Телевизор уже третий час безостановочно гудел в углу, хотя никто его толком не смотрел — он был фоном, как старый холодильник, нельзя просто выключить, потому что без его ровного гула в квартире становится подозрительно тихо. На кухне разносился аппетитный запах свежеприготовленных котлет, из ванной пробивался стремительный аромат порошка, а в прихожей — затхлая влага обуви, которую Михаил так и не удосужился убрать в тумбочку.
Виктория прошла мимо кроссовок уже в третий раз и, не справившись с равновесием, влетела на них носком.
— Михаил… — произнесла она тихо, но с таким звуком, что даже кот, дремавший на подоконнике, лениво приоткрыл один глаз.
— Что случилось? — заорал он из комнаты, не поднимая глаз от экрана телефона.
— Убери кроссовки, — спокойным голосом напомнила она, хотя и знала, что последует «позже».
— Потом, Вика, я новости читаю… — привычно отозвался он, в его тоне застыло это фирменное «не сейчас и не надо».
Она без лишних слов вернулась на кухню. В их доме молчание было оружием, и оба искусно им владели. Только сегодня Виктория не думала о кроссовках — в её груди бурлило что-то намного серьёзнее. Два месяца назад их совместная жизнь начала напоминать квартиру в преддверии потопа: сырость уже ощущалась во всём, а накопившиеся обиды собирались прорваться наружу.
И корнем этому всему была она — Анна Петровна, свекровь.
Когда-то Виктория восхищалась ею: на свадьбе та с таким восторгом рассказывала, как одна растила Михаила, работала на трёх работах, терпела недуги и тянула целую семью на своих плечах. А в конце торжества вручила им фарфоровый сервиз:
— Чтобы чай вместе пили, а не по углам, — сказала свекровь.
Тогда это казалось милым. Но оказалось, что милое быстро портится, если не ограничить его рамками заботливого «раз в неделю» и не прекратить ежедневные «проверки душевого» личными визитами.
Сначала Анна Петровна заходила «на минутку»: приносила кастрюлю свежего супа, забирала грязное бельё «чтобы постирать у себя» — хотя у Виктории стиральная машина работала безотказно. Однажды, как бы невзначай, вошла в спальню, чтобы «проветрить», и переставила все подушки, нарушив привычный уют.
Виктория молчала. Молчи, мама мужа, — угадывала она внутренний голос. Но одного дня терпение лопнуло.
Это случилось сразу после того, как она закончила крупный проект на работе: на карточку упала гораздо большая сумма, чем обычно, и она с восторгом подумала о новой кухне. Сидела на диване, любовалась цифрами на экране телефона — и вдруг в дверях возникла свекровь с пакетом.
— Ух ты, это что у тебя за премия? — заинтересованно спросила она, заглядывая в экран. Но в голосе проскочил не радостный тон, а такой оценочный «аквариумный», словно товар на рынке.
Виктория захлопнула экран. С того дня Анны Петровны будто и не было: две недели ни звонков, ни визитов, лишь редкие смс на номер Михаила: «Как дела?»
И вот сегодня, словно в затянувшейся мыльной опере, она вернулась. С чемоданами.
— Миша! — раздался голос Виктории в коридоре.
Из комнаты вышел он, в спортивных штанах, с телефоном в руке. И замер, увидев на пороге мать.
— Мам? — вырвалось у него тихо.
— Что, не ждали? — хитро улыбнулась Анна Петровна, ставя чемоданы у стены. — Я решила к вам переехать.
Виктория уставилась на нее безмолвно.
— В смысле переехать? — медленно переспросила она.
— Ну как… — свекровь поправила очки, — пенсия у меня маленькая, здоровье уже не то… А вы двое молодые, успешные. Мне нужен угол, а у вас ведь трёхкомнатная.
Железный голос Виктории дрогнул:
— Анна Петровна, — она знала, что надо сохранять спокойствие, но слова сами рвались наружу, — у нас каждая комната занята, это наш дом, мы не собирались…
— Зачем спрашивать? — пожала плечами свекровь. — Мы же семья. Я Мишу единственная растила, с тобой мы роднёмся однажды…
Михаил метнулся к ней глазами, и в его тёмных зрачках промелькнул страх: «Как же так?» Он подбирал слова, но вместо этого лишь мягко произнёс:
— Мам, давай сначала обсудим.
