— Саш, можешь говорить? Слушай, давай встретимся где-нибудь в серой зоне?
Тамара позвонила на особый номер, который был зарегистрирован на сестру Александра Бялого, начальника охраны, с которым её связывала давняя дружба. Муж об этой дружбе не знал, иначе сразу же уволил бы Александра.
Они встретились в каком-то кафе для мам с детьми, с аттракционами и интерьерами из сказок. Из посетителей были лишь две мамочки, которые пили кофе, пока их дети веселились на лестницах, горках и батутах.
— Саш, ты в курсе, что происходит? — Тамара не знала, чем занять руки.
— Естественно. Это моя работа, — ответил он, и накрыл её ладонь своей, — не волнуйся, тебя я в обиду не дам.
— Сашенька, — лицо её исказила гримаса, в глазах заблестели слёзы, — мне так плохо!
— Доверься мне, Тома, я никогда тебя не предам. Однако, я кое-чего не понимаю…
— Чего? — она достала из сумки зеркальце и посмотрела, не подтекла ли тушь.
Официантка принесла кофе и молочный коктейль. Александр подождал, пока девушка уйдёт, и спросил:
— Почему ты не согласилась на развод, Тома?
Она помолчала, прежде чем ответить. Потом пожала плечами:
— Не знаю. Обидно стало! А он взбесился и после, через адвоката озвучил такие условия, при которых я останусь с голой жопой.
— Тома… я кое-что скопил… Понимаю, что это не тот уровень, к которому ты привыкла, но всё же. У меня есть дом недалеко от Барнаула… поехали, там такая красота!
Она покачала головой и обидно хмыкнула:
— Сашенька! Я, конечно, тебя обожаю, но не настолько, чтобы похоронить себя с тобой где-то в глуши. В гости согласна, но чтобы жить там… что я там делать-то буду? Доить коров?
Александр промолчал. Он умел скрывать чувства. Слова Тамары задели его, ведь он рассчитывал, что она испытывает к нему тоже, что и он к ней.
— Хорошо, — сказал он, отбросив соломинку и выпив коктейль в два глотка через край, — как скажешь, моя царица! Чем я могу быть тебе полезен?
***
После разговора с батюшкой всегда было муторно на душе. Олег Аргунов по прозвищу Гунн точно знал, что не оставит своё ремесло, пока кто-нибудь из «коллег» не прервёт его жизнь точным выстрелом.
Именно поэтому Гунн старался регулярно исповедоваться и причащаться — не реже раза в месяц. Он верил в загробную жизнь и полагал, что исповедь и причастие сделают его посмертную участь лучше, ведь он просил прощения за свои грехи. Убил — покаялся. Значит, «там» его судить будут не за одиннадцать, а всего за одно убийство, о котором он не успеет рассказать на исповеди.
Отец Дионисий каждый раз увещевал его, что просьба о прощении, сама по себе, без покаяния — мало чего стоит. А покаяться — значит принять решение противостоять греху, не совершать его снова. Для Гунна это была непосильная задача — ведь он был наёмным убийцей. Одним из лучших. И каждый раз, прося прощения знал, что согрешит снова.
Может, и нет у него никакой души? Он давно уже не жалел тех, кого отправлял на тот свет. Он не получал удовольствие от убийства, но когда работа была сделана чисто, это приносило ему чувство удовлетворения и гордости. Нет, душа была, именно поэтому и чувствовал он, как муторно на ней после каждой исповеди.
Гунн любил французский фильм «Леон», но был совсем не похож на главного героя. Незаметный, ничем не примечательный мужчина, среднего роста, с короткой стрижкой под одну насадку и оттопыренными ушами. Одним словом, не герой-любовник, женщины на таких и не смотрят. Сам он, по роду своей деятельности, ни к кому не привязывался, ходил в разные бордели с такой же частотой, как и в храм, и всё время заказывал разных по типу цыпочек.
После удачно сделанной «работы» он обычно уезжал на несколько дней из города, но в этот раз всё было по-другому. Он решил остаться. Проверенный товарищ шепнул, что в одной из центральных гостиниц дело поставлено на широкую ногу. Там работают исключительно профессионалки экстра-класса. Он особо рекомендовал одну из них, уверяя, что Снежана — огонь. Олег, забронировал номер в этой гостинице на два дня, решив, что если девчонка действительно так хороша, как о ней рассказал его знакомый, он, вопреки своим принципам, возьмёт её с собой, например, в Сочи. Или в Турцию.
Метрдотель с недоверием посмотрел на невзрачного мужчину в бейсболке, но взглянув на его паспорт и увидев в его руке увесистую пачку денег, мгновенно расплылся в улыбке.
— Вы к нам надолго? — спросил он, взяв паспорт на имя Николая Иванова, — Николай Николаевич?
— Как получится, товарищ…— попытался улыбнуться Гунн, и склонившись к стеклу прочёл на бейдже администратора: — И-вань-ко.
Он думал о том, что послужило причиной столь резкой перемены в поведении метрдотеля: пачка денег или.. фамилия в паспорте? Поддельный паспорт он обычно менял раз в полтора года, и этот, возможно, тоже пора менять, засветился. Гунн подумал, не уйти ли ему прямо сейчас, но решил, что не станет поддаваться приступу паранойи, а подождёт немного, осмотрится. Может, просто сказывается усталость. Последнее «дело» было для него очень напряжённым.
— Вот ваши ключи, шестой этаж, номер шестьсот четырнадцать. Если что -то понадобиться, звоните, — криво улыбнулся Иванько.
— Как у вас с досугом? — сразу спросил Гунн.
— Рулетка, бильярд, ресторан, сауна… девочки… если интересно, — прошептал администратор, потирая руки.
