Ксения сидела прямо на холодных плитках кухонного пола. Дверца посудомоечной машины была распахнута, словно пасть огромного хищника, готового поглотить весь дом, а из её внутренностей нелепо торчала изогнутая корзинка для столовых приборов. В одной руке у Ксении была отвёртка, а в другой — телефон. На другом конце линии София болтала уже целых десять минут, с упоением пересказывая последние новости, будто это был самый вкусный десерт.
— Ты только представь, эта новенькая невестка вдруг взяла и прописала свою свекровь у себя! — смеялась София, едва переводя дыхание.
— Серьёзно? — Ксения приподняла бровь, хотя подруга, конечно, этого не видела.
— Честное слово! Бедняга думала: любовь — это когда кофе в постель и душ вдвоём. А оказалось — они теперь втроём ютятся в её крохотной квартирке в Броварах. Только собаку не завели для полного комплекта.
— А где же там поместилась любовь? — не удержалась от вопроса Ксения.
— Да там же, где плинтус. Свекровь спит в единственной комнате, а молодые — на кухне. Вместе с микроволновкой и сушилкой для белья.
Ксения усмехнулась, включила громкую связь и положила телефон рядом. Руками она полезла внутрь посудомойки — отвёртка скрежетала по металлу.
— Нет, София, я бы такого не вынесла. Вот если бы Антон мне сказал: «Мама поживёт с нами какое-то время», я бы…
— Ксюша! Ты что? — перебила София. — Ты же сама говорила: твоя свекровь живёт на другом конце Киева. Она же к вам даже не заезжает. У вас — тишина да свобода.
Ксения замерла. Сердце внезапно кольнуло, как будто напомнило о чём-то неприятном и давно забытом.
— Соф, слушай… мне нужно отвлечься. Тут у меня посудомойка будто разговаривать начала.
— Ты же на кухне.
— Вот именно.
Она завершила звонок и тут же набрала мужа.
— Алло, Антон? Ты где?
— В машине. Уже подъезжаю. Что-то случилось? — голос его был мягким и уютным, как любимый плед из «Икеи».
— Ты звонил маме?
— Звонил. У неё беда… — он запнулся.
— Какая именно беда?
— Ну… это долгая история. Она свою квартиру продала ещё раньше. А потом подписала какие-то бумаги с одним знакомым. Оказалось — он её обманул. Его теперь ищут, а её выселяют.
Ксения молчала. Внутри неё поднялся какой-то гул — как будто кто-то бегал по голове и кричал: «Нет, этого не может быть! Я тут при чём? Это не имеет ко мне никакого отношения…»
— И что ты собираешься предпринять?
— Ну… временно она поживёт у нас. Совсем немного. Мы же семья.
— Погоди. Что значит «у нас»? — голос Ксении стал холодным, как лёд.
— Ксюш… ну а куда ей идти? Ты же понимаешь, не оставаться же ей на улице.
— Ты хотя бы спросил меня?
— Я думал, ты меня поймёшь…
— И очень зря думал, Антон. Очень зря.
Она выключила звонок и замерла.
Два часа спустя Светлана Борисовна стояла в их прихожей — в блестящей блузке, с плотно сжатыми губами, в руках две большие сумки. Выглядела она так, будто её не выгнали, а она сама решила пожаловать в гости, да надолго.
— Добрый вечер, — сказала она официальным тоном.
— Добрый, — так же официально ответила Ксения. — Вы что, уже перебрались?
— Вынужденно. И только на время. Пока всё разрешится.
Ксения перевела взгляд на мужа. Он стоял чуть позади и выглядел как виноватый школьник, которого застали с разбитым окном.
— Антон, ты даже не поинтересовался. У меня здесь своя жизнь. И квартира — моя. Или ты это забыл?
— Да я всё помню! Но мать на улице! Я просто обязан помочь.
— Обязан — снял бы ей комнату. Или номер в гостинице. У тебя же есть зарплата.
— Ксюш… ну это же ненадолго. Неделя, может, две…
— И каждое утро кофе на моей кухне? В моём халате и из моих чашек? Нет уж, спасибо. Я этот сюжет уже видела.