— Обсудим! — с воодушевлением кивнула та и направилась в кабинет Виктории, где обычно та работала вечером. — Я тут пока вещи растаскаю.
Всё. Чемоданы внутри, их аромат духов — сладковатый, приторный — заполнил квартиру.
Виктория замерла на кухне, стоя у тарелки с супом:
«Что теперь?..» — мысленно перекатывала она фразу свекрови. «Это надолго? Это моя жизнь будет так? Каждый день — чужой человек в доме?»
Через час в дверь вошёл Михаил, зевая, с кружкой в руке.
— Мам, ну… — он вроде хотел успокоить, но остановился на полуслове.
— Я тут подумала, — голос Анны Петровны раздался из-за спины, — если вы мне не поможете, я и свою квартирку сдавать стану. Денег маловато — и на коммуналку, и на лекарства, а у вас, гляжу, зарплаты приличные.
Виктория отложила ложку:
— Помогать как?
— Ну, естественно, — снова появилась свекровь, беззаботно перебирая взятые из шкафа полотенца, — покупать продукты, оплачивать счета…
— Анна Петровна, — Виктория говорила предельно ясно, — вы самостоятельная женщина. Вашей пенсии хватает, и квартира у вас есть. Мы не обязаны вас содержать.
— Вот спасибо, — свекровь фыркнула. — Я всю жизнь вкладывалась в твоего сына, а ты мне в лицо говоришь, что я — никто.
— Мам… — попытался вмешаться Михаил, но она и не слушала.
— Ты и не вмешивайся! — подняла громкий тон Анна Петровна. — И тебе советую: жена у меня заступиться не в состоянии.
Это стало последней каплей.
Вечером Виктория ушла в кафе на подработку: дома было невозможно дышать. Слышала, как свекровь по телефону сетовала подруге, что «то ли молодёжь в семье попалась, то ли не знают, что такое уважение».
Вернувшись лишь под утро, она застала новую картину: её рабочий стол поставили в спальню вместо кровати, а в кабинете устроили свекровь: диван, её платья, её косметику.
— Что это? — Виктория едва сдержала рывок к столу.
— Я подумала, что здесь и так тесно, а тебе на работе удобно, — без тени угрызений совести ответила мать мужа.
В эту секунду зашла и встала в дверях Михаил:
— Мам, ты же не спрашивала…
— А что спрашивать? — лукаво ответила та. — Мы же одна семья.
Схватив сумки, Виктория вхватила сумку свекрови и вырвала их в коридор:
— Пошли. Собирайтесь и уходите сейчас же.
— Что? — мать недоуменно уставилась на невестку. — Ой, так ты меня выгоняешь?
— Нет, — Виктория поставила её чемоданы у стены, — я лишь покажу вам дорогу: это выход.
— Но я всё жизнь для тебя жила… — зазвучал привычный упрёк.
— Это не упрёк. Это факт. У вас есть квартира. Вы можете её сдавать. Мы не будем жарить ваши котлеты и стирать бельё.
— А он что скажет? — свекровь обернулась к сыну.
— Мама, — Михаил опустил взгляд, — я согласен.
Дверь стукнула, и она ушла.
Квартира погрузилась в тишину.
Виктория стояла в коридоре, держа руку на холодной дверной ручке:
«Наконец тишина…», — подумала она и глубоко вздохнула.
Михаил вышел из спальни, держа чашку в руках:
— Ты… ты всё же сказала это.
— Сказала, — ответила она, наливая себе воды. — Нам нужна своя жизнь.
Он кивнул и сел рядом:
— Знаешь, мне и так было плохо.
— Я знаю, — взяла она его за руку, — но теперь будет по-другому. Мы вдвоём.
В этот день они впервые за долгое время смогли посидеть вместе на кухне и поговорить без раздражения и упрёков.
Ночью Виктория уснула крепко, как ребёнок. А утром, придя на работу, она дважды улыбнулась: впервые за месяцы на душе было лёгко и спокойно.
Курс отношений меняют не слёзы и не крики, а твердые границы и решимость быть счастливыми вместе.
А у вас был опыт, когда чёткое «нет» становилось началом новой жизни?
