У Алины был диван, который никто не любил, кроме неё. Старенький, ещё бабушкин, с обивкой в розовые цветы. Он вонял на солнце и скрипел, когда садишься, но был её — единственным напоминанием о женщине, которая учила её стирать шторы в ледяной воде и не пускать в дом непрошеных гостей. Алина не всегда следовала бабушкиным советам. Особенно с гостями.
С Дмитрием она познакомилась случайно, в бюро переводов. Он пришёл подписать договор на локализацию сайта — весь из себя деловой, с айфоном и ботинками, которые стоили, как её отпуск. Улыбался, шутил. Через месяц уже носил её пакеты из «Пятёрочки», оставлял зубную щётку в её ванной и знал, что под подоконником в спальне щель — «тут бы утеплить, Алиночка».
— Алиночка, ты у меня девочка-умничка, — говорил он, обнимая её за плечи после ужина. — И бабушка у тебя была, конечно, крепкий орешек. Ну, ты же не против, если мама иногда к нам заедет? Она одна совсем. Мне её жалко. А тебе?
Алине было не жалко. Пока Елена Петровна просто «заезжала». С кексами, претензиями и нескромным взглядом, оценивающим квартиру, как будто это каталог IKEA.
— Ну ничего, — сказала она в один из первых визитов, прохаживаясь по коридору. — Всё обустроим. Я уже Люсе сказала, что у вас тут евроремонт, даже лучше, чем у Тани. Таня — это сестра мужа моей племянницы. Ну, ты её не знаешь.
Конечно, не знаю. И знать не хочу.
Сначала Елена Петровна заходила по выходным. Потом — вечером по будням. Потом стала приходить с ключом.
— Дмитрий мне дал. Ну а что, я же не врываюсь. Просто полить цветы. Твои завяли, Алиночка. Надо же как-то тебе помогать, раз ты всё на работе.
— Могла бы хотя бы позвонить, — сдержанно ответила Алина, сжимая пальцы на ремешке сумки.
— А я что? Я с добром. Только с добром. Не нравится тебе помощь — так и скажи. Только сыну твоему не говори, что я чужая в этом доме. Это ведь теперь и его дом, не правда ли?
Дом действительно принадлежал Алине. Документы хранились в жёлтом конверте в верхнем ящике комода. Трёхкомнатная, с балконом, на третьем этаже. Досталась по наследству от бабушки. И когда Дмитрий сделал ей предложение, Алина честно сказала:
— У меня всё есть. Квартиру оставим за мной. Так спокойнее.
Он кивнул, пожал плечами и сказал:
— Мне главное, чтоб ты рядом была. А кто там в документах — мне всё равно.
Теперь это «всё равно» превращалось в регулярные визиты Елены Петровны, «мимолётные чаепития» с её родственниками и подозрительные перемещения вещей в доме.
— Алина, ну серьёзно, — усмехнулся Дмитрий как-то вечером, когда она в очередной раз пожаловалась, что не может найти свою шёлковую блузку. — Может, ты её в химчистку отнесла? Или в стирку кинула и забыла?
— Я не забываю, куда кладу вещи, Дима. И знаешь, у меня стойкое ощущение, что кто-то их трогает, пока меня нет дома.
Он вздохнул, хлопнул себя по коленям и встал:
— Ну неужели ты думаешь, что мама твои блузки… Алина, да она к тебе как к дочери относится. Всё тебе в дом, всё тебе на пользу.
— Мне не надо, чтобы кто-то ко мне как к дочери относился. У меня была бабушка. Больше мне «родственников» не надо.
Он ушёл на кухню хлопнуть дверцей холодильника. Это был его способ сказать: «Обиделся, но не признаюсь.»
Через неделю Елена Петровна появилась с Люсей. Та оказалась молодой женщиной в леопардовом платье, с нарощенными ресницами и непритворным удивлением на лице.
— Вот это да! Это вы тут живёте? — восхищённо произнесла она, заходя в гостиную. — А это настоящая паркетная доска? Ничего себе, и балкон остеклён!
