Квартира на Сходненской досталась им от мужа Ирины — вернее, от его мамы, Веры Алексеевны. Та вовремя подсуетилась, приватизировала, потом переписала на сына, а тот, глядя на жену с двумя детьми и придавленным видом, предложил:
— Слушай, Ир, ну живём же мы в ней… хочешь, давай оформим пополам?
Ирина тогда чуть не прослезилась от умиления. Это был первый и, пожалуй, единственный раз, когда Алексей проявил самостоятельность в чём-то, кроме очередного баг-фикса в своей онлайн-игре. А квартира — пусть и двухкомнатная, с советским ремонтом и соседом за стенкой, который слушал шансон по ночам — всё же была чем-то вроде крепости. Её крепости. Пока не приехала мама мужа. С чемоданом. И с подушкой в наволочке с мишками.
— Я временно, — с улыбкой сообщила Вера Алексеевна, пристраиваясь на кухонном табурете, — пока у меня с ремонтом. Три-четыре недели максимум. Ну и внуков повижу.
«Три-четыре недели» растянулись на полгода. Подушки сменились на ортопедический матрас, в ванной появился её отдельный шампунь, в холодильнике — селёдка в трёх контейнерах, и фирменный борщ, который никто не просил.
— Ты как вообще? — спросила однажды Ирина подругу Машку по телефону, тихо, из туалета, потому что другого уединённого места в доме уже не было. — У тебя муж хотя бы не молчит сутками. Мой, как тумблер: или орёт, или «я в катке». А мама его, кажется, решила умереть у нас в гостях. Медленно. Со всеми удобствами.
— Может, она болеет? — сочувственно протянула Маша.
— Она здорова, как бронетранспортёр. Просто прикидывается бронёй, чтобы её никто не трогал.
Маша посмеялась, но Ире было не до шуток. Вера Алексеевна за шесть месяцев превратила их и без того тесную квартиру в территорию непрерывной критики и пассивной агрессии.
— А ты детям брокколи не даёшь? Ну, ничего, в моё время тоже без всего росли. Правда, и аллергии было меньше.
— Уборку ты делала, да? А швабра у тебя с душой — просто разводит грязь.
— Ой, а Алексей у меня всегда в чистоте жил, ну, до свадьбы. Потом, конечно…
— Посуду лучше руками домывай, машинка — это для ленивых.
— А ты не думаешь, что дети тебя не слушаются потому, что ты с ними как с коллегами?
Ирина молчала. Не потому, что ей нечего было сказать. А потому, что знала — если начнёт говорить, то, возможно, начнёт и кричать. А если начнёт кричать — то не остановится. И вынесут её не в переносном смысле.
«Это же не её квартира», — повторяла она себе как мантру. «И не его. Напополам. Моя тоже. Я не гостья. Я — жена. Я — мать. Я — живу тут, а не гостюю у свекрови с её воображаемым остеохондрозом и шампунем с крапивой».
Но ощущение было обратное: будто она невестка в гостях, на птичьих правах. Муж, вечно уставший и хмурый, говорил:
— Ну потерпи, Ир. Ну правда. Что мне — выгнать мать?
— Нет, конечно. Просто поставь ей палатку на балконе.
Он усмехался. Один раз даже сказал:
— Ты злая стала. Вот честно. Раньше другая была. Ласковая. Смеялась. Влюблённая.
— Раньше я не жила в коммуналке с мамой твоей. Вот и разница.
В какой-то момент Ирина перестала стелить постель на диване в зале. Просто не успевала — Вера Алексеевна ложилась раньше. Ставила сериал, закутывалась в свой махровый халат, щёлкала пультом, и даже не поворачивала головы, когда Ира заходила в комнату.
— Ты всё ещё работаешь по вечерам? — бросала свекровь через плечо. — Странно. Вон, у Светки с четвёртого — муж зарабатывает, она дома. А у тебя, как у гуся — ни времени, ни перьев.
— Что? — удивлённо моргала Ирина.
— Ну, ты же гуся не держала — не поймёшь.
Однажды она зашла на кухню, а там Вера Алексеевна пила чай с её старшей — Катей.