— Интересно, — Гунн подхватил ключи, — мне вас рекомендовали.
— Тогда включите канал восемьсот тридцать второй на телевизоре, — так же шёпотом продолжил администратор, — Номер девушки, которая вам понравится, сообщите мне по телефону, наберите единицу. Через полчаса всё будет.
Гунн повернулся и пошёл к лифту. Пол был выложен чёрным мрамором, как и потолок, а стены были из розового. Освещение создавало иллюзию тоннеля, который большинство видит перед смертью, но только здесь, в отличие от того тоннеля, в конце был не свет, а серебряная дверца лифта.
Через час, приняв душ и заказав себе еду в номер, Гунн расположился в кресле, и включив секретный канал, начал листать своеобразное меню жриц любви. Ему понравилась темноволосая девушка, отдалённо напоминавшая ему его юношескую любовь. Набрав единицу, он назвал Иванько номер, и сел ждать.
В назначенное время к нему постучались. Держа пистолет на взводе, он накрыл руку, держащую его, полотенцем.
— Не заперто!
— Ой, как у вас тут темно, — услышал он бархатный женский голос, принадлежащий, скорее всего, зрелой женщине. Да и по очертаниям она была совсем не похожа на ту малышку, которую он выбрал.
— Вы кто? — спросил Гунн, соображая, что на убийцу женщина тоже совсем не похожа. Щёлкнул выключатель, и стало чуть светлее от светильников, утопленных в нише над кроватью.
— Я, понимаете… — смутилась женщина, щурясь, её холёные пальцы нещадно выкручивали концы шёлкового платка от Валентино, — в общем, я… хочу вас… нанять.
— Что? — он приподнялся с кресла, чтобы вытолкать нахалку вон, но вспомнив, что под халатом ничего нет, снова сел. Оставив пистолет под полотенцем, он освободившейся рукой указал незваной гостье на дверь.
— Я жду даму и прошу вас оставить номер. Я понял, вы приняли меня за кого-то другого. Прошу, уйдите! — внятно сказал Гунн, судорожно прикидывая, видел ли он её раньше. Но нет, это была абсолютно незнакомая ему женщина.
В ответ незнакомка отрицательно покачала головой, отчего дорогие серьги отбросили тусклые искры на её начинающее увядать лицо.
— Нет- нет, я не ошиблась! Не беспокойтесь, девушка придёт, как только я оставлю ваш номер! Я могла бы воспользоваться каналом, через который вы обычно… — она снова замолчала, подбирая слово, — … контактируете… с заказчиками, но… я не могу: мой телефон и компьютер прослушивается. Я не могу рисковать, понимаете?
— Вы ошиблись! — упрямо повторил Гунн, проклиная тот момент, когда выбрал эту гостиницу.
— Вы ведь не зря оказались здесь, — словно читая его мысли, сказала дама, — я долго ждала возможности встретится с вами! И теперь вы просите меня уйти? Вы плохо меня знаете!
— Выметайтесь.
— Я не уйду, и вам придётся убить меня бесплатно! — раздухарилась дама, — впрочем, плата будет: за моё убийство вы получите на полную катушку, господин Огурнов, уж можете не сомневаться! — и она, достав из большой брендовой сумки длинный мундштук и портсигар, села в кресло, давая понять, что никуда не собирается уходить.
— Аргунов, — сказал он, прикрыв дверь.
— Что? — не расслышала она.
— Я говорю, что мою фамилию вы переврали. Почему? Её не знает большинство моих заказчиков. Вы, возможно слышали, но не знаете, иначе не ошиблись бы. Так как вы вышли на меня?
— А если скажу, вы… вы возьмётесь за моё… хм… дело? — дама вставила сигарету в мундштук и села, ожидая, что Олег даст ей прикурить. Но он встал и ероша короткий ёжик волос, подошёл к занавешенному окну. Приоткрыл занавеску, посмотрел вниз. Ситуация вырисовывалась прескверная: ведь если эта баба смогла так легко его найти, следовательно…
— Я знаю, о чём вы думаете, — поняв, что огня не дождётся, дама чиркнула собственной зажигалкой, — думаете, что я, какая-то там… что сейчас о вашем местоположении узнают те, кому не следует его знать. Но успокойтесь, просто у меня есть доступ к одному источнику… я всё сохраню в тайне, будьте спокойны.
— Кто вы? — спросил он, открыв шкаф и заходя за дверцу, чтобы одеться.
— Оставайтесь на виду, а то я начну нервничать, и тогда…
— Да я просто брюки хочу надеть! — огрызнулся он, — навязалась на мою голову!
Надев брюки и рубашку, он снова сел напротив женщины.
— Вы можете называть меня Тамара Кирилловна, — вновь увидев его перед собой, женщина немного успокоилась.
— Вы.. из этих? — Гунн сделал неопределённый жест кистью руки, — жена какого-нибудь высокопоставленного чиновника?
— А вы смешной, — она разглядывала его, — совсем не так вас себе представляла! Громкое убийство на Цветном ваша работа?
— Не ваше дело, — он склонил голову, играя желваками. Дама ему не нравилась, но она была права: он был не готов убивать бесплатно.
— Вы профи, я восхищаюсь вами, — она не сводила с него пылающего взгляда.
— Польщён, но вы не в моём вкусе, — равнодушно бросил он, надеясь её задеть.
— Чем чёрт не шутит, хотя и вы, признаться, не в моём. Я восхищаюсь не вами, а вашим искусством самурая! Здесь я ваша поклонница!
— Ой, вот только не надо… — поморщился он.
— Да ладно… не бойтесь, нас не прослушивают, я бы знала.