Светлана Борисовна вмешалась, вытянув шею, как примадонна на сцене:
— Девочка моя, ты ревнуешь своего сына к матери. Это естественно. Но семья — это…
— Нет-нет, — перебила Ксения. — Семья — это когда всё по-честному. Когда каждый точно знает, кто в чьей квартире живёт.
— Ты намекаешь на то, что я здесь лишняя?
— Я говорю, что за три года вы ни разу не навестили нас. А теперь — сразу с сумками.
— Ксюш, — Антон смотрел на неё умоляюще. — Ну, не будь так жестока. Это просто спальня. На пару недель.
— А что потом? Случайная прописка? — сухо спросила Ксения.
Антон промолчал.
— Вот и всё стало ясно.
На следующий день Ксения проснулась в шесть. Она специально вышла на кухню первой. Но вскоре услышала шаги. Светлана Борисовна деловито заваривала себе кофе, а на ней висел старый, любимый халат Ксении. Затем в ванной появился пластиковый органайзер с чужими щётками и кремами.
В тот же день Ксения набрала юриста.
— Он прописан у вас? — спросила женщина.
— Да.
— Снимайте его с регистрации. Срочно. Пока его мама не успела укрепиться.
Ксения подала заявление.
Антон вернулся поздно вечером. В прихожей он увидел конверт.
— Что это?
— Догадайся, — спокойно сказала Ксения, не отрываясь от телевизора.
— Ксюш…
— Извини. Но жить втроём — я не дам согласия. Это моя квартира. И я не собираюсь её ни с кем делить.
— Ты меня выгоняешь? — он побледнел.
— Нет. Я просто освобождаю место. Хочешь быть сыном — будь. Но мужем — больше нет.
Он долго стоял у двери. Молчал. Потом развернулся, взял куртку и ушёл.
Следующей ночью Ксения впервые за долгое время спала спокойно. Утром её встретила квартира, наполненная редкой и сладкой тишиной. Никто не скрипел дверцей шкафа, не звенел ложкой в чашке, не ставил чужую банку на её полочку в ванной. Чужого присутствия в воздухе не было.
Прошла неделя. Ксения не звонила Антону и сама себе удивлялась — не тянуло. Ни спросить, где он, ни написать. Только однажды его имя промелькнуло в чате ОСМД: кто-то жаловался на ночной шум, и он там отозвался: «Это не ко мне, я сейчас у мамы». Ксения улыбнулась. Теперь, значит, у мамы. Вот уж правда — роли поменялись.
Светлана Борисовна исчезла вместе с сыном. Может, из гордости, а может, приберегала силы для чего-то более существенного. Ключ она не вернула, и Ксения не требовала. Но каждый вечер, возвращаясь домой, она автоматически открывала шкафчик в ванной. И там снова появлялась та самая круглая баночка с облезшей этикеткой — крем «лифтинг-эффект». Как вызов.
Ксения купила маленький замочек. Мелочь, но важная.
Во вторник вечером позвонила её мама.
— Ксюшенька, как ты там?
— Мам, всё отлично.
— С Антоном как?
— Мы в паузе.
— А свекровь?
— С ней пауза на всю жизнь.
Мама помолчала, потом сказала:
— Знаешь, я тут встретила Киру Степановну, она у нас в налоговой работала. Так вот… тебе лучше присесть. Она сказала, что твою свекровь видели в центре предоставления административных услуг. С какими-то бумагами.
— С какими именно?
— Кажется, прописка. Говорила в очереди, что к сыну переехала. Невестка, конечно, злая, но жильё хорошее. Хочет оформить всё как надо.
Ксения побледнела. В ушах зашумело, как от резкого удара. Она положила трубку и тут же набрала юристку.
— Если она уже прописалась — можно это отменить?
— Нет. Прописка является добровольной. Если вы не подали на аннулирование раньше — теперь только через суд. Или ждать, пока она сама выпишется.
— То есть теперь она… жительница?
— К сожалению. Имеет полное право.
Ксения долго сидела на кухне, уставившись в пустую кружку. Хотела написать Антону, но ни одного приличного слова в голову не приходило.
Вечером она услышала, как ключ поворачивается в замке.
— Добрый вечер, — сказала Светлана Борисовна громко, входя в квартиру с пакетом из магазина. — Я просто занесу свои вещи. Возвращаюсь.
