— Ты опять в своём телефоне, Алина? — с легким ядом поинтересовалась Тамара Ивановна, аккуратно ставя на стол блюдце с пирожным. — На работе, небось, устаёшь так, что мужа не замечаешь. А потом удивляемся, почему семья трещит.
— Я не в телефоне, я читаю отчёт. Завтра важная встреча с клиентом, — спокойно ответила Алина, не поднимая глаз от экрана. — Это часть моей работы, если вы вдруг забыли.
— Работа, работа… — пожала плечами свекровь, демонстративно вздохнув. — Женщина должна быть прежде всего женой. И матерью. А не корпоративной лошадью. Не обижайся, но это же не жизнь, а нервный срыв на каблуках.
— Это не жизнь, а спасательный круг, — Алина наконец оторвалась от телефона и посмотрела прямо в глаза. — Потому что как только я перестану зарабатывать, вы же первыми скажете, что я никчёмная.
— Никогда бы себе такого не позволила, — фыркнула Тамара Ивановна. — Это всё твоя гордыня. И вот это, извините, мнимая успешность. Успешная женщина — это та, у которой муж дома счастлив, а не тот, кто по углам сидит, как побитый кот.
В кухню в этот момент зашёл Дмитрий. Он явно успел перехватить последние слова и замешкался у двери, как человек, внезапно оказавшийся между двумя автобусами.
— Мам, да ты чего опять начинаешь? — тихо буркнул он, неловко улыбаясь. — Алину весь день не видел, а ты сразу с наездов.
— Я не наезжаю, я озабочена. Сына моего задвинули на второй план. Квартира на Алину оформлена, деньги у неё, решения она принимает. А ты что, Димочка? Ты кто в этой семье?
Алина усмехнулась. Горько.
— А кто он в этой семье, Дмитрий? — повернулась она к мужу. — Только честно. Я — ответственная. Я — обеспечиваю. Я — тяну. А ты? Где ты, когда твоя мама звонит мне по утрам и требует, чтобы я сделала вам ремонт в вашей квартире?
— Алина, ну я просто думал… вы договоритесь как-то, по-хорошему, — Дмитрий развёл руками. — Я вообще в это лезть не хотел.
— Логично. — Она встала из-за стола. — Ты, как всегда, не хочешь в это лезть. Зато потом будешь ныть, что я тебя не уважаю. Так вот — я не уважаю. Потому что ты молчишь, когда твоя мать требует, чтобы я взяла кредит на капремонт её кухни. Я вам кто? Дочка Газпрома?
— Мы просим, а не требуем, — вмешался Игорь Петрович, свекор, до этого молчаливо ковырявший салат. — Всё-таки ты жена нашего сына. Мы — одна семья.
— Ага. Только семья, как правило, не требует денег и не считает чужие квартиры. А вы же считаете. И очень тщательно. Помните, кто за что платил, кто кому чем обязан. Алина, мол, молодая, у неё зарплата, пусть и помогает.
— Ты так говоришь, как будто мы тебе чужие, — всплеснула руками Тамара Ивановна. — Мы же всегда были за тебя. Дмитрий, скажи, как мы с ней с самого начала…
— Мам, не надо, — Дмитрий опустил голову. — Не начинай про «с самого начала», пожалуйста.
— Да ты её защищаешь?! — возмущённо вскинулась свекровь. — Ту, что считает себя лучше нас?! Что считает, что может прийти, повелевать, а потом уйти, хлопнув дверью?
— Я не повелеваю. Я просто живу. И мне надоело каждый раз приходить в ваш дом, как на допрос. Как будто вы прокуроры, а я у вас по делу «непокорная невестка».
Алина резко взяла сумку со стула — тонкий кожаный ремешок запутался в спинке, и от дёрганья с треском лопнул.
Вот и всё. Как в жизни. То, что должно держать, вдруг рвётся в самый неподходящий момент.
Она выдохнула, посмотрела на мужика напротив. Мужа. Бывшего, по всем внутренним ощущениям.
— Знаешь, Дим, я подумала. Может, тебе действительно лучше без «корпоративной лошади». Сиди тут. С мамой, с папой. Только, пожалуйста, скажи мне, ты когда последний раз принимал решение сам? Не по маминому сценарию?
Он молчал.
— Ага. Так и думала, — тихо произнесла она, глядя на него с сочувствием, как на подростка, который вот-вот попадёт в беду, но не понимает этого. — Счастливо вам тут. Только без меня.
— Алина, подожди… — растерянно начал Дмитрий, но она уже направлялась к выходу.
— Ремешок у сумки порвался, — бросила она через плечо. — Бывает. Иногда это просто сигнал, что пора её сменить.
Она захлопнула дверь. И в наступившей тишине Тамара Ивановна едва слышно прошептала:
— Всё равно вернётся. Они всегда возвращаются. Особенно когда кредиты брать не на кого.
Игорь Петрович с сомнением посмотрел на жену и пробормотал:
— Зря ты. Всё-таки у неё характер. А у Димы — пельмень.
