Квартира на юго-западе Москвы была вполне себе ничего — светлая, двушка, с балконом и стиральной машинкой, купленной ещё в те времена, когда евро был по тридцать. Алина Петровна жила тут уже лет семь, с тех самых пор, как продала доставшуюся от бабушки хрущёвку и добавила свои честно заработанные маркетологические миллионы. Потом в квартиру приехал Игорь — сначала временно, а потом и навсегда. И вот уже пять лет как муж.
Жили нормально. Ну, не как в кино, конечно, но и не как в уголовной хронике. Пока не начали звонить.
Звонили в основном по вечерам, когда Алина приходила с работы, снимала каблуки и наливала себе полстакана белого, а Игорь смотрел «Что? Где? Когда?». Телефон дрожал на тумбочке, и на экране высвечивалось имя, от которого Алине хотелось лезть в духовку — «Мамуля».
— Опять твоя мамочка, — произнесла она как можно спокойнее, но в голосе всё же звякнула ложка сарказма.
— Ну я же не виноват, что она мне мать, — вздохнул Игорь, вставая с дивана. — Может, что-то срочное…
— Да, как в прошлый раз, когда «срочное» было двадцать тысяч на стоматолога её собаки. Или когда «жизненно» — это новый водонагреватель для брата…
— Ну ты же понимаешь, у них никого нет, кроме меня.
— А у меня кто есть, Игорь? — обернулась Алина, ставя бокал на стол. — Я тебе, прости, жена или хоспис для твоей родни?
— Не начинай, пожалуйста.
Он вышел в коридор, чтобы говорить по телефону. Алине слышен был только его мягкий, уговаривающий голос, и иногда — раздражённые вздохи. Она же сидела и смотрела в стену. В её голове бился один и тот же вопрос: почему она всё это терпит?
— Ну что там? — спросила она, когда он вернулся.
— Да так… Ничего. Просто мелочь.
— Какая «мелочь»?
— Ну… Маме нужно помочь с кредитом. Она поручилась за Ленку, ту опять обманули, теперь банк требует платёж. Сумма не ахти — всего сто двадцать тысяч.
— Сто двадцать?! Ты понимаешь, что это мои деньги?
— Наши, — поправил он с плохо скрытым раздражением.
— Ага. Только когда надо кому-то помочь — они «наши». А когда я говорю, что мне нужно поменять резину на машине — это «твои понты».
— Опять двадцать пять.
Он прошёл на кухню, включил чайник. В их квартире бытовые конфликты всегда сглаживались техникой. Споришь? Включи чайник. Орёшь? Открой холодильник. Разводишься? Помой пол.
— Ты хоть понимаешь, Игорь, что ты просто всех нас топишь? Ты, как капитан «Титаника», который сначала сделал дырку в борту, а теперь орёт: «Не паникуйте! Это просто вода!»
— Они — моя семья, Алин. Что ты хочешь, чтобы я их бросил?
— Нет. Я хочу, чтобы ты начал уважать СВОЮ жену.
Он молчал.
— Или ты считаешь, что в этом браке важно только то, что скажет твоя мамочка?
— Перестань.
— Знаешь, как она меня называет? — Алина наклонилась вперёд. — «Стерва с деньгами». Это из её последнего голосового. Хочешь послушать?
— Она просто волнуется…
— Да она просто паразитирует! Вся твоя семейка! Они сидят у нас на шее, как жирные коты, и требуют молока, когда у нас уже кости торчат!
Он бросил ложку в раковину.
— Всё, Алин. Я не хочу сейчас ссориться. Я просто попрошу у тебя эти деньги. Один раз. И всё.
— Вот это ты уже говорил. И в прошлый раз. И до этого. И когда продал свою квартиру «на помощь брату». Ты всё ради них, Игорь. Только ты уже не муж. Ты — банкомат с функцией объятий.
Он стоял у стены, будто не знал, куда деваться.
— Ладно. — Она вздохнула, устала. — Хочешь, помогай. Только учти — это были последние деньги с моего вклада. Больше не дам.
