Екатерина Ивановна сидела на табуретке у окна и смотрела, как на соседней стройке таскают панели. С шумом, с криком, с матами — обычное утро. Чай давно остыл, хлеб зачерствел, молоко прокисло ещё вчера, но идти в магазин не хотелось. Да и страшно было. После больницы — всё по-другому. Как будто тело предало, а разум догоняет.
— Надо бы, конечно, выйти… — пробормотала она в пустоту. — Да ноги ватные. А эти ступеньки в подъезде…
Поднялась, поковыляла до зеркала. Волосы седые, лицо усталое. Не старое, нет — просто уставшее от жизни. Когда-то она была заведующей аптекой, ездила по профсоюзным путёвкам, собирала марки, лечила всех знакомых от головной боли и от бессонницы. А теперь — «мама, а ты всё равно одна живёшь, зачем тебе эта однушка?».
Звонок в дверь был резкий, почти обидный. Екатерина вздрогнула, опёрлась на стену.
— Мам! Открывай, это я! — голос сына, Алексея. Громкий, как всегда, будто ему сорок два не исполнилось, а всё те же двенадцать, когда он требовал, чтобы котлеты были «не с луком».
Она отперла дверь. На пороге стояли Алексей и его жена, Наталья.
— Ну здравствуй, мам. — Алексей чмокнул в щёку. — Как ты, живая?
— Пока живая, — тихо ответила Екатерина. — Заходите.
Наталья прошла в зал, поставила пакет на пол и сразу заявила:
— Мы над твоей ситуацией подумали, Екатерина Ивановна.
— Ситуацией?
— Ну ты же сама говорила — тяжело одной. После инсульта, больница, таблетки, давление, все дела.
Алексей развёл руками:
— Мам, ты же понимаешь, ну а смысл тебе здесь одной? Дом старый, лифта нет, до поликлиники полчаса.
— И что? Я не жаловалась.
— Ну ты же звонила мне ночью в марте, помнишь? Давление зашкалило, испугалась, а я мчался как сумасшедший.
Екатерина отвела взгляд. Помнила. Испугалась тогда, да. Но не для того звонила, чтобы услышать в июне: «а смысл тебе здесь одной?».
— Мы с Ольгой советовались, — продолжил Алексей. — И с Мишей тоже. Ну, решили так: ты продаёшь квартиру, а мы на эти деньги берём трёшку. Большую.
— Какую трёшку?
— Для нас. И ты с нами. Мы ж семья. Будешь в комнате у окна, внуки рядом. Помощь, уход, еда — всё будет.
— А моя квартира?
— Ну, мам, ты чего… Сколько тебе ещё надо? Лет десять? Пятнадцать? Ну посмотри правде в глаза. Ты не виновата, просто жизнь такая. Сейчас главное — покой и забота.
Наталья молчала, но по лицу было видно: роль «доброжелательной невестки» даётся ей с трудом.
— А если мне не понравится с вами жить?
— Мам, ты чего, опять за своё? — Алексей чуть повысил голос. — У тебя выхода нет. Деньги нужны. Ты же не потянешь больше коммуналку, лекарства, продукты. Мы ж тебе помочь хотим.
Тут она впервые взглянула на него не как на сына, а как на мужчину. Хитрый, быстрый, ловкий — один в один его отец. Тот тоже когда-то говорил: «Я ж тебе помочь хочу», перед тем как сбежал к любовнице.
— Дайте мне подумать, — прошептала Екатерина.
— Ну только не затягивай, — быстро сказал Алексей. — Мы уже квартиру смотрим. Риелтору надо срочно дать задаток. И твоя — ликвидная. На первом этаже, с балконом. Как раз под офис.
Наталья вдруг вмешалась:
— Екатерина Ивановна, мы же не чужие. Мы просто хотим, чтобы вы были не одна. Нам тоже не легко — ипотека, дети, работа. А если вы с нами — всем проще.
Проще. Это слово звенело в голове. Проще кому? Им — да. А ей?
— Я подумаю, — повторила она. — До понедельника.
Они ушли. В квартире стало тихо. Она села обратно на табуретку и взглянула в окно. Панельщики перегрызались, ругались матом. Один плюнул вниз, другой засмеялся.
— И правда, — проговорила Екатерина Ивановна. — Жизнь такая. Только не факт, что я ещё в ней поживу.
Она закрыла окно и впервые за месяц почувствовала, как сильно ей холодно. Не от сквозняка — оттого, что что-то навсегда уходит.
Вот вторая глава рассказа. Конфликт обостряется, появляются новые детали, раскрываются истинные намерения героев.