— Ты знаешь, что ты подставляешь нас всех? — Тамара Ивановна нервно резала огурец. Ломтики выходили неровные, тонкие, как терпение её самой. — Мы с твоим отцом думали, что ты уже взрослый мужчина, а ты стоишь, хлопаешь глазами. Как сопливый.
— Мам, ну что ты опять начинаешь? — Дмитрий сел за стол, уткнувшись в чашку с остывшим чаем. — Мы просто поругались. Это бывает. Она вспыльчивая.
— Она вспыльчивая? — с издёвкой переспросила мать. — Да она опасная. Ты что, не видишь, как она тобой вертит? Она поставила на тебе крест, Дима. А ты всё сидишь и думаешь, как бы ей угодить. Пока она на каблуках по своим корпорациям бегает, мы тут живём, как на пороховой бочке. Квартира — её. Машина — её. Ты у неё кто? Пёс дворовый?
— Не надо, — хмуро бросил Дмитрий, — я не пёс. И квартира оформлена на неё, потому что она за неё платила. Своими деньгами. Это честно.
— А то, что ты с ней жил, вносил свою лепту, за коммуналку платил, ей с работой помогал, с её авралами сидел? Это ты, значит, так, в нагрузку шёл?
— Мам, это и есть брак. Помощь. Взаимность.
— Взаимность?! — Тамара Ивановна откинулась на спинку стула и прищурилась. — Да у вас нет никакой взаимности. Она всё решает сама. И живёт, как хочет. А ты только под да, милая, подстраиваешься. Сначала тебя выселили из своей квартиры, теперь — выставят на улицу.
— Это был её выбор. Она так решила.
— А ты где был, когда она «решала»? — вмешался Игорь Петрович, всё это время молча чинивший кофемашину, хотя кофе в доме никто не пил с февраля. — Мужик ты или нет, Дим?
Дмитрий встал. Резко. Отодвинул стул со скрипом.
— Вот вы мне всё время говорите — будь мужиком, будь решительным. А когда я женился, вы её приняли? Нет. Когда я сказал, что мы живём у неё, вы усмехнулись. Когда я говорил, что у неё успехи, вы только крутили носом. А теперь, когда она устала и сказала: всё, хватит, вы сожрали её заживо. Мам, пап, вы хоть понимаете, что вы отравили нам жизнь?
— Мы?! Мы хотели тебе лучшего! — вскинулась Тамара Ивановна. — Мы же всё делали ради тебя, сынок. Чтоб ты не сидел под каблуком! А теперь ты обвиняешь нас?
— А что вы сделали для моего брака? — спокойно спросил он. — Хоть раз позвонили ей и просто по-человечески сказали: «спасибо, Алина, что терпишь нашего сына»?
— Терпишь?! — перекрестилась мать. — Это теперь называется «терпишь»?
— А что это ещё, мам? — он уже говорил тихо, но так, что в комнате стало слышно, как тикают дешёвые китайские часы на стене. — Каждый день — вечный контроль. Подколки. «Алина, а что ты так поздно? Алина, почему ты не приготовила? Алина, почему не одобрила ипотеку на нас?» Вы её сожрали. А теперь ждёте, что я как ребёнок прибегу назад и скажу: «да, мама, давай жить, как раньше». Не будет так.
Тамара Ивановна, красная, как свёкла, села. Секунду было тихо. Даже чайник на плите будто затих, не закипая до конца.
— Значит, ты выбираешь её, да? — холодно произнесла она.
— Нет, мам. Я выбираю себя. Я устал быть между вами. Вы с одной стороны — как бетонная стена. Она с другой — как ледяная стена. А я посередине. В куртке без молнии.
Игорь Петрович вдруг крякнул, будто поперхнулся.
— Что?
— Да ничего, — он покачал головой. — Просто понял, что ты вырос. Поздно, но… лучше, чем никогда.
— Спасибо, папа, — Дмитрий кивнул. — Жаль, что раньше не понял.
Он достал ключи из кармана. На связке болтался старый брелок с надписью «Дима + Аля = ❤️». Когда-то подарила она, в первый год. Когда всё ещё казалось возможным.
— Ты куда собрался? — испуганно спросила мать. — Подожди, ты ведь не всерьёз?!
— Всерьёз, мам. Я пойду, поговорю с ней. А если она не захочет… значит, будет как будет. Но не с вами. Не в этой кухне, где всё время пахнет упрёками.
— Дмитрий! Я тебя рожала не для этого! — уже почти выкрикнула Тамара Ивановна, вскакивая.
Он обернулся на пороге.
— А для чего, мам? Чтобы я каждый день жил чужой жизнью?
И ушёл. Дверь за ним мягко хлопнула. Как будто даже она — старая, облезлая — понимала: так надо.
Игорь Петрович шумно вздохнул.
— Вот видишь, Тамарочка. Всю жизнь ты его держала на ремешке. А теперь ремешок порвался. Как у той сумки.
