Бывают такие моменты в жизни, когда слова застревают в горле. Как косточка от рыбы. И ты понимаешь — сейчас или никогда.
Я стояла на кухне у Галины Петровны. Моей свекрови. Руки тряслись, когда я накладывала суп в тарелки. Она молча резала хлеб. Толстыми ломтями. Как всегда.
— Лена, ну что ты как неродная? — вдруг говорит она. — Садись, поговорим.
Поговорим… А о чём тут говорить?
👉Здесь наш Телеграм канал с самыми популярными и эксклюзивными рассказами. Жмите, чтобы просмотреть. Это бесплатно!👈
Вчера её сын — мой муж — кричал на меня полчаса. Из-за того, что я забыла купить его маме таблетки от давления. Орал так, что соседи, наверное, слышали. А она сидела рядом. Молчала. Даже не попыталась его остановить.
Теперь хочет поговорить.
— Галина Петровна, — начинаю я тихо. — Когда он на меня орал, вы молчали…
Она замирает с ножом в руке. Хлебные крошки осыпаются на клеёнку.
— Лена… — тянет она. — Ты же понимаешь, Дима у нас нервный. Работа, дела…
Нервный. Конечно. А я что — железная?
Знаете, когда живёшь с человеком пять лет, начинаешь замечать детали. Как он морщится, когда ты говоришь что-то не то. Как сжимает кулаки, когда раздражается. Как его мать всегда находит ему оправдание.
— Он устаёт, — продолжает свекровь. — Семью содержит, дом строит…
— А я что делаю? — перебиваю её. — В солярии загораю что ли?
Галина Петровна вздыхает. Долго так. Протяжно.
— Не кричи на меня, Лена. Я тебе как дочери говорю.
Как дочери… Смешно. У дочери спросили бы, больно ли ей.
Я сажусь, напротив. Суп остывает.
— Галина Петровна, — говорю медленно. — Вчера я плакала в ванной два часа. Знаете, почему?
Она молчит. Крошит хлеб пальцами.
— Потому что поняла: я одна. Совсем одна. Муж на меня кричит, а вы… Вы просто сидите и молчите.
— А что я должна была сделать? — вспыхивает она. — Встать между вами? Я же мать, а не судья!
Мать… Да, она мать. Но чья?
— Знаете, — встаю я. — Может, вы и правы. Может, я действительно слишком много от вас жду.
Иду к двери. Руки всё ещё трясутся.
— Лена, стой! — кричит она мне вслед. — Куда ты?
Останавливаюсь. Оборачиваюсь.
— К себе домой. К маме. Там меня защитят, если что.
— А Дима? А семья?
— А что Дима? Пусть сам объяснит своему начальству, почему я больше не хожу на корпоративы. Пусть сам покупает вам таблетки.
Выхожу во двор. Солнце светит, но почему-то уже прохладно. Осень близко.
Звонит телефон. Дима:
— Але, мама сказала, ты психуешь. Что за детский сад?
— Дима, — говорю спокойно. — Мне тридцать лет. Я закончила институт, работаю, готовлю, убираю. Детский сад — это видимо по-твоему, когда взрослый мужик орёт на жену, а мамочка молчит.
— Да ты что, с ума сошла? Из-за чего весь сыр-бор?
Из-за чего… Знаете, иногда дело не в том, из-за чего. А в том, как.
— Из-за того, что я устала быть виноватой во всём. Устала извиняться за то, что забыла, не успела, не подумала.
— Лен, ну давай дома поговорим. Зачем на улице устраивать спектакль?
Спектакль… А может, он прав? Может, это я всё придумываю?
Но потом вспоминаю глаза Галины Петровны. Как она смотрела вчера, когда Дима кричал. Спокойно так. Привычно.
И понимаю — нет. Не придумываю.
— Дима, — говорю в трубку. — Когда ты перестанешь орать на меня при твоей матери, тогда и поговорим.
Отключаю телефон.
Иду по улице. Листья под ногами шуршат. Жёлтые, красные… Красивые. А я их раньше не замечала. Всё бежала куда-то, торопилась.
Знаете, что самое страшное в семье? Не ссоры. Не крики. А когда привыкаешь. Когда начинаешь думать — ну, бывает. Ну, переживёт.
А потом понимаешь — не переживёт. Что-то внутри ломается. Тихо. Незаметно. Как веточка под снегом.
Дохожу до остановки. Автобус подходит. Сажусь у окна.
Еду к маме. А сама думаю — что дальше? Разводиться? Прощать? Или искать золотую середину?