— Ты, главное, маму слушай, но фильтруй. Она, конечно, старается, но ей тяжело. Вот если бы бабушка могла помочь…
Ирина стояла в дверях и чувствовала, как внутри всё медленно, но неумолимо закипает. Накрывает крышкой. Клокочет.
— Мам, — спокойно сказала она мужу вечером. — У нас заканчивается её «ремонт». Я хочу, чтобы она уехала. Ну или сняла себе жильё.
Алексей уставился в монитор:
— Ты с ума сошла? Она пожилой человек. Как я ей скажу?
— По-русски. С выражением.
— Ир, не начинай. Ей и так тяжело. Её квартира вся в плесени.
— И наша уже почти тоже. От её селёдки.
На следующий день за ужином Вера Алексеевна вздохнула и обвела всех взглядом, как учительница в начальной школе:
— Ну, раз уж я здесь, может, я и в прописку впишусь? На всякий случай. Алексей, у тебя же там доля?
Вилка выпала у Ирины из рук.
— Простите, что вы сказали?
— Да ладно тебе, — улыбнулась свекровь. — Я ведь никому не мешаю. Зачем эти формальности?
— Формальности? Вы серьёзно?
— Ир, ну ты чего, — нахмурился Алексей. — Она же просто хочет…
— А я просто хочу жить в квартире, где нет третьего взрослого человека, который делает вид, что я нянька, а она королева. И у нас квартира не «твоё — моё». У нас — «пополам». Или ты забыл?
Алексей замолчал. Пауза повисла. Даже дети вдруг перестали спорить из-за мультиков.
— Ты меня выгоняешь, да? — тихо спросила Вера Алексеевна, поджимая губы. — Старую женщину. После всего, что я для вас сделала?
— Вы здесь полгода. Никто вас не выгоняет. Просто верните себе свою личную территорию. И оставьте нам нашу.
— Понятно, — сказала свекровь, вставая. — Чужая я вам. Обуза.
— Нет, просто не родственница по прописке, — ответила Ирина уже без эмоций.
Алексей в ту ночь спал на полу, на матрасе. Добровольно. Но не как герой, а как страус — голову в песок, лишь бы никто не трогал.
А утром Вера Алексеевна собрала сумку. В ту же самую — с мишками. И сказала:
— Алексей, я уезжаю. Но это тебе ещё аукнется. Жену выбирал — так и хлебай. Но я была против с первого дня. И не ошиблась.
Она хлопнула дверью.
А Ирина стояла и смотрела на мужа, который молчал. Просто молчал. Даже не обернулся.
Алексей проснулся рано, от звона. Казалось, в доме упал антикварный сервиз — тот самый, который Вера Михайловна привезла из Тулы и о котором повторяла чаще, чем Ирина говорила слово «работа». Но сервиз был цел, просто Ирина вытащила с антресолей пылесос и теперь стучала им по каждой стенке, как будто хотела выдуть Алексея из квартиры вместе с пылью.
Он натянул на себя спортивки и, не особо торопясь, вышел на кухню. В кухне пахло жареным луком и злобой. Ирина стояла у плиты в спортивных штанах и майке с надписью «Don’t talk to me» — очень точное отражение её нынешнего настроения.
— У нас кто-то умер? — лениво спросил он, садясь на табурет у окна.
— Нет, к сожалению. Было бы проще. Хотя, возможно, у кого-то умер мозг, — не оборачиваясь, ответила Ирина и шумно захлопнула дверцу духовки.
Алексей вздохнул.
— Ира, я вчера до трёх ночи сидел. Код писал. Мы почти сделали первую механику. Там уникальный движок…
— Алексей, — прервала она, резко повернувшись, — ты два года пишешь механику. Её уже пора было в анатомический музей сдавать, на препарирование. Ты хотя бы понимаешь, что живёшь за мой счёт?
Он поднял руки, как бы в оборонительном жесте.
— Я понимаю! Просто сейчас очень важный этап. Мы почти дошли до альфа-версии. Дима говорит, это может выстрелить…
— Дима говорит! — она засмеялась, но в этом смехе не было радости. — А что ты скажешь детям, когда они спросят, почему им не купили зимние сапоги? Что «Дима сказал, что движок почти готов»?