— Он вернётся, — с нажимом произнесла она. — Без неё, зато со здравым смыслом. Сын у меня не дурак. Она его заманила, а мы его вытянем.
— Только если он захочет, — спокойно ответил муж и вышел из кухни.
Впервые за последние двадцать лет он чувствовал себя моложе, чем был на самом деле.
— Ты серьёзно выставила его вещи в коридор? — Марина, подруга Алины, вертела в руках чайную ложку, как пистолет на допросе. — Даже ботинки?
— Особенно ботинки, — спокойно ответила Алина, опуская взгляд в кружку. — Старые, дырявые. Я ему ещё год назад говорила — выкинь. Символично, что они первыми полетели за дверь.
— А он что?
— Пришёл. Постоял. Посмотрел. Потом сказал: «Ты даже не даёшь мне шанс всё исправить».
Марина усмехнулась, откинулась на спинку дивана.
— Классика жанра. Они все хотят исправлять, когда их уже вынесли в мусорное ведро. Вон, мой Артём тоже вспоминал, что я «самая родная», когда я его поймала на переписке с его «племянницей из Воронежа».
— Угу, — Алина вдруг тихо рассмеялась. — Я ему тогда ещё сказала: «Ты ошибся адресом. Это не центр реабилитации слабохарактерных мужчин».
Марина прыснула чаем.
— Господи, какая ты всё-таки злая.
— Нет, я просто больше не добрая, — пожала плечами Алина. — Он ведь не просто мне не помог. Он позволил им ломать меня каждый день. Молча. Я работаю по двенадцать часов, приезжаю домой — а там они. «Сделай салат», «Ты грубо смотришь», «Ты нас игнорируешь». Я же не нанималась к ним в домработницы.
— А он?
— А он вечно говорил: «Ты же у меня сильная, ты справишься». Знаешь, какое это лицемерие? Ты сильная — значит, тебя можно не защищать.
Марина поджала губы и кивнула. Они сидели в тишине, как будто в комнате повисла тень от кого-то, кто ушёл, но не до конца.
В это время внизу щёлкнул домофон. Алина вскочила, удивлённо посмотрела на часы.
— Кто это может быть в девять утра в субботу?..
Она спустилась вниз, в полусонной футболке и с заколкой на макушке. И увидела на пороге… Дмитрия. С тремя коробками. И собакой. Которая лаяла, как будто знала, что происходит драма.
— Это что? — холодно спросила Алина.
— Я… переезжаю. К себе. В квартиру. Ну, которая была бабушкина. Мы её сдали, но я нашёл вариант и… в общем, снимаю обратно. Там ремонт плохой, но я справлюсь. Без мамы. Без папы. И без собачьего лайфстайла.
— И зачем ты мне это рассказываешь?
— Потому что я понял, что не хочу быть тем, кем был. Я начал ходить к психологу. Третий раз чуть не попал к вашей соседке, бабе Люсе, но в итоге нашёл нормального. Мужика. С дипломом. Который не советует «намазать пятку горчицей и позвонить маме».
— Ты опять шутишь, когда надо говорить серьёзно, — сдержанно сказала Алина.
— А как ещё? Если я начну по-настоящему говорить, ты закроешь дверь. А я… просто хочу, чтобы ты знала — я не жду, что ты меня простишь. Я просто показываю, что теперь — сам. И что у меня есть дела. Вот, например, — он достал из коробки её ремешок от сумки, — ты его забыла. В тот вечер. Он лежал под диваном. Символично, что ты его не замечала. Как и меня.
Алина молчала. Долго. Смотрела то на ремешок, то на Дмитрия. Потом взяла его из рук.
— Спасибо. Но, Дима… ремешки не возвращают сумку к жизни. Если она порвалась — её уже не сошьёшь.
— Я не швея. Я просто… приношу то, что ты потеряла. А остальное — решать тебе.
Он поставил коробки и пошёл к лифту. Собака ещё раз гавкнула, будто сказала: «Господи, ну хоть бы драму без нас сняли!»
Алина смотрела, как лифт закрывается. И не знала — плакать ей или смеяться.
Через два часа она стояла на балконе. В руках — кружка кофе. На плече — старая, любимая сумка. С новым ремешком.
— Марина, — позвонила она подруге, — а ты веришь, что мужчины могут меняться?
— Верю. Особенно, если им дать в лоб. Или выставить в коридор. С ботинками.
Алина улыбнулась. Грустно, но свободно.
И только потом заметила в телефоне уведомление: «Ваша заявка на развод зарегистрирована. Дата — 15 мая.»
Она нажала «отменить». И вздохнула.
— Дима, — сказала она вслух, как будто он стоял рядом, — если ты не лжёшь — покажи это поступками. Не словами. Ремешок — это хорошо. Но мне теперь нужен каркас. Чтобы сумка не просто держалась, а была надёжной.
И пошла пить кофе. Уже не жена. Но и не чужая.