***
Переезд случился в конце июля — в жару, в духоту, под грохот чьих-то ремонтных дрелей и ссор на лестничной клетке. Екатерина Ивановна стояла у открытого багажника и смотрела, как грузчики заносят в машину её жизнь, запечатанную в картонные коробки из-под микроволновки и бананов.
— Только осторожно! Там хрусталь! — вскрикнула она. Один из грузчиков утомлённо махнул рукой, другой что-то пробурчал.
Алексей нервно глянул на часы:
— Мам, быстрее, нам ещё до шести надо ключи забрать и за Мишей заехать.
Она кивнула и поправила шляпу. Солнце било в глаза, а ей казалось, что бьёт в душу. Квартиру, в которой она прожила 38 лет, она теперь «передавала» каким-то молодым из риелторского агентства. Словно отдала не кирпичи — время. Детство детей, ссоры, ремонты, старую плиту, которая так и не дожила до замены.
— Ну что, попрощалась? — спросил Алексей.
Екатерина ничего не ответила. Только сжала в кулаке ключ — последний, старый, с зелёной изоляцией. Потом отдала его какому-то лысоватому парню в рубашке и пошла к машине.
***
Они переехали в Новокосино. Красивая панельная трёшка с ремонтом в стиле «лофт» — серые стены, чёрные розетки, металлические светильники.
— Модно, да? — гордо говорил Миша, муж Ольги. — Мы сразу решили: никаких бабушкиных ковров, минимум хлама. Чисто, удобно, по-европейски.
Комната Екатерины Ивановны была самая маленькая. Из мебели — кровать, узкий шкаф, стол с полкой и телевизор без антенны. Окно выходило на мусорные баки.
— Мама, тут всё для тебя! — сказала Ольга, поправляя полотенце на плече. — Постель новая, посуду мы тебе свою купим, чайник есть. Только чай завари на кухне и приноси к себе, а то у нас здесь техника вся умная, сенсорная, и лишняя влага вредна.
— Сенсорная… — пробормотала Екатерина. — А чай кипятком заливать можно, или тоже по-европейски?
Ольга усмехнулась.
— Мам, ну не начинай, а?
Первые дни Екатерина Ивановна старалась не мешать. Сидела в комнате, смотрела в окно, вытирала тряпкой пыль, которая всё равно появлялась снова.
На кухню старалась выходить, когда никого не было. Но вечно кто-то был. То Миша с ноутбуком, то Ольга резала салат, то внучка Полина писала видео в TikTok, громко смеясь.
— Баб, ты опять сыр мой съела? — спросила как-то Полина. — Я же подписала контейнер!
— Я думала, это просто коробка.
— Боже… ну это же очевидно!
Екатерина отвела взгляд. Очевидно. Да. Очевидно, что здесь она чужая. Очевидно, что её — не ждали.
На третий день она случайно уронила чашку. Ольга прибежала первой.
— Ну что опять? Мам, ты не можешь быть аккуратнее? Это ведь сервиз из ИКЕА, я его заказывала полгода назад!
— Одна чашка… — тихо сказала Екатерина.
— Одна чашка — это начало! Потом кастрюли, потом сковородки, потом я боюсь тебя пускать на кухню.
Миша заглянул из-за угла:
— Оль, ну успокойся. Мама у нас гость.
— Гость? — переспросила Екатерина. — А я думала, я теперь с вами живу.
Миша потупил взгляд.
— Ну ты уж как-нибудь потерпишь, мама, — сказал он. — Сама понимаешь — мы всё же молодая семья.
Вечером Алексей позвонил.
— Мам, ну как тебе у Ольги? Уютно? Удобно?
— Удобно, — сказала она. — Особенно мусорный бак под окном. Ночью гремит, как концерт.
— Мам, не начинай. Ты же сама согласилась. Мы ж тебе помогли. Тебе теперь ничего делать не надо, живи в удовольствие.
— Только чай пей из своей чашки, сыр не тронь, сиди в комнате и не роняй ничего.
— Мам…
— Не «мамкай» мне. У меня, оказывается, выхода не было.
На том и повесила трубку.
***
Вскоре Екатерина заметила: Ольга стала оставлять ей список покупок.
— Мама, ты всё равно гуляешь, купи хлеб, молоко, и масло. Деньги — вот, посмотри в шкафу.
На прогулки она действительно начала выходить. Не потому что хотелось. А чтобы не быть дома. Иногда заходила в старую аптеку, где её узнали.
— Екатерина Ивановна! — обрадовалась молоденькая провизорша. — Как вы? Где вы теперь?
— Где… — Екатерина усмехнулась. — В «лофте». С мусорным видом.
