— Мамочка, почему тётя Оля плачет? — Катя прислонилась к дверному проему, наблюдая за сгорбившейся фигурой, что стояла у окна.
Виктория Николаевна отложила в сторону калькулятор и перевела взгляд на свою двенадцатилетнюю дочку. Ну как ей, ребенку, объяснить то, что даже самой до конца не было понятно? Как донести, что взрослые порой становятся черствыми и жестокими не потому, что злые, а потому что загнанные в угол безысходностью?
— Тётя Оля просто очень устала, солнышко. Иди, займись уроками.
А сама вновь склонилась над расчётами. Оплата коммунальных услуг подскочила почти в полтора раза по сравнению с прошлым месяцем. Артём Сергеевич получил уведомление об урезании рабочего графика — зарплата уменьшится как минимум на треть. И ко всему этому — мамины лекарства, которые «съедали» половину их ежемесячного семейного бюджета.
Ольга Павловна возникла на пороге кухни, опираясь на трость. Бывшая преподавательница из села, она всё ещё держалась прямо, но возраст выдавали руки — они мелко дрожали, когда она наливала себе горячий чай.
— Вика, я невольно слышала ваш с Артёмом вчерашний… разговор. Не нужно делать вид, что у вас всё в порядке.
Виктория закусила губу. «Разговор» — это было сказано очень мягко. Артём кричал, что он не давал согласия на то, чтобы содержать чужих старых людей, что у него есть его собственная семья. А она, в свою очередь, кричала ему, что мать ей вовсе не чужая, и что совесть должна быть у каждого. Катя тогда закрылась в своей комнате и врубила музыку погромче.
— Мам, не бери в голову его слова. Он просто сильно нервничает из-за проблем на работе.
— Дочка, я ведь не слепая. Я вижу, как он на меня смотрит, когда думает, что я не замечаю. Словно я к вам в дом какую-то заразу принесла.
Ольга Павловна медленно опустилась на стул. Её лицо, испещрённое сетью морщин, выражало не обиду, а что-то более глубокое и страшное — полное осознание.
— Знаешь, в моём посёлке, в селе Заречье, у меня хотя бы был свой собственный уголок. Правда, зимой там холодина, и до больницы ехать целых сорок километров, но… там я никому совершенно не мешала.
— Ты никому не мешаешь! — Виктория почувствовала, как её голос сорвался на крик. — Это и твой дом тоже, мам, ты понимаешь? Твой!
Но даже произнося эти слова, она понимала, что лжёт. И себе, и своей матери. Этот дом принадлежал Артёму Сергеевичу, он был оформлен на него. А их семейный бюджет уже трещал по всем швам.
Вечером, после того как Катя уже заснула, тяжёлый разговор продолжился. Артём Сергеевич сидел на кухне, потягивая пиво из банки, его лицо было угрюмым.
— Вика, я не какой-нибудь изверг, чтобы ты знала. Но давай всё же посмотрим правде в глаза — мы не справляемся. У меня на заводе идут сокращения, твоя зарплата медсестры просто смешная, а тут ещё и твоя мать с её дорогостоящими лекарствами. Ты что же, хочешь, чтобы наша Катька из-за всего этого страдала?
— А ты хочешь, чтобы моя мать умерла в нетопленой избе? — Виктория чувствовала, как внутри неё поднимается волна чего-то очень горячего и злого. — Вспомни, как твоя мама болела? Я ведь не выставляла её тогда за дверь!
— Не смей мне тут мою мать вспоминать! — Артём с силой стукнул банкой по столу. — Моя мать жила в нашем доме с самого начала, и всем это было понятно. А твою я сюда не приглашал!
— Ты сам же предложил её забрать!
— Я предложил, когда наших денег хватало на всех нас. А теперь что, мне ещё и виноватым себя чувствовать?
Виктория молчала. В его словах крылась своя, горькая правда, и это делало ситуацию ещё более невыносимой.
Ночью она лежала без сна и думала о Прасковье Денисовне, свекрови её мамы. Какой же глупой и юной она была тогда! Свекровь казалась ей зловредной старухой, которая специально цепляется и отравляет существование. А теперь она понимала — больной человек не может быть по-настоящему добрым, даже если хочет. Болезнь выжигает из людей всё лишнее, оставляя только боль, страх и безысходность.
Артём тяжело ворочался рядом, громко дыша. Он, видимо, тоже не спал. Совесть, наверное, мучила. Или, может, просто прикидывал, сколько примерно 8500 гривен уйдёт на мамины лекарства в следующем месяце.
Утром Ольга Павловна сама заговорила об этом.
— Вика, я приняла решение. Вы отвезёте меня обратно в посёлок Зелёный Яр.
