорит, что ты на нее накинулась, чуть ли не избила…
— Ах, вот как? — усмехнулась Вера. — А то, что она воровка, она тебе не сказала?
— Она говорит, что ты все преувеличиваешь.
Вера поднялась.
— Виктор, у меня один вопрос, — ее голос вдруг стал жестким, — ты хоть понимаешь, что она у меня украла?
Виктор замялся.
— Ну… формально это же наши семейные украшения…
— Наши?! — Вера округлила глаза, словно не могла поверить. — Витя, ты что, совсем с ума сошел? Это мое наследство! Мое, понимаешь? Я могла бы эти украшения продать, купить себе квартиру побольше. А твоя мать считает, что я должна поделиться с ней?
Он попытался что-то сказать, но Вера перебила его.
— Витя, ну, серьезно, она тебя совсем заморочила! Ты с ней, с ее «памятью», а я для тебя кто?
— Вера, она же одна… ей тяжело…
— А мне легко, да? — Вера рявкнула, ее голос задрожал. — Мне легко, когда меня при всех называют жадной? Когда у меня крадут память о маме?
Виктор протянул к ней руку, хотел обнять, но она оттолкнула его.
— Витя, знаешь, что самое страшное? Не то, что твоя мать ворует, а то, что ты стоишь рядом и оправдываешь ее. Ты стоишь и смотришь, как она меня унижает, и молчишь!
Виктор опустил голову, его взгляд стал виноватым, но он ничего не сказал.
Через несколько дней Людмила Петровна все-таки позвонила. Вера сняла трубку, хотя сама себе обещала, что не будет с ней разговаривать.
— Верочка, — свекровь произнесла это имя так, что даже через телефон было слышно, как она сладко улыбается. — Я тут подумала… может, ты все-таки отдала бы мне кольцо с изумрудом? Оно мне к новому пальто подойдет.
— Вы вообще в своем уме? — Вера чуть не выронила телефон. — Вы у меня его украли, а теперь просите отдать?!
— Не украла, а взяла на хранение, — спокойно ответила Людмила Петровна. — И вообще, ты живешь в нашей квартире, между прочим. Доля Виктора там есть, так что не надо из себя изображать хозяйку.
Вера замерла.
— Что?
— Ты что, забыла? — ехидно сказала свекровь. — Квартира-то приватизирована на троих: на Витю, на меня и на покойного отца. Так что если я захочу, я могу приехать и жить тут хоть завтра.
Вера почувствовала, как все внутри сжалось.
— Попробуйте, — процедила она, сдерживая ярость. — Я вас лично выставлю.
— Ах так? — голос Людмилы Петровны стал ледяным. — Ну, посмотрим, кто кого.
Вера отключила звонок и встала, чтобы не трясти телефон в руках от злости. Вечером, когда Виктор вернулся, она не стала ждать, пока он снимет куртку.
— Скажи мне честно, — начала она, не давая ему оправдаться, — квартира на кого оформлена?
Он замялся, нерешительно смотрел в пол.
— Ну… на троих.
— Отлично! — Вера рассмеялась, ее смех звучал как-то странно, холодно. — Значит, я живу здесь как квартирантка, а твоя мама в любой момент может заявиться и сказать: «Подвинься, дорогая, я здесь прописана».
— Вера, ты же понимаешь… тогда так получилось… отец настоял…
— То есть мне соврали, когда мы поженились? — глаза Веры сузились. — Ты сказал, что квартира твоя.
— Ну, моя… частично…
— Частично?! — ее голос сорвался. — Да у тебя даже носки, наверное, частично мамины!
— Вера, ну хватит! — Виктор повысил голос. — Не преувеличивай!
— Я не преувеличиваю! — Вера почти кричала. — Я только что осознала, что живу не с мужем, а с придатком к свекрови!
Виктор побледнел.
— Вера, ну зачем ты так…
— Затем, что это правда! — крикнула она. — Если завтра твоя мать заявится сюда со своим чемоданом, что ты сделаешь?
— Я… не знаю…
— Вот именно. Ты не знаешь.
Вера схватила подушку и плед и пошла в гостиную.
— Я буду спать отдельно, — бросила она. — И подумай хорошенько, кто ты — муж или маменькин сынок.
На следующее утро Виктор пришел с работы и застал Веру, разговаривающую с юристом. Она резко повесила трубку.
— Ты что делаешь? — Виктор был в панике.
— То, что ты не можешь, — холодно ответила Вера. — Защищаю наш дом.
— Вера, ну зачем доводить до суда? Это же моя мать!
— А я кто? — она вскинула руки. — Враг народа?
— Ты моя жена…
— А ведешь себя так, будто я здесь лишняя.
На следующий день, как Вера и ожидала, Людмила Петровна действительно пришла. Чемодан, сумка, пакет с курицей. Виктор стоял в дверях, бледный, как мел.
— Ну что, детки, — сказала свекровь бодро, — я решила пожить у вас.
Вера вышла из спальни, ее глаза были твердыми, как камень.
— Людмила Петровна, — сказала она уверенно, — разворачивайтесь и идите домой.
— С какой это стати? Я здесь прописана!
— С той стати, что я — хозяйка.
— Ой, какая хозяйка! — захохотала свекровь. — А по документам я не хозяйка?
— По документам — долевая собственница, но если вы переступите порог, я вызываю полицию за самоуправство.
— Ха! Попробуй.
Людмила Петровна сделала шаг вперед, и Вера, не раздумывая, схватила чемодан и выставила его обратно в подъезд.