Она старалась говорить с иронией. Но внутри было тихо и страшно. Как в подвале.
Вечером, возвращаясь домой, услышала сквозь приоткрытую дверь разговор.
— …да я не могу с ней так. Она же везде! В кухне, в ванной, на балконе. Это же не жизнь! — говорила Ольга.
— Потерпи, — тихо отвечал Миша. — Квартира — на нас. Всё по закону. Она ж сама подписала.
И тогда Екатерина Ивановна впервые почувствовала, что это — не просто случайность. Это — операция. Продуманная. Холодная.
Она больше не плакала. Только тихо открыла окно, вдохнула летний вечер, гул машин, жар и запах жареной картошки от соседей.
— Гостем, значит, — прошептала она. — Гостем в своей старости.
***
— Мам, а ты не забыла, что у Полины завтра школа? — спросила Ольга за ужином, не поднимая глаз от салата. — Твоя комната теперь будет её кабинетом на утро.
— Что значит — «теперь»? — переспросила Екатерина Ивановна.
— Ну, мы думали, ты на выходных съездишь к Алексею. Или куда-нибудь, ну, развеешься.
— Развеюсь? — Екатерина даже засмеялась. — Так, что, теперь и выходные расписали?
— Мам, не надо вот этих тонов, ладно? — вмешался Миша, лениво покачивая ложку в тарелке. — Мы же стараемся, чтоб тебе было комфортно. Но и ты учитывай нас.
— Я учитываю. Даже в туалет теперь по расписанию стараюсь.
Тишина. Лишь по телевизору в комнате доносился голос ведущего: «…пенсии в следующем году могут не вырасти…»
— Мам, ну что ты опять. — вздохнула Ольга. — Ты сама сказала: хочешь быть ближе к семье. Мы приняли. Живём. Всё честно.
— Честно? — переспросила Екатерина, и в голосе зазвенело стекло. — Вы честно забрали мою квартиру. Продали её. Деньги положили к себе. Сделали ремонт. Купили машину. А теперь — «учитывай нас».
— Мы тебе всё объясняли! — вскинулась Ольга. — Ты бы сама не справилась! Мы же для тебя старались!
— Ага, старались. Я жила как человек, теперь живу как чемодан без ручки. Ни своего угла, ни покоя, ни стула нормального. Только слухи, шепоты и упрёки, что «забыла подписать сыр».
— Мам… — начал Миша, но Екатерина уже встала. Медленно, не спеша. И пошла к себе.
***
На следующее утро она вышла рано. Сумка была лёгкой — пара платьев, документы, очки, лекарства. Всё, что осталось.
На кухне никого. Только чашка с корицей и записка от внучки: *«Баб, не ешь мои батончики. Я их считаю». *
Екатерина села на кухонный стул. Оглядела комнату. Чужая. Умная техника, глянцевые фасады, розетки, как у стоматолога. Всё чужое. Даже чашка — не своя.
Она встала, пошла в комнату и оставила на кровати лист бумаги. Всего два предложения:
«Спасибо, что приютили. Я жила здесь. Теперь вы живите с этим.»
И ушла.
***
Через два часа она уже сидела в автобусе. На коленях — сумка и папка с документами. На душе — как будто впервые за долгие месяцы можно дышать.
В окне мелькали остановки: «Театральная улица», «Библиотека», «Дом ветеранов». Она нажала кнопку.
Дом престарелых оказался невзрачным. За серыми воротами — низкое здание с цветами на подоконниках. На входе сидела женщина в халате.
— Вам куда?
— Мне — сюда, — сказала Екатерина Ивановна. — Надолго.
Женщина подняла глаза.
— Родственники где?
— Есть. Но им сейчас будет уютнее без меня. Да и мне, думаю, тоже.
Оформили быстро. Документы, медкарта, пара вопросов. Комната — на втором этаже, с видом на двор, где цвели розы. Настоящие, не из интернета.
В коридоре пахло супом и хлоркой. Уютно пахло. Надежно.
Вечером Екатерина Ивановна сидела у окна и пила чай. Свой. Из своей чашки. С простыми зелёными цветами по краям. Чашка была немного сколота, но держалась. Как и она.
Телефон она выключила. Навсегда.
Она знала: её будут искать. Ольга будет кричать, Алексей звонить всем знакомым. Миша, может, даже полицию подключит. Но уже не важно.
Теперь она больше не чемодан без ручки. Не сырная воровка. Не гостья в доме с чужими правилами.
Теперь она — хозяйка своей жизни. Пусть и поздно. Пусть в доме, где всё начнётся заново.