— Если вы сейчас же не покинете мой номер, я вызову охрану! — он подошёл к телефону и снял трубку, чтобы набрать Иванько и рассказать ему, что вместо заказанной Снежаны в костюме медсестры к нему прислали сумасшедшую.
— Не надо никуда звонить! Неужели вы думаете, что я здесь без ведома администрации? — усмехнулась дама, — эта гостиница моя, если хотите знать!
— Вы… вы жена Огрызкова? Может, Собакина? — он медленно положил трубку и воззрился на неё, ожидая ответа.
— Что вы, я не имею отношения ни к мэру, ни к депутату. Фамилия моего мужа не так отвратительна, и вам ничего не скажет, но он крепко держит за яйца обоих, и мэра, и депутата, и ещё кое-кого покруче.
— Так почему же ваш муж сам ко мне не обратится?
— Я всё вам расскажу, — она встала и тряхнув накрученными волосами, расправила плечи, — так вы берётесь мне помочь?
— Вы хотите, чтобы я убил вашего мужа? — вдруг осенило Гунна.
Она открыла сумку и достав три пачки купюр, выложила их на стол, одну за другой.
— Здесь тридцать тысяч. Вы получите ещё столько же, если договоримся, и в десять раз больше, если… Просто выслушайте меня!
Гунн посмотрел на деньги. Тридцать тысяч он как раз получил за последнее убийство. Но у него были свои принципы.
— Ну, хорошо. Слушаю, — нехотя согласился он, стараясь не смотреть на доллары.
— Я вышла замуж, когда мне было двадцать девять, — она снова закурила, — но я была наивной дурочкой! Я училась во Франции, потом в Америке… и с личной жизнью, вы понимаете… — мне казалось, что муж любит меня, я боготворила его! А потом оказалось, что наша встреча… знакомство… всё подстроено, вы понимаете? Он никогда меня не любил!
— Пока да, но мне обязательно вдаваться в эти подробности? — раздражённо бросил он, — для дела совсем не играет роли, кто на ком женился и зачем!
— Как так? Что вы такое говорите? — женщина была потрясена, — вы же можете совершить ошибку, не зная, с кем имеете дело…
— Тамара… как вас там, я очень сочувствую вам, правда. Но я не семейный психолог. Ко мне обращаются, когда уже психолог бесполезен.
— Вы когда-нибудь убивали женщин? — серьёзно посмотрела она на него.
Он вспомнил, как однажды получил заказ убрать совсем молоденькую девушку, модель. Жена высокопоставленного сатира не без оснований была озабочена сохранением капиталов за собой и своими детьми и наняла Гунна, чтобы тот «восстановил гармонию». Гунн хотел отказаться, но после подумал, что девчонку всё равно убьют. Не он, так кто-то другой… ему нужны были деньги и он согласился. Хищница-красотка умерла в ванной, получив электротравму. Её уход не вызвал подозрений, а старый сатир быстро утешился в объятиях очередной модели. После этого убийства Гунн долго приходил в себя, и даже подумывал уйти в монастырь.
— Не вашего ума дело, — грубо ответил он Тамаре Кирилловне.
— Значит, приходилось, — вздохнула она.
— Я не понимаю, какое это может иметь значение? — попытался он сгладить свою грубость.
— Мне стало известно, что мой муж стал жертвой молодой аферистки. Она некрасива, зато цинична до невозможности. Сначала я думала, что это увлечение пройдёт, но… молодая щучка хочет, ни много ни мало занять моё место!
— Хотите расправиться с ней? — Гунн вспомнил лицо той модели, единственной, о ком он сожалел.
Женщина грустно покачала головой.
— Нет.
— Тогда с ним? — уже веселее спросил он.
Она стянула с шеи свой многострадальный шёлковый платок от Валентино:
— Налейте мне выпить!
— Я не знаю… тут по умолчанию мини-бар должен быть, — он открыл ящик.
— Мартини? Бехеровка? Водка? Абсент?
— Во-во! Абсент, то, что нужно! — сказала она, опускаясь в кресло.
Пока он наливал ей в обыкновенный гранёный стакан, который нашёл у положенного в каждом номере графина, абсент, она продолжала:
— Мне стало известно, что мой муж хочет меня убить. Я-то понимаю, откуда ветер дует. Старый дурак сам ни за что бы не додумался, но его новая подружка неплохо владеет техникой внушения.
— Не совсем понимаю, зачем я вам, ведь я не смогу вас защитить — он подал ей стакан и пожал плечами.
— А вот тут вы ошибаетесь, — сказала она, с благодарностью принимая абсент, — верный мне человек порекомендует моему мужу вас! Как исполнителя с безупречной репутацией! Не сегодня, так завтра, старый козёл свяжется с вами и предложит контракт. В чёрной папке вы обнаружите моё досье.
— Что вы от меня хотите? Самое большее, что я могу — отказаться! — поднял руки Олег.
— Нет! Тогда они найдут другого! Умоляю, вы должны согласиться! — женщина в несколько глотков прикончила абсент, и зажмурившись, вновь тряхнула кудрями, — боже, как же я не хочу умирать!
— Вы только что сказали, что ваш человек порекомендует меня, как человека с репутацией, и вы не лгали. У меня она действительно безупречна. Поэтому если я соглашусь, я должен буду убить вас, чтобы она, репутация, не пострадала!
— Милый мой Олегушка! — вытирая слезу, она не заметила, как обратилась к нему на «ты», — так ведь тебя зовут? Согласись, родненький, и потяни немножко время! Мне нужно успеть завершить кое-какие дела. Никто даже не поймёт, что произошло! Просто согласись и скажи, что работаешь над инсценировкой, а после я смогу сделать так, что никому и в голову не придёт обвинить тебя в саботаже, — она достала платок и громко высморкалась.
