Говорят, собственный дом — это крепость. Но что делать, если твои близкие пытаются взять эту крепость штурмом? Сегодня история о том, как семья, которую ты строишь, может оказаться под угрозой из-за чужих интересов.
Анна стояла у кухонной плиты, помешивая в сковородке поджаренную гречку. На часах было без двадцати девять, и она уже знала — Павел опять задерживается. Впрочем, опоздания за последние месяцы стали чем-то вроде нормы. Вечно «мать зазвала помочь», «Андрей попросил заехать», «там документы надо отвезти».
Она посмотрела в окно. Августовский вечер был тёплым, но в доме уже тянуло прохладой. На подоконнике лежали какие‑то бумажные пакеты — Павел вчера забыл вынести мусор, зато утром торопился купить газету для матери. Анна усмехнулась, но смех получился кривым.
В замке щёлкнул ключ.
— Ну наконец-то, — сказала она, не оборачиваясь.
— Привет, — Павел поставил сумку у двери, в голосе — осторожность, как будто он заранее знал, что разговор будет нерадостным. — Мать просила передать тебе вот это, — он протянул небольшой свёрток.
Анна развязала пакет. Там оказался кухонный полотенце с выцветшими розами и баночка варенья.
— Очередная реликвия? — с иронией спросила она.
— Ну, ей приятно, — Павел пожал плечами, снимая кроссовки. — Она сказала, что это «в дом».
— В наш дом или в тот, который она себе в голове придумала? — Анна вернулась к плите, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
Павел ничего не ответил, только вздохнул.
Они с Павлом купили эту квартиру полгода назад. Две комнаты на девятом этаже новостройки — их первая собственная. До этого семь лет жили в съёмных углах, с соседями и чужими кухнями. Квартира была без отделки, но Анна вложила туда всю душу. Выбирала ламинат, спорила с бригадой по поводу цвета плитки, подбирала шторы (Лариса Викторовна тогда сказала: «тёмные, как в морге»).
— А мать твоя как? — спросила Анна, накрывая стол.
— Да нормально. У неё Андрей со Светой были сегодня. Мелкий орёт, они устали.
— Ну, это их жизнь, — Анна поставила на стол тарелки. — Пусть как‑то сами справляются.
Павел сел, помешивая гречку ложкой. Он был молчалив, а Анна чувствовала: он что‑то недоговаривает.
— Ладно, выкладывай, — она посмотрела прямо на него. — Что там за важное дело?
— Ничего… Просто мать говорила… Ну, у Андрея тяжело сейчас. С ребёнком, да ещё аренда.
— А я здесь при чём? — Анна говорила ровно, но внутри уже поднималась волна раздражения.
— Да ни при чём, — он отводил взгляд. — Просто она сказала… ну… что у нас две комнаты, а им бы очень помогло…
— Ясно, — Анна положила вилку. — Это было быстро. Полгода, и уже «помогите, отдайте».
Он поднял руки, будто защищаясь.
— Никто ничего отдавать не просит, — сказал он тихо. — Просто… подумать.
— Павел, мы пять лет к этому шли. Пять лет! И теперь «подумать»? — в голосе Анны дрожали и злость, и усталость. — У Андрея своя семья, свои решения.
Они ели молча. На экране телевизора кто‑то громко смеялся в ситкоме, но смех звучал фальшиво.
Вечером они сидели в гостиной. Павел залипал в телефон, Анна листала каталог мебели.
— Смотри, — сказала она, — вот такой диван в зал хорошо встанет. Уютный, раскладывается, ткань моющаяся.
— Ага… — рассеянно ответил он. — Только… мать сказала, что диван у них сломался.
— Мать сказала… — Анна хлопнула каталогом. — Ты вообще слышишь, что я говорю?
Павел раздражённо бросил телефон на диван.
— Ань, ты как будто против моей семьи настроена!
— Я не против, — Анна поднялась. — Я за то, чтобы наша семья тоже что‑то значила.
Её внутренний голос шептал: «Он опять выберет их. Не нас».
На выходных они поехали в гипермаркет. Нужно было купить люстру в спальню. Вдруг у входа раздался знакомый голос.
— О, молодые! — Лариса Викторовна шла к ним, держа в руках огромную сумку. — А я-то думала, вы только на словах ремонт делаете.
Анна почувствовала, как в животе неприятно потянуло.
— Здравствуйте, — вежливо сказала она.