— Спасибо. — Он кивнул. — Я всё понимаю. Правда.
На следующий день он с утра ушёл — не на работу, не к друзьям. Сказал, что по делам. Алина его не спрашивала. С утра не хотелось устраивать шоу.
Но вечером она вернулась домой и увидела, что из шкафа исчезли его пиджаки. С полки — одеколон. Из ванной — зубная щётка. И, что самое интересное, в почтовом ящике валялся клочок бумаги с надписью:
«Прости. Это временно. Надеюсь, ты поймёшь.»
— Прекрасно, — сказала она вслух, глядя на стену. — Начинается второй акт этой дешёвой мелодрамы.
Она включила телевизор, но экран только раздражал. Телефон мигал, как назойливый муравей: «Ольга Ивановна: 4 пропущенных». Алина выключила звук.
Через полчаса позвонила подруга — Ленка, та самая, с которой можно было жаловаться, пить вино и обсуждать, как мужчины всё портят.
— Ну и? — деловито спросила Ленка. — Ты что, его обратно пустишь?
— Да пока не собираюсь.
— Слушай, если он в следующий раз попросит денег, пусть продаст почку. Или свою маму. По частям.
Алина засмеялась сквозь слёзы.
— Лен, ты иногда бываешь чересчур.
— А он нет? — отрезала подруга. — Пошёл к мамке, как кот после кастрации.
— Знаешь… Я устала. Не от него. А от всего этого.
— Ну так выброси. Всё. И начни жить. Как человек, а не как спонсор «Фонда спасения обиженных родственников».
Вечером Алина лежала в кровати, смотрела в потолок. Привычно чувствовала справа — пусто. Обычно он тут, храпит тихонько. А теперь — дыра.
«Прости. Это временно. Надеюсь, ты поймёшь.»
Алина закрыла глаза.
— Да пошёл ты, Игорь. И маму свою с собой возьми. Временно. Или навсегда.
Прошло две недели. Алина всё ещё ждала, что Игорь объявится. Хоть смс, хоть голосовое, хоть вороной на балкон прилетит — мол, прости, родная, всё понял. Не потому что скучала — нет. Просто было бы логично. Он же взрослый мужик, не страус, чтобы прятать голову в подол матери.
Но Игорь не появлялся.
Зато появлялась Ольга Ивановна. В прямом и переносном смысле.
Сначала — в вотсапе.
«Ты всегда была холодной, Алиночка. Холодной и жадной. А у женщины должна быть душа, а не калькулятор.»
Потом — в виде звонков, которые Алина сбрасывала. Потом — в виде письма. Обычного, на бумаге. Со скрипучими каракулями, как будто его писали под диктовку чёрта с моторикой младенца.
«Если ты была настоящей женщиной, ты бы отдала свою квартиру мужу. Он в неё вложился. Своими нервами и заботой. А теперь ты выгнала его, как пса. Я не позволю так с ним обращаться.»
Алина читала это, сидя на кухне, и ела сыр прямо с ножа.
— Ольга Ивановна, — сказала она в пространство, — если я вас когда-нибудь встречу на улице, я, скорее всего, не подойду. Потому что у меня хорошее воспитание. А вот если вы ко мне подойдёте — не обижайтесь, если вас кто-то случайно столкнёт в мусорный бак.
Она взяла телефон. Позвонила нотариусу.
— Здравствуйте. Да, хочу уточнить. Квартира — моя. Куплена до брака. Ни в каких долях он не записан.
— Совершенно верно, — успокоил её голос в трубке. — Это ваша личная собственность.
— Спасибо. Просто я боюсь, что сейчас за меня борется целая команда «профессиональных родственников».
Тем же вечером ей позвонил он.
— Алин, привет.
Голос был спокойный, будто ничего не произошло. Будто он просто за хлебом сходил.
— Ну здравствуй, блудный сын. Как там в родовом гнезде? Мама кормит с ложечки?
— Слушай, не начинай. Я просто хотел поговорить.