Гунн почесал затылок:
— А если заказчик не захочет инсценировку? Если ему нужен будет инфоповод? Громкое убийство?
— О нет, я его хорошо знаю. Он, может, и скотина, но не идиот! — Тамара встала, — Так мы договорились?
Одну за одной, она извлекла из сумки ещё три пачки, тридцать тысяч долларов. Гунн посмотрел на деньги и вздохнул:
— Договорились…
Он проводил её до двери. Оставшись один, убрал деньги в ящик, и раздевшись лёг, чтобы спокойно всё обдумать. Минут через пять в номер снова постучали. Гунн приподнялся с постели и взвёл курок.
— Не заперто!
В номер, виляя бёдрами, вошла шатенка в белом коротком халатике с красным крестом на груди.
— Давно ждёшь? — томно спросила она, закусив накачанную гелем губу.
— Так давно, что мне уже не надо! Возвращайся на базу и передай вашему администратору, чтобы не попадался мне на глаза, не то я ему хребет сломаю! — Гунн щелкнул затвором и положил пистолет на тумбочку.
Девица, хлопая густо накрашенными ресницами, переваривала сказанное. Наконец, до неё дошло:
— Мне уйти, что ли? — сказала она, надувая пузырь жвачки.
— Ах ты, умница моя! — улыбнулся Олег и дал ей полтинник, — купи себе новые трусики. А свои оставь мне.
Закрыв за ней дверь и отбросив кружевные трусы в мусорную корзину, Олег побросал деньги и вещи в спортивную сумку, и, посмотрев вниз из окна, стал прикидывать, как ему выбраться.
Тем временем девушка спустилась на лифте вниз, и к ней тотчас подскочил администратор.
— Ну что? Что-то он быстро с тобой! Кролик, что ли?
— Он просто меня выгнал, — сказала девица, которая справедливо считала, что не обязана делиться деньгами, вырученными за личное бельё.
— Просто выгнал, не заплатив? — не отставал администратор, рассчитывающий на свою долю.
— Я же сказала, ничего не было! Зато просил тебе передать кое-что!
— Что? — Иванько подошёл ближе, выражая крайнюю заинтересованность.
— Возвращайся, сказал он мне, на базу, и скажи этому кoзлy, этому (…), этому вашему (…), чтобы не попадался мне на глаза, не то я ему (…)»
Удовлетворившись выражением лица метрдотеля, Снежана обошла его и пошла по мраморному полу в номер, где её ждала хозяйка гостиницы.
— Ну что, удалось закрепить микрофон? Что-то ты быстро вернулась… что-то пошло не так? — спросила Тамара.
— Да он меня почти сразу выставил! Он из этих (…), которым не женщина нужна, а (…), — обиженно надула губы Снежана, — он даже на меня и не посмотрел толком, (…) !
— Нет, тут что-то не так! — Тамара Кирилловна сунула девушке купюру за услуги, и сама отправилась в номер шестьсот четырнадцать. Постучав, она вошла и увидела распахнутое окно. Гунн исчез.
***
Виталий Львович родился и вырос в бедной семье и вынес из своего нищего детства неандертальскую мудрость «Дают — бери, бьют — беги». В дальнейшем, став одним из «новых русских», он с поразительной прытью стал выжимать и выдаивать всё, до чего мог дотянуться. Он привык брать, но отдавать не привык. И так случилось, что один из принадлежащих ему заводов, который был построен ещё при Хрущёве и отчаянно нуждался в модернизации с полной заменой оборудования, не выдержал. Проржавевшие баки, срок годности которых закончился лет десять назад, дали течь, отравив ядовитой жижей пространство вокруг. Это была экологическая катастрофа: почва, источники воды на ближайшие десятки километров, всё было отравлено.
И тогда, чтобы не садиться в тюрьму, предприимчивый бизнесмен женился на дочери прокурора региона. Ему удалось понравиться молодой женщине, он дарил дорогие подарки, разыгрывал романтические сценарии, такие, как завтрак на Монмартре и ужин в замке графа Дракулы. Все эти идеи давал ему его помощник-латыш со смешным именем Карлис.
Не успел Виталий Львович вернуться с новоиспечённой женой из свадебного путешествия, как все обвинения, словно по мановению волшебной палочки, были сняты: в роли крёстной феи выступил отец новобрачной. Бизнесмен отделался смехотворным штрафом. Пресса пошумела, пошумела, да отстала, её внимание теперь было переключено на ипотечный кризис, так вовремя разразившийся в США.
— Виталик! Виталик! — услышал Виталий Львович звонкий, как колокольчик, голосок, — пора уйти в тень, а то сгоришь!
Он приоткрыл глаза и увидел Сасетту, он звал её так по имени героини из мультфильма про Смурфиков. А она называла его «папа Смурф». Это было для него так ново и волнительно! Он, впервые за свою сознательную жизнь, просто валялся в шлёпках, в бунгало на Мальдивах и смотрел с ноутбука мультики с девчонкой, годившейся ему во внучки.
Виталию Львовичу казалось, что внезапно свалившееся на него счастье в виде Сасетты это шанс прожить вторую жизнь с молодой женой и детьми, до которых он, кажется, дозрел.
Сасетта казалась ему очаровательной глупышкой, и он искренне недоумевал, когда старые друзья называли её «зубастиком» и все, как один, сомневались в подлинности нежных чувств «зубастика» к Виталию Львовичу. Кто-то называл его «выжившим из ума стариком», а кто-то донёс жене Виталия Львовича.