— Привет, мам, — Павел улыбнулся. — Ты зачем сюда?
— Я вот Андрею детскую кроватку присмотрела. Дорогая, конечно, но для ребёнка же не жалко, — Лариса Викторовна вздохнула. — А вы, может, тоже что‑то посмотрите для племянника?
Анна сделала вид, что изучает ценник на люстре.
— Мы сейчас люстру берём, — сказал Павел.
— Ну, люстра подождёт. А вот дети… — Лариса Викторовна посмотрела на Анну с укором. — Вам бы тоже подумать пора.
Слова были вроде бы безобидные, но под ними Анна ясно слышала: «Вы без ребёнка, а квартира пустует».
Вечером, уже дома, Анна долго не могла уснуть. Павел дышал ровно, спал. Она лежала с открытыми глазами и думала:
«Это только начало. Ещё немного — и они будут решать, на какой подушке я сплю».
За окном тихо гудела трасса. В груди у Анны росла тяжесть. Это не был страх. Это было предчувствие. И она знала: скоро он сбудется.
В субботу утром Анна проснулась от стука в дверь.
Павел ещё спал, поэтому она, накинув халат, пошла открывать. На пороге стояла Лариса Викторовна. В руках — два больших пакета и какой‑то длинный свёрток, перетянутый верёвкой.
— Доброе утро, — сказала свекровь с той улыбкой, в которой Анна всегда чувствовала лёгкий вызов. — Я тут решила помочь вам немного.
— Здравствуйте, — Анна сделала шаг в сторону, пропуская её в квартиру.
Лариса Викторовна вошла, оглядела прихожую, как хозяйка, проверяющая порядок.
— Так… коврик бы помыть. И обувь вон у вас как стоит… — она поставила пакеты на пол. — Вот, это вам в спальню — шторы. Светлые. Я знаю, у тебя там темно.
— У нас уже есть шторы, — спокойно сказала Анна, хотя внутри у неё сжалось всё.
— Те тёмные, как в погребе. У молодой семьи должно быть светло! — свекровь развязала свёрток и потрясла плотной тканью с золотистыми узорами. — Я ещё карниз привезла, вот.
Павел появился в коридоре, зевая.
— Мам, ты чего так рано? —
— Так я ж помочь! — с лёгкой обидой ответила Лариса Викторовна. — Вы всё заняты, ремонт у вас. А я, между прочим, жизнь прожила, знаю, как уют делать.
Анна молча ушла на кухню. Она слышала, как свекровь рассказывает Павлу, что у Андрея опять проблемы с деньгами, что «надо бы собраться всей семьёй, решить».
Через пару минут в кухню зашёл Павел.
— Ань… ну давай повесим эти шторы, а? Ей же приятно будет.
— Ей будет приятно, а мне? — Анна поставила кружку на стол чуть громче, чем нужно. — Я их даже выбирать не могла.
— Ты слишком остро реагируешь… — начал он, но замолчал, когда увидел её взгляд.
Вечером Анна зашла в спальню и увидела, что новые шторы уже висят.
— Серьёзно? — она повернулась к Павлу. — Ты даже не спросил?
— Она сама повесила, — он поднял руки. — Я не хотел скандала.
— А я теперь должна жить в её гостиной, да?
Он ничего не ответил.
В воскресенье они поехали к Андрею на «семейный ужин». Анна не хотела, но Павел настоял.
Андрей встретил их на пороге, усталый, в мятой футболке. В гостиной плакал ребёнок. На кухне, словно в эпицентре, сидела Лариса Викторовна.
— Ну что, поговорим? — сказала она, когда все расселись. — У Андрея и Светы сейчас сложно. Мы подумали… Может, вы временно переедете ко мне? А Андрей со Светой — к вам. Две комнаты, ребенку просторней, а вы всё равно вдвоём.
Анна замерла. Павел открыл рот, чтобы что‑то сказать, но она опередила:
— Нет.
В комнате повисла тишина.
— Анечка, ты не подумала… — начала свекровь.
— Я подумала. И мой ответ — нет. Мы покупали квартиру для себя. Мы туда вложили всё. И мы там живём.
Лариса Викторовна прищурилась.
— Ты эгоистка, Анна. Семья — это когда помогают.
— Семья — это ещё и когда уважают чужой дом, — спокойно, но твёрдо сказала она.
Павел сидел, сжав губы. Он не вмешивался. И это было хуже, чем если бы он встал на чью‑то сторону.