— А я просто хотела жить нормально. Без криков, долгов и твоей мамаши, которая пишет мне письма, как будто я изнасиловала её кота.
— Алин…
— Что? Денег снова надо? Или ты решил, что я тут соскучилась и вяжу тебе шарфик, чтобы ты не простыл на пути в ад?
Он замолчал.
— Ладно. Прости. Погорячился. Я просто хотел… Ну, типа… мы же вместе много прошли…
— Да. Особенно мимо моей финансовой стабильности.
— Мы можем увидеться? Поговорить по-человечески. Без криков.
Алина повесила трубку. Не потому что не хотела говорить. А потому что знала: он не изменился. Просто начал заходить с другой стороны.
Через день Игорь пришёл. Принёс вино. Безалкогольное. Как будто у неё печень, а не сердечная недостаточность от его поступков.
— Ты неплохо выглядишь, — сказал он, оглядывая квартиру.
— А ты так себе. Похудел.
— Мама на диету посадила. Говорит, мясо — это зло.
— Ага. Только если это не мясо чужого мужчины.
Они сели на кухне. Сначала молчали. Потом он начал.
— Алин, я понимаю, что был неправ. Просто… Я в ловушке. Мама требует. Брат просит. Сестра ноет. А я один.
— А я, значит, два? Или ты хочешь, чтобы я снова тебя спасала?
— Я не этого прошу. Просто… я хочу всё вернуть.
Алина встала.
— Знаешь, Игорь, ты не хочешь вернуть меня. Ты хочешь вернуть доступ к моей квартире, моим деньгам и моему терпению. Но его больше нет. Терпения. Всё. Закончилось.
— Я любил тебя.
— Может быть. Но ты любил ещё кое-что. — Она показала на кошелёк. — И тебе это нравилось чуть больше.
— Ты правда всё ставишь на деньги?
— Я ставлю на уважение. А ты за эти годы не вложился ни в что, кроме своих родственников. Знаешь, кто ты?
— Кто? — голос у него был глухой.
— Ты — мамино мыло. С виду — вроде мужик. А по факту — скользкий и бессмысленный.
Он хотел уйти, не хлопнув дверью. Но она хлопнула сама. Потом достала бутылку настоящего вина. Села на подоконник.
На следующий день он снова звонил. Потом писал. Появилась Ольга Ивановна, теперь уже с предложением встретиться и «всё уладить по-доброму».
Алина не ответила.
Но через неделю в дверь позвонили. Она открыла, и…
— Здравствуйте. Вы Алина Петровна?
— Да.
— У нас есть к вам повестка. Имущественный иск. Ваш бывший супруг утверждает, что квартира была в общем пользовании и просит признать её совместно нажитым имуществом.
Алина кивнула.
— Хорошо. Передайте ему, что я сдам его на завтрак судьбе. Без сахара.
Алина Петровна шла в суд в хорошем костюме и с таким лицом, будто собиралась не на заседание, а на вручение премии «Самая устойчивая женщина года».
Сумку держала крепко, как автомат. В голове — порядок. В душе — ад.
За спиной — брак, в котором она пять лет вытягивала отношения как жвачку из-под ботинка. Впереди — заседание, на котором бывший муж будет рассказывать, что жил в квартире, вложился душой и был жертвой бытовой диктатуры.
У дверей суда — он.
Стоит, как ни в чём не бывало. В пальто на размер больше. Видимо, маме показалось, что на нём всё сидит «впритык».
— Привет, — произнёс Игорь, почесав затылок. — Я думал… ну, может, поговорим?
Алина посмотрела на него, как на таракана, который внезапно начал цитировать Чехова.
— Мы с тобой уже поговорили. Всё, что ты не понял — объяснит судья.
Из коридора вышла Ольга Ивановна. С сумкой наперевес, с лицом, словно она шла бороться за наследство принца Чарльза.
— Алиночка! Ну ты, конечно, даёшь… Чтобы из-за одной квартиры такой скандал устраивать!
— А что, мамочка, одна — это мало? Может, хотите мою дачу, машину, почку — и распишемся? Или Игорю на Новый год шубу из меня сошьёте?