Алина смотрела на эту сцену как на плохой театр. Елена Петровна держала чашку с чаем, Люся разгуливала по квартире босиком, а Дмитрий вяло улыбался и теребил край салфетки.
— Алина, не смотри так. Мы просто зашли. Люся квартиру снимает, вот я ей и предложила посмотреть, как у нас всё устроено. Ну а вдруг ты когда-нибудь сдавать решишь? Или продать…
— А может, и не «когда-нибудь», — с иронией сказала Люся и подмигнула. — А может, скоро. У нас тут с Димой всё может быть.
Алина не сразу поняла, что услышала. Она просто ушла в ванную. Закрылась. И смотрела на себя в зеркало, пока не послышались шаги за дверью и голос:
— Алиночка, а ты почему дверь закрыла? Ты же не против, если я Люсе покажу спальню?
Алина вышла. Молча. Прошла мимо Дмитрия, сжав губы, и остановилась напротив Елены Петровны.
— Это моя квартира. Я здесь живу. И чужих людей сюда без моего разрешения пускать нельзя.
— Какая ты строгая стала, — удивилась свекровь, делая невинное лицо. — Мы ж просто посмотреть…
— Дима, ты можешь хоть раз что-нибудь сказать?
Он пожал плечами:
— Ну чего ты начинаешь? Они же просто посмотреть.
— А если я приведу в квартиру человека, с которым «всё может быть», ты тоже скажешь — просто посмотреть?
Он замолчал.
Елена Петровна встала и строго сказала:
— Ты неблагодарная, Алина. У тебя есть всё — квартира, работа, муж. А ведёшь себя как собственница.
— Я и есть собственница.
После этого Люся быстро надела туфли, Елена Петровна забрала свой контейнер с кексами, и дверь за ними закрылась. Но Алина знала: это не конец. Это только начало.
Алина проснулась от шума на кухне. Посуду кто-то не просто ставил в раковину — ей в неё кидали, как будто мстили тарелке за неудавшуюся жизнь.
Она не сразу поняла, сколько времени. Свет уже пробивался сквозь жалюзи, и в воздухе пахло кофе — кислым, обидным, сваренным из мести. За кофеваркой могла стоять только одна женщина.
Алина вышла в халате, медленно, как на казнь. В кухне сидела Елена Петровна. Одна. Дмитрия не было.
— Доброе утро, — сказала она с той вежливостью, которую люди обычно используют в суде.
— Вы как сюда попали? — спросила Алина, даже не садясь.
— А ты как думаешь? У меня есть ключ. Дмитрий дал. Я ведь не чужая. И вообще, зашла на минутку. Полить цветы. А потом увидела, что у вас вон какие чашки грязные стоят с вечера. Я не выдержала.
Алина оглядела кухню. Да, чашки стояли. Но с каких пор это давало право устраивать допрос с пристрастием на её территории?
— Спасибо, но не нужно ничего поливать. Я сама справлюсь.
— Конечно, справишься. Ты ж у нас современная. Всё сама, всё сама. А на мужа-то время остаётся?
Алина присела. Напротив. Смотрела свекрови прямо в глаза. Без улыбки.
— О чём вы хотите поговорить, Елена Петровна?
— А ты, значит, вот так? — нахмурилась она. — Говорю с тобой как с дочерью, а ты на дыбы. А Дмитрий страдает. У него семья, между прочим, рушится.
— Интересно, почему же?
— А ты не догадываешься? Потому что ты ведёшь себя как хозяйка. А между прочим, в семье так не бывает. Семья — это компромисс.
— Компромисс — это когда вы не трогаете мои вещи без разрешения, не приводите в дом своих Люсь, и не заходите без стука, — спокойно ответила Алина, хотя руки у неё дрожали.
Елена Петровна поджала губы и отвернулась к окну.
— Знаешь, у тебя с Димой ничего не получится, если ты и дальше будешь так себя вести. Я тебе это как женщина женщине говорю. У тебя один плюс — квартира. А так… характер у тебя, Алина, не сахар.