По дороге домой они почти не разговаривали. В лифте Павел наконец сказал:
— Ты могла сказать мягче.
— А ты мог бы хоть раз сказать «нет» вместо меня.
Он отвернулся к дверце лифта, и Анна поняла: теперь молчание будет долгим.
Ночью она проснулась от того, что в телефоне пришло сообщение. На экране — от Павла: «Мам, я завтра заеду, поговорим. Ане пока не говори».
Анна лежала, глядя в потолок, и чувствовала: следующая неделя изменит всё.
Анна проснулась раньше Павла. За окном было серое утро, и тишина в квартире казалась ненормальной, как затишье перед бурей. Она вспомнила сообщение в телефоне — то самое, которое он отправил матери ночью, думая, что она не увидит.
Сначала было желание разбудить его и всё выложить. Но потом она поняла: лучше дождаться вечера. Пусть у него будет время, чтобы добровольно рассказать.
Днём Анна занималась делами, но всё время чувствовала, как внутри копится напряжение. Павел ушёл «на встречу с клиентом», хотя она почти не сомневалась, куда он на самом деле направился.
Вечером он вернулся с усталым лицом. Поставил пакет с продуктами на стол, словно подкупая её этим жестом.
— Как день прошёл? — спросил он, стараясь говорить как обычно.
— Нормально, — коротко ответила Анна. — У тебя?
— Тоже. Клиент сложный, но вроде всё решил.
Она посмотрела прямо в его глаза.
— Павел, ты был у мамы.
Он моргнул, и на мгновение на его лице отразилось то самое — растерянность, когда ложь застали врасплох.
— С чего ты взяла? — попытался он уйти в сторону.
— Я видела сообщение.
Он замолчал. Потом устало сел за стол.
— Ань… Она просто переживает. Мы с ней обсудили, что, может, на время всё-таки…
— Нет, — перебила Анна. — Мы уже говорили. Никаких «на время».
Павел поднял голос:
— Ты что, не понимаешь? У Андрея проблемы, ребёнок маленький! А у нас двое взрослых, и мы справимся! Это же моя семья!
— А я кто? — Анна тоже не сдержалась. — Я в этой истории кто? Посторонняя? Я должна уступить наш дом, потому что твоя мама так решила?
Он ударил ладонью по столу.
— Ты эгоистка. Думаешь только о себе!
— Нет, я думаю о нас. Но, похоже, в твоей картине мира нас — это ты, твоя мама и твой брат. А я — приложение, которое должно молчать и подстраиваться.
Павел встал и пошёл в спальню, бросив:
— Не хочешь — как хочешь. Но я им помогу.
На следующий день Анна пришла домой и увидела, что в коридоре стоят чемоданы.
— Что это? — спросила она, чувствуя, как в животе всё сжимается.
Из кухни вышла Лариса Викторовна.
— Мы решили, что вам пока лучше пожить у меня. Я уже всё собрала, — она говорила так, будто объявляла о чем‑то приятном.
— Мы? — Анна посмотрела на Павла, который стоял с опущенной головой.
— Ань, это временно, — пробормотал он.
— Нет. Это окончательно.
Она подошла к чемоданам и оттолкнула их ногой к стене.
— Я из этой квартиры никуда не поеду. Это мой дом. Я вложила в него свои деньги, свои силы, своё время.
Лариса Викторовна побагровела.
— Так вот какая ты… Я‑то думала, ты умная, добрая. А ты — холодная и бездушная!
— Я просто не позволяю вами управлять, — твёрдо ответила Анна.
Вечером они остались вдвоём. Павел молчал, сидя на диване с телефоном. Анна чувствовала, что между ними выросла стена.
— Если ты хочешь жить по указке мамы, — тихо сказала она, — живи. Но без меня.
Он поднял голову.
— Ты серьёзно?
— Более чем. Я не собираюсь быть человеком, у которого забирают дом ради чужого комфорта.
Павел ничего не сказал. Просто отвернулся.
Анна встала, пошла в спальню и закрыла дверь. Она знала: этой ночью они спать в одной кровати уже не будут. И, возможно, никогда больше не будут жить одной жизнью.
Когда вы строите свой мир, так важно защищать его границы. История Анны — это пример того, как твёрдость и принципиальность могут спасти не только дом, но и чувство собственного достоинства. А как вы думаете, где проходит та самая черта в отношениях с родственниками, за которую нельзя переступать?