— Это не просто движок, Ира. Это симулятор выживания, но с элементами тактической стратегии и экономики. Аналогов нет!
— Конечно нет. Потому что всем нормальным людям хватает реальной жизни, чтобы выживать и стратегически экономить!
— Ира… — тихо начал он, — я не хочу всё бросать. Это мой шанс. Если мы доведём до релиза — это же могут быть миллионы…
Она резко подошла ближе и почти вполголоса процедила:
— А знаешь, сколько стоит твоя вера в этот шанс? Двести сорок тысяч. Именно на такую сумму ты оформил кредит на моё имя.
Алексей замер. Тишина в кухне вдруг стала гулкой, как в церкви перед исповедью.
— Я… я думал, ты не узнаешь так быстро, — выдавил он.
— Да ты что? — усмехнулась она. — Это, наверное, у тебя в игре так: нажал на кнопку — и всё исчезло. А в жизни, Лёша, за всё надо платить. И мне придётся платить проценты, потому что ты решил поиграть в Илона Маска от гейминга.
Он встал, подошёл к ней, попытался взять за руку. Она отдёрнулась.
— Я найду деньги, Ира. Я продам ноут, моник, что угодно. Я не хотел…
— Ты ничего не хотел, — перебила она. — Ты просто хотел, чтобы тебя не трогали. Чтобы все верили в твою мечту, а ты — нет. Ты же сам в неё не веришь. Ты просто боишься выйти в реальный мир. Где надо пахать, а не «кодить» под пиво.
— Я не пью, — машинально сказал он.
— Поздравляю. Один плюс в резюме.
Из детской донёсся крик — Саша не мог найти тетрадку по математике. Через секунду выскочила Катя, в одной футболке и колготках, и со злостью прошипела:
— Мама, он опять рисует на моих листах!
Ирина вздохнула, пошла разнимать детей, а Алексей остался стоять у стола, глядя на их старенький холодильник, облепленный магнитами. В одном углу — фото с моря, два года назад. Счастливая Ира, он с Сашей на плечах. Тогда он ещё работал в техподдержке, ненавидел свою работу, но знал, что у него есть семья. Сейчас — не знал.
Он сел, открыл ноутбук. Разработанная накануне анимация главного героя игры — худощавого парня в шапке-ушанке — двигалась по экрану, смешно приплясывая. Это должно было быть забавно. Сейчас — было жалко. Как и себя.
К обеду Ирина ушла на работу. Катю он отвёл в сад, Сашу — в школу. В квартире стало тихо.
Позвонил Дима.
— Ну чё, брат, сегодня тестим боевку?
— Не сегодня, — глухо сказал Алексей.
— Ты чего?
— Ты знал, что я оформил кредит на Ирину?
Дима замолчал. Потом тихо выдохнул:
— Лёх… Ты реально оформил? Я думал, ты пошутил тогда.
— Нет. А она узнала.
— Блин. Ну ты даёшь…
— Знаешь, что самое тупое? Я думал, я смогу её удивить. Типа — смотри, вложился, проект пошёл, мы в плюс. А теперь — минус, причём по полной.
— Ты же понимаешь, что ты перегнул, Лёх?
— Понимаю. Поздно, но понимаю.
На экране появился код. Алексей посмотрел на него как на древнюю рукопись. Всё это — бессмысленно. Без Иры, без детей. Без дома, в котором он чувствует себя ненужным предметом мебели.
Вечером он поджидал Ирину. С цветами. Никакой банальности — просто ирисы. Её любимые. Она подошла к подъезду, увидела его — и на секунду замерла.
— Что, решил красиво уйти?
— Решил поговорить.
— Цветами?
— Хотя бы не с кредитной картой.
Она взяла цветы. Помолчала.
— Пять дней. У тебя есть пять дней, чтобы показать хоть что-то реальное. Деньги. Работа. Результат. Или чемодан. Без диалогов.
— Понял, — кивнул он. — Пять дней.
— И не вздумай снова залезть в онлайн-магазин «для геймеров». В следующий раз я тебе вместо букета вручу судебную повестку.