Разумеется, сначала он ругаться не хотел и предложил Тамаре развод с хорошими откупными. Но та повела себя не как цивилизованная женщина. Она кричала о том, что он лишь использовал её, а теперь, когда она состарилась, а её отец больше не генпрокурор, решил выбросить её на обочину.
— Тамара, прошу тебя, — Виталий Львович снял очки, и потёр переносицу, — прошу!
— О чём ты смеешь меня просить? Из-за тебя у меня нет ни детей, ни подруг! Я выполнила твои условия! Ты боялся, что они «украдут меня у тебя», а что сейчас? Ты бросаешь меня? Ради кого, хотела бы я знать! — бушевала дочь бывшего прокурора.
— Ты тоже не святая, — философски заметил муж, — помнишь, завела себе этого… тренера по йоге! А потом крутила шашни с Карлисом! В общем, ты, Тамара, тоже далеко не святая!
— Что? Как ты смеешь! Ты сравниваешь невинный флирт с откровенным бл-м, которое творишь чуть ли не у меня на голове! Где мои любимые духи? Подарил своей (пип!) малолетней? Она была здесь?
— Я не намерен разговаривать с тобой в таком тоне, — Виталий Львович встал и слегка поклонился, — мои адвокаты свяжутся с тобой.
И он ушёл ничего не взяв, кроме машины на которой уехал. Однако, рано Тамара обрадовалась: уже через неделю в их доме появились неразговорчивые люди и начали описывать имущество.
Хозяйка стояла посреди огромной гостиной, и лицо её не выражало ни сожаления, ни печали. Когда все эти неприятные люди покинули дом, который уже ей не принадлежал, она улыбнулась и пошла в ванну.
Пустив воду, она села на краешек купели и улыбнулась своему отражению в зеркале напротив. Она представляла лицо своего пока ещё мужа, в момент, когда он обнаружит свои «закрома» пустыми. Она не зря заканчивала лучший экономический колледж Франции и не для того училась в Америке, чтобы какой-то проходимец смог так просто лишить её жизни, к которой она привыкла!
Да что там, вообще жизни! Безнадёжно влюблённый в неё Бялый рассказал, что Виталий по его совету связался с наемным убийцей, и даже успел передать ему её адрес. После Александр вновь предлагал ей руку, сердце и свой домик на Алтае. Клялся в вечной любви:
— Тамара, никто и никогда не любил тебя, как я! — рухнул он перед ней на колени, — Я всё для тебя сделаю! Жизнь отдам!
— Надеюсь, не придётся! — благосклонно посмотрела она на него, проведя пальцем по его заросшей щетиной щеке.
— Тамара! Тамара! Прошу тебя! Мы не можем здесь оставаться, очень скоро он поймёт, кто помог тебе! Ведь я всё для тебя сделал, он доверял мне! Уедем вместе, Тамара!
Может и стоило бы поехать с ним и состарится среди величественных лесов и алтайских гор? — думала она, глядя, как шатающийся от выпитого начальник охраны идёт к своему автомобилю, и сама же себе ответила: — что за фигня может прийти в голову!
В одном Саша Бялый был прав — Виталий, при всей своей показной мягкости, превращался в кровожадного монстра, когда дело касалось его денег. Тамару, женщину, потратившую на него лучшие годы жизни он был готов убить, чтобы не делить состояние, нажитое в браке. Это при том, что большинство активов были записаны на его компанию, где главным бенефициаром выступала его престарелая мать, доживающая свои дни в закрытом пансионате!
Кстати, сомнения о том, что старушка, содержащаяся в пансионате, не её свекровь, закрались в душу Тамары, когда муж отказал ей в посещении. Тамара не то, чтобы любила свою свекровь, но ей было крайне любопытно, в каких условиях содержит Виталий собственную мать. Старуха, скорее всего, умерла год или два назад, и прах её развеян где-нибудь в Альпах, где она успела побывать ещё до своего заточения в пансионат. Ей очень нравились Альпы и сын даже купил там небольшой отель. Себе, конечно, купил, но по бумагам, хозяйкой значилась простая российская пенсионерка Клыкова Зоя Игнатьевна.
Тот факт, что пожилая женщина, содержащаяся в пансионате для больных деменцией миллионеров под именем Зои Игнатьевны, могла ею не являться, был опасен для Тамары. Она имела неосторожность высказать мужу свои сомнения на этот счёт и теперь понимала, что на карту поставлено слишком многое. И здесь мотив избавиться от жены у Виталия Львовича был куда серьёзнее, чем какая-то там страсть к малолетке.
***
Добавив в воду розовое масло, Тамара Кирилловна погрузилась в ванну. Тело её сначала стало странно покалывать, а после она увидела, как на покрасневшей коже прямо на глазах образуются волдыри. Женщина выскочила, как смогла быстро, из воды, и бросилась под душ, смывать с себя «розовую воду»… Она вспомнила, что один из людей, описывающих имущество, слишком долго задержался в ванной, где и описывать было нечего.
Её хотят убить! А самолёт только завтра! В панике она позвонила своему рыцарю, Александру. Он снял трубку, словно ждал звонка.
— Алло, Саша! Саша, меня хотят убить! Скорее возвращайся! — крикнула она в трубку,— мне страшно!
— Я не могу, потому что меня убили, — ответила трубка голосом Гунна, и вскоре он сам появился на пороге, держа в руках телефон Александра.
Обернувшись к нему, Тамара зарыдала, ни то от боли, ни то от отчаяния.
— Не плачьте, не поможет, — сказал Гунн, — дело в том, что несколько часов назад клиент заказал хозяина этой трубки. Судя по-вашей реакции, он был вам дорог?