Чемодан грохнулся, курица вывалилась на пол.
— Ты что делаешь, нахалка! — визжала свекровь.
Виктор метался между ними.
— Мам! Вера! Хватит!
— Витя, выбирай! — выкрикнула Вера. — Ты со мной или с ней?
Виктор стоял, не зная, куда смотреть.
— Я… я не могу выбрать, — пробормотал он.
— Отлично, — сказала Вера, глядя ему в глаза, — тогда я выберу за тебя.
Она захлопнула дверь так, что штукатурка осыпалась с косяка.
Вера шла по улице, чувствуя холод и влажный воздух. В голове было пусто, но вдруг в этом пустом пространстве что-то звенело. Сила. Потому что, если я сама за себя не постою — никто не постоит.
Она достала телефон и снова набрала номер юриста.
— Да, это снова я. Давайте оформим иск.
Вера стояла у окна в своей спальне, глядя, как дождь тихо моросит за стеклом. Оно было покрыто маленькими дорожками воды, по которым стекали капли, будто дождь сам писал какой-то невидимый текст. В квартире стояла такая тишина, что она буквально звенела в ушах. Виктор снова ночевал у своей матери. Вера не нуждалась в звонках или объяснениях — она просто чувствовала это. И вот уже второй день, как его нет. Он ушел, и она знала, что теперь ее место в его жизни — на вторых ролях.
«Ну да, маменькин сынок снова спасает свою королеву, а я — злодейка, враг народа, которая не хочет делиться своим», — подумала она.
Телефон зазвонил. Вера взглянула на экран. Витя. Она вздохнула, помедлила и взяла трубку.
— Вера, привет… — его голос был неопределенным, как всегда, когда он собирался сказать что-то важное. — Я… я хотел сказать, что мы с мамой поговорили…
— Ага, — перебила она. — И теперь нам всем вместе нужно сесть за стол и обсудить, как мне собрать чемодан?
— Нет-нет, ты что! Просто… может, мы все-таки как-то спокойно поговорим? Все обсудим?
— Витя, — ее голос стал таким холодным, что он почти прозвенел. — Я не сяду за стол с женщиной, которая крадет у меня из дома и пытается выселить меня.
— Но она же мать! — Витя почти умолял ее.
— А я тебе кто? — Вера не сдерживала гнева. — Декорация в квартире?
Виктор замолчал, его молчание словно нависло тяжелым облаком между ними.
— Хорошо, — сказала Вера, ее голос был ровным, но в нем слышалась решимость. — Значит, будем решать через суд.
— Вера, ну зачем ты так?…
— Потому что ты трус, Витя, — ее слова не были криком, но они звучали отчетливо. — А я не трусиха.
И она отключилась.
Суд прошел быстро. В зале было напряженно и в то же время каким-то образом безлико. Людмила Петровна сидела в ярко-розовом костюме, как на каком-то празднике, как будто это не суд, а какое-то торжество. Она сложила руки на коленях и с презрением посмотрела на Веру.
— Ваша честь, — свекровь начала с жеманной ноткой, — я всего лишь хотела сохранить семейное добро. А невестка, сами понимаете, молодая, может не понять, куда девать вещи. Вот я и решила их подстраховать.
Вера встала и, не дождавшись слова судьи, четко, без запинки произнесла:
— Ваша честь, — она не скрывала решимости, — эти украшения — мои. Это моя память. И если у кого-то в этой семье нет совести, то пусть хотя бы закон будет на моей стороне.
Виктор сидел между ними, весь сжался, как школьник, которого поймали на списывании. Он тер пальцы, но не мог встать на чью-то сторону.
Судья выслушала обе стороны и наконец заговорила:
— Суд постановил: имущество принадлежит Вере. Доля Людмилы Петровны в квартире сохраняется, но прав на личные вещи невестки она не имеет.
Зал наполнился тишиной. Вдруг Людмила Петровна вскочила, ее лицо покраснело от ярости.
— Да как это так?! Это моя семья! А я что, никто?!
— Именно, — Вера не повысила голос, но от ее слов словно все вокруг замерло. — Для меня вы теперь — никто.
После суда Виктор подошел к ней. Его лицо было расстроенным, виноватым. Он не знал, что сказать.
— Вера… прости. Я все понимаю, — его слова не звучали искренне, скорее, как признание своей беспомощности. — Я дурак.
Вера посмотрела на него. В его глазах стояли слезы, но ее голос был твердым, как камень.
— Да, — сказала она, — но теперь слишком поздно.
— Неужели… все?
Вера вздохнула, но не из жалости, а как бы освобождая себя от какого-то груза.
— Витя, — она не смотрела на него. — Когда мужчина предает женщину один раз — это его ошибка. Но когда он делает это снова и снова — это уже его выбор.
Она развернулась и пошла прочь. На улице снова моросил дождь, но теперь он не казался ей чем-то обременительным. Он был как освобождение. Вера шла по тротуару, и в этот момент она почувствовала, как освобождается сама. Все эти годы она пыталась быть хорошей женой, хорошей невесткой, но теперь… она была только собой.
«Я останусь одна. Но хотя бы с собой. Своей памятью. Своей силой. А это дороже любых браков и любых свекровей», — подумала она.
В этот момент она поняла, что с каждым шагом все дальше уходит от того, что ее когда-то сковывало. И впервые за долгое время Вера улыбнулась. Она почувствовала свою свободу.
— Я свободна, — прошептала она, не зная, что эти слова будут громче всех возможных прощаний.