— Вот хамка, — тихо прошипела Ольга Ивановна, но громко так, чтобы Алина услышала. — Не зря он тебя бросил. Ума ноль, гордыни — вагон.
— Ума у меня ровно на то, чтобы не пускать в свой дом змеиную ферму, — ответила Алина. — А вот у вас с сыном, по ходу, один на двоих. И тот — у Дмитрия в ломбарде.
Ольга Ивановна зарылась в свою сумку так, будто искала гранату.
Но в этот момент вышла секретарь и пригласила всех в зал.
Судья была женщиной лет пятидесяти с выражением лица «меня нельзя купить, но можно достать».
В зале стоял характерный запах страха, кофе из автомата и духов Ольги Ивановны.
— Итак, слушается дело по иску гражданина Рыжова Игоря Сергеевича к гражданке Рыжовой Алине Петровне о признании жилого помещения совместно нажитым имуществом.
Алина сразу выпрямилась, как гвоздь. Её адвокат — спокойный мужчина в очках — поднялся и начал:
— Уважаемый суд. Квартира, о которой идёт речь, была приобретена моей доверительницей до брака. Все документы в наличии. Выписка из Росреестра, договор купли-продажи, выписка по счёту, справка о семейном положении на момент покупки.
— Возражаю! — встрял адвокат Игоря. — Истец проживал в квартире на протяжении пяти лет, помогал делать ремонт…
Алина не выдержала.
— …ремонт, который заключался в том, что он дважды переклеил обои и сломал дверцу шкафа?
Судья подняла бровь.
— Гражданка Рыжова, не мешайте.
Адвокат Игоря продолжил:
— Мой подзащитный был вынужден покинуть жильё из-за систематических конфликтов и эмоционального давления.
— Давление у него было, — тихо вставила Алина. — После того, как мама три раза в неделю приходила и рассказывала, как я ему жизнь ломаю. А он ел суп и кивал.
Игорь встал.
— Ваша честь, я просто хочу справедливости. Это была моя семья. Я в неё вкладывался. Я… любил!
Алина тоже поднялась.
— Он любил. Особенно кредитную карту и тишину, когда ему нужно было перевести ещё пятьдесят тысяч брату. А когда я просила купить туалетную бумагу — делал вид, что не слышит.
Зал хихикнул.
Судья вздохнула.
— Стороны, вы определились, хотите ли вы договориться миром?
— Я хочу, чтобы меня оставили в покое, — твёрдо сказала Алина. — Пусть живёт с мамой. В их квартире. Или в шалаше. Главное — не в моей.
— Я только хотел справедливости, — пробормотал Игорь.
— Ты хотел халявы, Игорь. Но халява кончилась. Сначала — она была тёплая. Потом — холодная. Потом — замороженная. А теперь — тебя просто выкинули из морозилки и забыли.
—
Через сорок минут судья вынесла решение:
отказать в удовлетворении иска. Квартира остаётся за Алиной. Все судебные издержки — за счёт истца.
Алина медленно вдохнула. Встала.
— Спасибо, Ваша честь.
На выходе из зала к ней снова подскочил Игорь.
— Алин, подожди. Может, всё-таки… можно было не доходить до суда?
— Можно, Игорь. Можно было просто жить по-человечески. А не с мамой в кармане и мечтой о чужом имуществе в голове.
Ольга Ивановна поджала губы.
— Ещё вспомнишь его. Ещё пожалеешь.
Алина кивнула.
— Уже жалею. Что не выгнала раньше.
И пошла. Легко, ровно, в хорошем костюме и с чистой душой.
Дома, снимая туфли, она посмотрела в окно.
Весна.
Новая глава.
Без Игоря. Без долгов. Без «маминой любви».
На кухне закипел чайник.
Телефон пикнул.
СМС:
«Алина Петровна, здравствуйте! У вас есть пара минут? Хотим предложить вам участие в инвестиционном проекте…»
Она улыбнулась.
— Теперь я точно знаю, куда вложусь. В себя.