— Он… он… а-ааа… он единственный по-настоящему любил меня! — выдохнула она, размазывая слёзы сожженными руками.
— Что с вами? Тамара Кирилловна, что с вами? — закричал Гунн, никогда раньше не видевший, как кожа человека на глазах превращается в папиросную бумагу.
— Меня отравили… розовое масло… больно, — глаза женщины закатились и она потеряла сознание.
Гунн побежал в гостиную и рванул скатерть со стола, разбив при этом вазу династии Мин. Завернув Тамару в скатерть, он разместил её на заднем сидении арендованного автомобиля и отвёз в больницу.
Олег не думал тогда о награде, он думал о том, что нужно спасти эту женщину, которая не заслужила такой мучительной смерти, и боялся себе признаться, что ему очень хочется, чтобы она выжила.
Он предполагал, что это была, скорее всего инсценировка, и даже знал, кто это мог сделать — его «коллега» по кличке «Химик». Парень успешно занимался различными отравлениями.
Пока врачи ожогового центра боролись за жизнь Тамары, Гунн, как герой блокбастера, пытался найти «Химика». Ему повезло, один из его старых приятелей под большим секретом сообщил, что «Химик» носит дреды и подсказал, где его найти.
Химик, тем временем, занимался любимым делом: снимал популярные ролики для ютуба, в лофте, который принадлежал его отцу. Парень был из очень обеспеченной семьи.
Все видео на канале, конечно, были о химии. У канала было несколько сотен тысяч подписчиков, не подозревавших, чем на самом деле занимается автор, этот симпатичный, немного картавящий паренёк.
У Химика как раз был прямой эфир и полторы тысячи подписчиков увидели, как на экране, позади ведущего появился человек в балаклаве. Химик вскочил, но человек усадил его на место и выключил камеру. Поэтому подписчики не увидели, что было дальше. А дальше, человек снял балаклаву.
— Зря снял, — тряхнул дредами Химик, — в балаклаве ты представительнее, мужик.
— Времени мало, говори, что за дрянь ты оставил сегодня в ванной особняка?
— Какую дрянь? Ты накурился что ли? — юнец смотрел на Гунна насмешливо. Совсем не боялся его, а зря.
Гунн подскочил мгновенно, и схватив Химика за дреды, которыми тот дорожил больше всего на свете, другой рукой приложил к ним нож.
— Cейчас отрежу (пип!) твои обезьяньи пружины и сбрею, что останется, этим ножом! Говори!
— Ладно, ладно! — поднял руки Химик, — это, короче, такая вещь… — и он зашептал, какая именно, активно жестикулируя руками. — Только я тебе ничего не говорил! — закончил он свой рассказ.
— Само собой, брат! — отозвался Гунн, направившийся к двери.
— А кто меня слил? — крикнул ему вслед Химик.
— Ты сам слился, ты же звезда ютуба! — усмехнулся Гунн, не обернувшись.
Папа Смурф был в ярости. Сасетта не понимала, в чём дело, ведь она так старалась его отвлечь, а получалось только хуже. Наконец, Виталий Львович заорал на неё:
— Да отвали ты… (самочка собаки)! — он вдруг понял, что забыл настоящее имя Сасетты: то ли Оля, то ли Катя… зато имя Тамара наливало всё его существо дикой яростью. Она обманула его, но и он не лыком шит. Она теперь богаче, чем Батурина, ну так и он вернёт своё, став вдовцом!
Он хотел не просто убить её. Он хотел, чтобы она хорошенько помучилась перед смертью! С минуты на минуту он ждал сообщения о том, что его жена найдена мёртвой, в особняке. Он уже репетировал речь убитого горем мужа перед зеркалом!
Но звонка всё не было. А тут ещё эта (глупая) Сасетта!
Два часа назад он получил весть от наёмного убийцы, что Бялый, этот лис, которого он пустил в свой курятник, мёртв.
— А знаешь, ведь именно он мне тебя рекомендовал, — сказал Виталий Львович, убийце, — ты знал его?
— Нет, в первый раз видел, — ответил Гунн.
— Он долго мучился?
— Нет. Я же убийца, а не садист. Он был сильно пьян и ничего не понял. Убит выстрелом в затылок, доказательства ушли к вам на почту, — глубоко вздохнул Гунн и повесил трубку.
Пьян он был, (пип)! Наверное, стыдно быть предателем! Так укусить руку, с которой жрал долгие годы… — Виталий Львович с силой швырнул стакан с виски о стену. Сасетта вжала голову в плечи.
***
Кирилл Степанович, бывший генеральный прокурор, давно был на пенсии и разводил редкие сорта декоративного лука. Он жил с женой и четырьмя котами в своем роскошном доме в Пахрушево. Жизнь на природе благотворно влияла на его здоровье, а вот просильщики, то и дело по старой памяти обращавшиеся к нему за помощью, раздражали. Поэтому он, ответив на звонок домофона, сразу сказал молодому человеку, державшему в руках мотоциклетный шлем, чтобы шёл ко всем чертям. Но тот позвонил снова, и когда бывший прокурор пообещал спустить собак, сказал, что дело касается его дочери, Тамары.
Ворота медленно отъехали в сторону. Пропустив мотоциклиста, они бесшумно закрылись.
Старик, который в последнее время отошёл от дел и общался только с женой, обрадовался возможности поговорить с гостем, хоть сначала и отнёсся к нему настороженно.
— Эх, Тома, Тома! — вздыхал Кирилл Степанович, — давно ей нужно было бежать от этого Клыкова! Мы с матерью, — он кивнул на свою жену, угрюмую женщину с поджатыми губами, — сразу поняли, что он ей не пара… но Томочку как подменили! Любовь, Монмартр… вот теперь и расплачивается, за свою неосмотрительность! Хорошо, что её спасли. Садовник вовремя обнаружил.