Но ведь середины не бывает, когда речь идёт о достоинстве. Либо ты человек, либо нет.
Звонит телефон снова. Галина Петровна.
— Лена, Дима говорит, что не хотел тебя обижать.
Не хотел… Интересно. А вчера он что делал, когда я рыдала в ванной.
— Галина Петровна, — говорю устало. — Пусть приходит и сам скажет. Без мамы.
— Но он же гордый…
— Тогда пусть остаётся гордым. А я буду свободной.
Отключаю телефон. Смотрю в окно.
Впереди ещё много остановок. И я знаю, на какой выйду.
Ещё я знаю точно — больше не буду молчать, когда на меня кричат. Даже если молчать проще.
Приезжаю к маме через час. Она встречает меня на пороге. Наверное, по лицу всё понятно.
— Что случилось? — спрашивает, обнимая.
И я рассказываю. Всё. От начала до конца. Мама слушает молча. Только головой качает иногда.
— Дочка, — говорит она потом. — А ты сама-то чего хочешь?
Хорошо она спросила. Сама-то я чего хочу?
— Хочу, чтобы меня слышали, — отвечаю. — Чтобы не кричали на меня каждый день по разным поводам… Чтобы я была не прислугой, а любимой женой.
Мама кивает. Наливает чай. Крепкий, как всегда.
— Останешься на ночь?
— Пока не знаю.
Сижу на кухне детства. Те же шторки в клеточку. Тот же стол, за которым учила уроки. А проблемы уже взрослые. Серьёзные.
В девять вечера звонит Дима. На мамин номер.
— Лена дома? — слышу его голос из трубки.
— Дома, — отвечает мама. — Но не уверена, что хочет с тобой говорить.
Пауза. Потом:
— Передайте ей… Передайте, что я приеду завтра. Поговорим.
Завтра… Интересно, что он скажет завтра?
Ночью не сплю. Лежу в своей детской комнате. Смотрю в потолок. Думаю…
Знаете, когда принимаешь важное решение, всегда страшно. Потому что назад дороги нет. Либо ты меняешь всё, либо остаёшься в том же болоте.
А я устала тонуть.
Утром звонит Галина Петровна. Рано. В семь утра.
— Лена, Дима всю ночь не спал. Ходил по квартире, нервничал…
— И что?
— Ну как что? Ты же видишь, он переживает.
Переживает… А когда я переживала, кто об этом думал?
— Галина Петровна, — говорю спокойно. — Если он хочет меня вернуть, пусть научится со мной разговаривать. А не орать.
— Но ты же понимаешь, мужчины такие…
— Нет, — перебиваю. — Не понимаю. Мой отец тридцать лет женат на маме и ни разу на неё не крикнул.
Тишина в трубке.
— Ты развода хочешь? — тихо спрашивает она.
— Не знаю, — честно отвечаю. — Посмотрим, что Дима скажет.
В обед он приезжает. Я выхожу к нему во двор. Он стоит у калитки. Бледный. Глаза красные.
— Лен… — начинает он.
— Говори, — киваю.
— Прости меня. Я не хотел… Я просто…
— Просто что, Дима?
Он молчит. Смотрит в землю.
— Просто привык, что я всё стерплю? — продолжаю я. — Что мама тебя оправдает?
— Не говори так о маме.
И тут я понимаю. Он не изменился. Совсем.
— Знаешь, что, Дима — говорю устало. — Иди домой. К маме. Она тебя поймёт.
— А мы? А наша семья?
— Какая семья? — смеюсь горько. — У тебя есть семья. Ты и твоя мама. А я… Я была гостьей. Временной.
Поворачиваюсь и ухожу в дом.
Он стоит у калитки ещё полчаса. Потом уезжает.
Вечером мама садится рядом со мной на диван.
— Тяжело? — спрашивает.
— Да, — киваю. — Но правильно.
— А дальше что?
— Дальше буду жить — говорю. — Без криков. Без оправданий. Просто жить.
Знаете, иногда любовь не помогает. Иногда она даже мешает. Заставляет терпеть то, что терпеть нельзя.
Иногда самое правильное, что ты можешь сделать, — это уйти.
Чтобы не превратиться в того, кем никогда не хотел быть.
Через неделю Дима присылает сообщение:
«Мама говорит, ты упрямая. Может, она права.»
Читаю и удаляю.
Мама говорит… Конечно, мама. Она же всегда права.
А я больше не буду доказывать обратное.
Потому что поняла простую вещь: нельзя заставить человека уважать тебя. Можно только уважать себя самой.
И не позволять другим этого не делать.
Даже если эти другие — твоя семья.