Ксения вышла в прихожую, скрестив руки на груди.
— С чего это вдруг?
— Я теперь здесь официально зарегистрирована, — улыбнулась свекровь. — Законно. Имею право на проживание. Антон в курсе. Он меня поддерживает.
— А он сам собирается тут жить?
— Это уже наше семейное дело, — с достоинством ответила Светлана Борисовна и направилась в комнату. — Я займу спальню. У меня артроз, на раскладушке я не могу.
— Это моя спальня. И вообще — моя квартира.
— Оформлена на тебя, да. Но я здесь официально зарегистрирована. Можешь, конечно, идти в суд. Только сразу предупреждаю — я женщина серьёзная. Я сижу тихо, но законы знаю. Да и подруги у меня влиятельные.
Ксения стояла, словно обожжённая. Потом закрыла за свекровью дверь и тут же набрала Софию.
— Приходи срочно. И вино прихвати. Лучше две бутылки.
Через час они сидели на кухне. Перед Ксенией — ноутбук и блокнот, рядом — бокал вина.
— Соф, мне срочно нужно что-то придумать. Юрист пока молчит, а она тут ходит. Уже заявила, что мебель переставит. Потому что «ей так удобнее».
— Ксюш, — София сделала глоток, — её нужно выжить. По закону прописалась — хорошо. Но жить можно только если все условия соблюдены. Ты сделай так, чтобы ей самой стало невыносимо.
— Как это?
— Да элементарно. Уют, атмосфера, психологический климат. Сделай климат таким, чтобы она сама убежала.
Ксения задумалась.
— Хочешь, буду каждое утро включать классический балет и разогревать брокколи в микроволновке?
— Лучше включай сериал про маньяков. И по ночам кричи: «Мама, уходи из зеркала!»
Обе рассмеялись.
— Хотя если серьёзно, — продолжила София, — ты не обязана отдавать ей спальню. Поставь замок. Пусть попробует пожаловаться. Ты тоже подашь в суд. А ещё — ОСМД. Пиши жалобы: шумит, не выносит мусор, сушит бельё на лестничной клетке. Дави на быт. И пусть ей не будет покоя.
Ксения посмотрела на подругу с уважением.
— Соф, ты просто опасна.
— Я всего лишь женщина, которая однажды выставила своего бывшего мужа на лестницу за невымытую кружку.
На следующий день Ксения ушла рано. Через пару часов позвонила соседка снизу.
— У вас там кто-то в каблуках топает. В пижаме. Вы ведь говорили, что у вас никого нет.
— Это свекровь. Временно.
— Она мне дверь в подъезд оставила открытой. Сказала, что «ей так удобно».
Ксения записала жалобу в ОСМД. Через день ещё одну — за сушку белья на лестничной клетке. Потом — за громкий телевизор. Вскоре пришло официальное предупреждение.
В субботу позвонил Антон:
— Ты что устроила? У мамы давление. Она в шоке.
— А у меня есть право на спокойствие. Она прописана? Замечательно. Но жить моей жизнью ей никто не разрешал.
— Ты стала совсем чужой. Холодной.
— Нет, Антон. Я просто поняла, что хочу тишины. Чтобы в моей спальне не стояла чужая косметичка. Пусть живёт у тебя. Или найдите ей другое жильё. Только не здесь.
Он молчал. Долго.
— Ты знала, что мама — часть моей жизни.
— А ты знал, что я — часть моей квартиры.
Через неделю Светлана Борисовна исчезла.
Исчезла тихо, без сцен, без прощаний. На полке в ванной больше не было её баночки с облезшей этикеткой. Спальня была убрана до блеска, как будто в ней никто и не жил. Лишь на подоконнике одиноко осталась орхидея в жёлтом горшке — та самая, которую она принесла три года назад, в свой первый визит.
На кухне лежала записка:
«Я всё поняла. Желаю тебе счастья, Ксения. Но сына ты всё равно потеряешь. Такие женщины, как ты, пугают мужчин. Они рядом не остаются».
Ксения скомкала бумажку и бросила в ведро. Потом подошла к окну, достала телефон и написала:
«Аннулируй прописку. Или через суд. Неделя».
Ответ пришёл через час:
«Я подам. Прости».