— Садовник? — удивился Гунн, — это она так сказала?
— Ну да. А что? Его правда, не могут найти, но это дело времени.
— Я тот садовник, — улыбнулся Гунн.
— Да что вы!? Очень приятно, — старик протянул трясущуюся руку, — Спасибо! Спасибо вам за нашу Тому!
— Не благодарите, прошу вас, я сделал то, что должен был.
— Но вы же не садовник? Как ваше имя?
— Олег, — после некоторого замешательства сказал Гунн и пожал протянутую руку, — я познакомился с вашей дочерью незадолго до того, как с ней случилось несчастье.
И он рассказал старику всё, начиная с их первой встречи с Тамарой.
— Значит, вы убили Бялого? — покачал головой старик, — жаль, хороший он был мужик, основательный. Охоту любил.
— Осуждаете меня? Правильно…
— Да кто я такой, чтобы осуждать, — старик улыбнулся какой-то жалкой, вымученной улыбкой, — сам не знаю, как жив остался, спас, видать, меня Господь!
— Я решил завязать, — решился, наконец, Олег раскрыть свои карты. Не думал, что когда-нибудь это случится, но тем не менее. Вы поможете мне?
— Как? Как я могу помочь? Разве что, посадить вас в камеру, на основании ваших же показаний? Что я могу теперь! — старик с досадой стукнул себя по коленям.
— Я дам показания на заказчика убийства Александра Бялого, то есть, на вашего зятя. А вы поможете мне исчезнуть. Пусть меня осудят и инсценируют мою смерть. Я хочу уехать подальше от всего этого.
— Я всегда думал, что люди вашей профессии не склонны доверять кому-либо свою жизнь, — сказал бывший прокурор.
— А я и не доверяю, — улыбнулся Гунн, — у меня на этот случай есть страховка. Простите, ничего личного, но я слишком хорошо знаю правила игры. Моей карьере конец. Хочу хоть жизнь сохранить.
— Что ж, вы спасли Тамару, я ваш должник. Тем более, Виталий заслужил самого серьёзного наказания. Давайте, подумаем…
***
Виталий Львович лежал на кушетке и рассказывал психологу про свои страхи. Модный психолог и психиатр в одном флаконе, гуру гештальдт-терапии Анна Гольдфарб брала пятьсот баксов за час работы, но оно того стоило. От неё обычно клиенты выпархивали как мотыльки, оставляя багаж проблем за дверью, украшенной лаконичной табличкой, где было выгравировано «Гольдфарб». Простенько, без инициалов, так как в данном кабинете иногда работали и родители Анны, так же дипломированные психологи. Фамилия объединяла всех, а вот инициалы были разные. Не вешать же три таблички!
Анна внимательно слушала Виталия Львовича, иногда задавала наводящие вопросы. Он лежал на кушетке расслабившись, с закрытыми глазами и слушал, как шуршит, скользя по бумаге золотое перо «Паркер» — психолог делала записи. Но тут завибрировал её телефон и шорох прекратился.
— Я на минутку, извините, — шепнула Анна.
— Конечно, конечно, — кивнул он, не открывая глаз.
Слегка хлопнула дверь, обдав пациента лёгким сквозняком, это вернулась психолог. Он слышал, как она села, и отметил, что духи Анны волнуют его воображение. Надо купить такие Сасетте, а то она всё ещё дуется на него за нервный срыв.
— И что вы обо всём этом думаете, Анна Израилевна? — не открывая глаз, наконец спросил Виталий Львович.
— Я думаю, что пора тебе в сырые казематы, — грубо ответил мужской голос, — Клыков Виталий Львович? Вставайте, поедете с нами!
Виталия Львовича словно окатили ледяной водой. Он резко сел на кушетке и уставился, часто мигая, на двух огромных верзил в касках и с автоматами. В коридоре стояли ещё, но в кабинете помещались только двое. Клыков встал, и поскольку его лицо приходилось напротив бронежилета, он заорал на него:
— Что?! Да вы знаете, кто я?! Сегодня же будете искать новую работу!
— Одевайтесь! — детина снял с вешалки пиджак, и изъяв из карманов телефон и ключи, отдал пиджак Клыкову.
— Вы не имеете права! — побагровел Виталий Львович, — мне по закону положен звонок! Верните телефон! Я требую своего адвоката!
— Имеете право… требовать, — усмехнулся детина, кивнул товарищу, и они вдвоём, подхватив Клыкова под мышки, поволокли его по коридору, как черти грешника в ад.
— Прекратите! Я сам! Сам… — кричал он, — это произвол! Вы ответите за это! Я требую своего адвоката!
На суде Клыкову припомнили всё, включая и экологический урон, ликвидация последствий которого стоила огромных денег (да и те в итоге были разворованы).
— Подсудимый! Признаёте ли вы себя виновным? — спросил толстомордый судья, глядя равнодушным взглядом куда-то в пространство между Тамарой Кирилловной и Карлисом, специально прилетевшим из Латвии для дачи показаний.
— Что? — рассеяно спросил Виталий Львович, — а, нет, не признаю!
Пока адвокаты подавали апелляцию, Тамара со своей матерью приехали навестить свою свекровь, мать Виталия Львовича. Ставить запреты было некому.
— А вот и мы, — сказала улыбающаяся медсестра, и зафиксировала каталку, в которой сидела незнакомая бабуля.
— Здравствуйте, — сказала Тамара, — я Тамара, а вас как зовут?
Старушка даже не посмотрела в её сторону.