— Буду рад встрече, — слабо улыбнулся он.
Она ушла, оставив запах духов и надежды. У него было пять дней. Ровно пять.
Первые два дня Алексей провёл в режиме цейтнота. Не в виртуальном мире, а в самой настоящей реальности. Утром — отвезти Катю в сад. Потом — созвон с Димой и просьба: «Одолжи мне на пару дней свой системник». Свой он продал ещё ночью, молча, без объяснений. Просто — выставил на «Авито», отдал парню в растянутом худи, который не задал ни одного вопроса. Два года жизни — в руках подростка. Символично.
На третий день он проснулся в семь утра, без будильника, с пустой головой и неожиданным спокойствием. Пошёл мыть посуду. Потом сварил кашу. Не открыл ноут. Даже не подумал.
В час дня раздался звонок. Дима.
— Лёха, я тут закончил рендер, и… Чувак, это работает! Серьёзно! Я показал это Игорю — он сказал, что можно идти к инвесторам!
— Рад за тебя, Дим, — голос у Алексея был ровным. Слишком ровным.
— Ты что, не понял? Мы можем реально выстрелить. Просто представь — офис, команда, издатель, демо на «Игромире»!
— Дим, я больше не в проекте.
— Ты издеваешься?!
— Нет. Я просто проснулся. Первый раз за два года — реально проснулся. И понял, что вся моя жизнь — это не движок. Это Ира. Дети. И то, как я врал сам себе. Я не Иллон Маск. Я обычный мужик, который испугался идти работать в «Пятёрочку».
— Но ты талантливый…
— Может быть. Но я задолбал всех своим талантом. Особенно тех, кто любил меня просто так.
Дима молчал. Потом выдохнул:
— Если передумаешь — мы не закроем проект. Он твой тоже.
— Спасибо, брат.
На четвёртый день Алексей нашёл работу. Не мечты, но настоящую. Слесарем в ЖКХ. Мимоходом сказал Ирине — за ужином, между котлетой и пюре.
— В шесть утра вставать, — пожал он плечами. — Грязь, грохот, но платят стабильно.
— А со спиной как?
— Нормально. Согнусь — не развалюсь.
Она кивнула. Без слов. Просто подлила ему компота.
На пятый день он забрал Катю из сада, купил ей рожок мороженого и шёл домой, держа её за руку. Рядом шёл Саша, на ходу объясняя сестре, почему нельзя есть снег.
На шестой день — пришла повестка. Не судебная. Из налоговой. «Просим предоставить пояснения по неуплате…» — Алексей вздохнул. Разборки с банком шли фоном.
На седьмой — было воскресенье. Ирина подошла к нему в коридоре, когда он надевал рабочую куртку. Посмотрела пристально.
— Ты знал, что я не выгоню?
— Нет. Я думал, выгоните.
— А если бы выгнала?
— Наверное, ты была бы права.
Она молча прижалась лбом к его груди.
— Я не верила тебе. Я устала верить. Слишком много слов, слишком мало дела.
— Теперь будет наоборот, — тихо сказал он.
— Игра получилась?
— Да. Получилось. Но без меня. Я всё отдал. Даже исходники. Пусть летит.
— А тебе не жаль?
Он подумал. Потом покачал головой:
— Жаль, что раньше не понял, ради чего стоит жить. Но лучше поздно, чем никогда.
Вечером они сидели за столом — вчетвером. Дети рисовали, Ира разливала чай, Алексей что-то отмечал в блокноте. Не проект, не игра. Просто список дел: заплатить за сад, купить Ире новые перчатки, заменить лампочку в ванной.
— А ты знаешь, — сказала вдруг она, — я сегодня смотрела твой движок. Выложили демо. Там герой — такой лохматый, в шапке.
— Наш, — усмехнулся он. — Почти автобиография.
— Он в одной сцене стоит у дома. Старого, с облупленным забором. Смотрит на него, и видно, что боится зайти.
— Боится вернуться, — кивнул Алексей.
— А потом заходит. И в доме свет.
Она посмотрела на него долго, без слов.
— Свет, Лёша. А не гейм-овер.