Она не ответила.
Прошла ещё неделя.
Свекровь действительно ушла. Никаких ночных скрипов, ни дверцы холодильника в два часа утра, ни её радио в ванной. В квартире воцарились покой и чистота. Только внутри у Ксении звучал гул — не шум, а пустота, как после бури: всё стихло, но что-то осталось недосказанным.
Она привыкала к одиночеству так же, как привыкают носить новую обувь: натирает, жмёт, но выглядит всё прилично. По вечерам делала вид, что очень занята. То работа, то спортзал, то ужин. А на самом деле — смотрела криминальные сериалы и читала форумы ОСМД. Там, где всё просто: убил — посадили. А в жизни? Кто кого предал, кто остался виноват — попробуй пойми.
Однажды вечером она нашла на лестничной клетке записку. Ровный женский почерк, чёрной ручкой:
«Вы выставили пожилую женщину на улицу. Люди такого не прощают. Мы теперь знаем, кто вы».
Без подписи.
Ксения усмехнулась, сфотографировала записку и отправила в чат ОСМД с подписью:
«Анонимно, но с упрёком. Если кто-то что-то знает — ждём вас в суде».
Через час пришёл ответ от Ирины из 23-й:
«Не бери в голову. У нас тут целый клуб поддержки пенсионерок с характером. Светлана Борисовна была там главной, но далеко не ангел».
Ксения неожиданно почувствовала облегчение. Её не осуждают. Даже понимают — тихо, по-женски.
В субботу пришла София. С хлебом и бутылкой. Хлеб пришлось убрать — Ксения решила держать себя в руках.
— Ну что, как там фронт? — спросила София, усаживаясь на подоконник. — Прописку аннулировали?
— Вчера Антон прислал скан. Всё чисто. Аннулировано. А радости что-то нет.
— Это нормально, — пожала плечами София. — Ты же жила на войне. Теперь — тишина. Нервам просто непривычно.
Ксения молча наливала вино.
— А он?
— Антон… всё время извиняется. Пишет, что мама страдает. Что я жестокая, но справедливая. Сам не понимает, кто прав. Хочет, чтобы «всё было по-доброму». Но по-доброму — это когда люди живут своей жизнью. А не с твоим кремом на полочке.
София хмыкнула.
— Хочешь анекдот? Мой сосед сдал комнату. Знаешь кому?
— Только не ей…
— Да, ей. Видели её на балконе. В халате с леопардовыми манжетами.
Ксения сначала удивилась, потом вдруг рассмеялась так, что слёзы пошли.
— Ну и прекрасно. Пусть теперь у него марширует. А я, между прочим, думаю комнату не сдавать. Может, сделаю гардеробную. Или кабинет. Или просто закрою на ключ и буду знать: у меня есть свой запасной метр счастья.
София подняла бокал:
— За запасной метр.
Они чокнулись.
Через пару недель пришло письмо. Настоящее, бумажное. На конверте — её девичья фамилия и почерк свекрови.
«Ксения. Я уезжаю в Конотоп. Там моя подруга юности, она меня приютила. Комната моя, всё по-честному. Не хочу больше никаких прописок. Прощения не прошу — жила, как умела. Люблю своего сына, но вы слишком разные. Он мягкий. Ты железная. Тебе лучше одной. Ты одержала победу. Прощай».
Ксения прочла письмо трижды. Потом скомкала. Потом расправила и убрала в ящик.
Вечером пришло сообщение от Антона:
«Может, поговорим? Не как муж и жена. Просто как люди. Я многое для себя понял».
Ксения долго смотрела на экран. Потом написала:
«Спасибо. Но я уже поговорила. С самой собой. Этого вполне достаточно».
Через месяц она сняла другую квартиру. Просторную, светлую. Не потому, что прежняя стала мала. Наоборот — слишком пустая. Просто ей хотелось начать всё с чистого листа: без старых голосов и затоптанных тапочек в коридоре.
Мебели было — по минимуму. Одежды — только самое необходимое. Зато на кухне стояла табличка, подарок от Софии:
«Здесь живёт женщина, которую нельзя прописать против её воли».
Каждое утро, наливая себе кофе, Ксения смотрела на неё и улыбалась.