— Зоя Игнатьевна почти ничего не слышит, увы. И не видит. Но в целом, здоровье у неё неплохое для её возраста, — закивала головой медсестра.
— Она понимает, что ей говорят? — спросила Тамара.
— Раньше у неё были просветления, но сейчас сошли на нет, — грустно покачала головой девушка.
— Как вы думаете, она нас узнаёт?
— Ну… может да, может нет, — уклончиво сказала медсестра.
— То есть, бабушка, по простому говоря, просто овощ, так?
— Нет, нет, что вы! Мы не употребляем таких слов! — сестричка приложила палец к губам.
— В общем, эта женщина не моя свекровь. Готовьте её, будем делать тест ДНК, — сказала Тамара, глядя, как глаза её матери вылезают из орбит.
— В чём дело, мама? — спросила Тамара, оказавшись с ней на улице, — чем ты недовольна?
— Что ты делаешь? Ты хочешь загрести холдинг Клыкова под себя?
— Нет! — покачала головой Тамара, деньги у меня есть, и всё, чего я хочу, чтобы он разорился вконец. А это непременно произойдёт, как только вскроется, что он водил всех за нос несколько лет. Имущество изымут и наложат громадные штрафы.
— Да, выкрутится он, — махнула рукой Надежда, — у нас всегда так, чем больше вор, тем меньше к нему вопросов!
— Но как же… мам, ну он же получил своё?
— Ой, да ладно! Ты что, как маленькая! — фыркнула мать, — Выйдет под залог. Нет у нас никакого правосудия, понимаешь? Это я тебе, дочка, говорю как бывшая жена генпрокурора! Папе вчера звонили, он весь день валокордин пил, потом ворочался, полночи не спал. У Клыкова друзья на очень высоком уровне, и они предложили мировую. У них на папу компромат. Возможно, этот гад скоро выйдет, вот я к чему!
— Вот ж-па! — только и смогла сказать Тамара.
— Ты там предупреди своего садовника! — усмехнулась мать,— пусть не высовывается пока. А то, мало ли! Люди, которым он перешёл дорогу шутить не любят.
— Спасибо, мам, я передам ему! — Тамара поцеловала мать, и они распрощались.
На следующий день, как назло, дождь лил, как из ведра. Тамара с горечью вспомнила, как удобно было, когда на встречи её возил Саша Бялый. Теперь она не раз ловила себя на том, что разговаривает с ним. Господи, но почему всё так несправедливо? Почему она раньше была так глупа и надменна?
Она позвонила отцу, чтобы тот заказал ей машину. Со своего телефона она опасалась это делать. Вскоре раздался звонок: машина ожидала у подъезда.
Она села на заднее сиденье, и ей показалось, что что-то её кольнуло в бедро. Хотя она осмотрела сиденье перед тем как сесть, потому что на ней был светлый костюм. Сиденье было чистое.
Водитель, молодой парень с дредами, отвез её загород, где среди зелени раскинулась белоснежная обитель, мужской монастырь. Она ещё раз похвалила Гунна за изобретательность, лучшего места, чтобы спрятаться, не существовало. Первый раз Олег пришёл сюда трудником. Настоятель, сам исповедующий всех вновь прибывших, хотел было отказать ему, но за нового трудника вступился отец Дионисий, поручившись за него.
Когда Тамара попросила у охранника позвать трудника Олега, тот удивился и спросил, не ошиблась ли она.
— Нет, ошибки быть не может. Он что, уехал? — спросила Тамара, пытаясь перекричать ливень, колотивший по металлочерепице.
— Я не вижу в списке трудников Олега,— покачал головой монах.
Тамара собралась уходить, но вернулась.
— Если бы он покинул обитель, он бы уже позвонил мне! Прошу вас, узнайте пожалуйста! Я волнуюсь за него!
Монах кивнул и скрылся. Он вернулся с Олегом.
Тот очень изменился. Лицо его стало мягче, волосы отросли. Даже речь стала более приятной, с расстановкой.
— Ну здравствуй, Тома, — приветствовал он её, — всё хорошеешь!
— Да будет тебе! — улыбнулась она, — то-то от меня мужики в монастыри бегут!
— Я не от тебя, я от себя сбежал. Даже не сбежал, а знаешь… вернулся. Узнал, что такое душевный покой. Я совершенно счастлив.
— Погоди, ты что, серьёзно?! — У Тамары подкосился каблук и она чуть не упала. Он подхватил её под локоть, — и шепнул ей на ушко:
— Вполне! Я теперь не трудник, а послушник. Скоро стану монахом.
— Я хотела предупредить тебя, Олег… Виталию, возможно, удастся выйти. Он очень мстителен, даже сейчас, когда он за решёткой, я его боюсь. А ты главный свидетель, Олег. У Клыкова везде свои люди… если он узнает, что ты жив, не остановится, пока не убьет. Прошу, будь осторожен!
Ей показалось, что у неё немеют пальцы, и она несколько раз сжала и разжала кисти рук.
— Пусть мстит. Без воли Господа со мною ничего не случится, а коли он решит меня призвать, так тому и быть!
Они обнялись на прощанье, и она пошла к машине, как вдруг она остановилась, и обернувшись вполоброта к Олегу, упала в мутную лужу, словно кто-то дал ей мощную подсечку.
— Врача! Скорее! — истошно завопил Гунн, — но было поздно.
Водитель машины, к которой шла Тамара, увидев, что она упала, дал по газам и скрылся.
Олег подошёл к Тамаре и закрыв ей глаза, осторожно взял её на руки. Впервые в жизни он плакал. Но подоспевшие монахи не увидели слёз, они смешались с дождём.