— Мам, что ты такое говоришь? На дворе уже октябрь, скоро же наступят холода!
— А что же мне тогда делать? Ты же видишь, я просто разрушаю вашу семью. Вчера Катенька меня спросила, почему папа на неё кричит. Это всё из-за меня, доченька. Я не хочу, чтобы ребёнок страдал.
Виктория почувствовала, как что-то в её душе оборвалось. Мать была права. Абсолютно права, и это было просто невыносимо.
— Я не смогу тебя бросить, мам. Понимаешь? Не смогу!
— Сможешь, доченька. И ты должна. У тебя своя собственная семья, свой ребёнок. А я как-нибудь проживу. До весны дотяну, это уж точно.
«До весны…» Они обе понимали, что говорят о её последней зиме. Ольга Павловна просто не сможет пережить зиму в этом нетопленом доме, со своим больным сердцем и без постоянного наблюдения врачей.
Виктория заплакала. Впервые за все эти недели — заплакала искренне, по-настоящему, не сдерживая себя.
Спустя два дня они собирали мамины немногочисленные вещи. Всего-то — одежда, лекарства, старые фотографии. Артём Сергеевич помогал складывать сумки, его лицо было абсолютно каменным. Катя стояла в прихожей и смотрела на всех большими, непонимающими глазами.
— Тётя Оля, а когда ты снова приедешь?
Ольга Павловна присела перед внучкой, крепко обняла её:
— Не знаю пока, солнышко. Может быть, летом приеду к вам погостить.
Катя просто кивнула, но Виктория видела — девочка всё прекрасно понимает. Дети вообще понимают намного больше, чем кажется нам, взрослым.
Дорога до посёлка Зелёный Яр заняла около часа. Ехали молча. Артём изредка бросал быстрый взгляд в зеркало заднего вида на Ольгу Павловну, но тут же отводил глаза.
Деревенский дом встретил их затхлым запахом сырости и печной золы. За эти два месяца он успел окончательно остыть, одичать. Виктория включила электричество, затопила печь. Артём Сергеевич принёс дров, поставил мамин чемодан в спальне.
— Мам, может, всё-таки…
— Нет, дочка. Всё именно так, как должно быть. Спасибо вам огромное. Артём, ты не думай, что я держу на тебя зло. Я всё понимаю.
Артём Сергеевич просто кивнул, но в его глазах появилось что-то очень похожее на сильный стыд.
Обратно они ехали ещё тише. Катя спала на заднем сиденье. Виктория смотрела в окно и думала о том, что некоторые решения в нашей жизни никогда не будут по-настоящему правильными. Что бы ты ни выбрал — кто-то обязательно пострадает. И жить с этим грузом придётся до самого конца.
Дома Артём тут же достал свой калькулятор и принялся пересчитывать их семейный бюджет. Цифры выстраивались в чёткие, ровные столбики, и с каждой новой строчкой его лицо заметно светлело. Виктория смотрела на своего мужа и осознавала — что-то очень важное в их отношениях сломалось навсегда. И дело было вовсе не в деньгах. А в том, что они, как оказалось, стали людьми, которые способны оставить беспомощную, больную старуху на верную смерть в одиночестве.
Катя проснулась посреди ночи и пришла к ним в спальню.
— Мамочка, а тётя Оля не замёрзнет там?
Виктория крепко обняла дочь, чувствуя, как её горло сдавливает от нахлынувших слёз.
— Нет, малыш. Она не замёрзнет.
Но они обе прекрасно знали, что это — горькая ложь.
А в посёлке Зелёный Яр Ольга Павловна сидела возле тёплой печки, смотрела на играющее пламя и думала о том, что дожила до такого времени, когда даже самая искренняя любовь измеряется исключительно деньгами. И что, возможно, это просто справедливо. Возможно, мир всегда был именно таким, просто раньше это было не так сильно бросалось в глаза.
Она достала из своей сумки старую фотографию — Вика с Катенькой, они на даче, прошлым летом. Обе широко улыбаются, абсолютно счастливые.
— Ничего, девочки мои, — прошептала Ольга Павловна в пустой, гулкий дом. — Ничего. Я не умру этой зимой. Я не дам вам такого огромного груза вины на душу носить.
Но про себя она уже точно знала — эта зима станет для неё последней. И единственное, что хоть как-то её утешало — Вика с Катенькой будут уверены, что она ушла не по их вине.
За окном с тоской завыл ветер, и старый дом глухо заскрипел, словно живое, страдающее существо. Ольга Павловна подложила в печь ещё одно полено — дров должно хватить до начала декабря. А там уж будет видно.
Скажите честно, друзья, как бы вы поступили на месте Виктории? Ведь этот выбор — между спасением близкого человека и благополучием собственной семьи — кажется невыносимым…