— У меня и плюсы, и квартира. А у вас — только ключ от чужой жизни. И то временно.
Тут вошёл Дмитрий. В куртке, с телефоном в руке, как обычно, не глядя по сторонам.
— О, вы уже тут обе? Отлично. Мам, я же просил — не ссорьтесь.
— Я не ссорюсь! — резко сказала Елена Петровна. — Это она меня провоцирует! Я ей только добра хочу. А она… она меня выставляет.
— Ты в курсе, что твоя мать сегодня утром была здесь одна, пока я спала? — тихо, но с нажимом спросила Алина.
— Ну и что? Я попросил её зайти, чтобы кое-что передать тебе. Она же как родная тебе!
— Она не родная. И я тебя просила — никакого ключа. А ты что сделал?
Он сел за стол, положил телефон и посмотрел на неё с усталостью, как будто она — это тяжёлый рабочий день, а не жена.
— Алина, ну хватит. Мама у меня одна. Ты, если не можешь с ней поладить, то, может, тебе вообще подумать, как ты относишься к семье?
— А может, тебе подумать, что такое семья? Это не когда мама врывается без спроса, а ты молчишь. Это не когда ты мне врёшь в лицо.
— Я не вру! — вскочил он. — Я просто хочу, чтобы вы подружились. А ты вечно создаёшь напряжение!
Елена Петровна тяжело вздохнула и встала:
— Вот видишь, Димочка. Я всё ради тебя. А она… всё в штыки. Ну и ладно. Мне в магазин надо. Завтра зайду. Тебе перчатки принесу. Те, с подкладкой. Ты ж мерзнешь…
Она ушла. Алина села обратно и уставилась в окно.
— Я тебе всё сказала. Если ты не поговоришь с ней — я вызову слесаря и сменю замки.
— Ты с ума сошла? Это моя мама!
— Это моя квартира.
Он встал, помолчал, а потом бросил:
— Ты просто злишься, потому что тебя никто не любит, кроме этой квартиры.
Он ушёл, громко хлопнув дверью. Слово «никто» застряло у Алины в горле, как кость.
К вечеру она полезла в шкаф за своей чёрной блузкой — той самой, что носила на собеседование, где познакомилась с Дмитрием. Её не было. Ни на верхней полке, ни внизу. Пусто.
Потом — джинсы. Те, дорогие. Тоже исчезли.
Алина обошла всю квартиру. Нашла только странную записку, написанную на клочке бумаги: «Вынула стирать. Ужас в каком состоянии. — Е.П.»
Е.П.
Как в каком-нибудь ведомстве. Только это ведомство отмывало не деньги, а чужие личные вещи.
В ту ночь она пошла спать в халате. Заснула не сразу. Представляла, как завтра в её джинсах сидит Люся. Пьёт кофе из её любимой чашки и обсуждает с Еленой Петровной, как лучше “освежить спальню”.
Утром в дверь позвонили.
Алина открыла. На пороге стоял высокий парень в свитере и с двумя рюкзаками.
— Добрый день. Меня Елена Петровна послала. Я временно у вас поживу. Я двоюродный племянник.
— Что вы… кто?
Он улыбнулся, как студент на заселении.
— Алина, да? Я от Елены Петровны. Она сказала, вы не против. Я тихий, почти не ем.
Она молча закрыла дверь перед его носом.
Из кухни донеслось, как чайник закипает. Алина стояла в коридоре, босиком, в футболке. Потом набрала номер.
— Дима, если ты сейчас не приедешь и не скажешь мне, что это розыгрыш — я сделаю то, о чём ты будешь жалеть всю жизнь.
Он сбросил.
И она услышала, как в замке повернулся ключ.
***
— Вы в своём уме? — Алина стояла босиком на коврике у двери, закрыв её всем телом, как пограничник. — Я вас не знаю. Уходите.
— Но мне Елена Петровна сказала… — парень, лет двадцати с хвостиком, уже пожалел, что взял второй рюкзак и приехал в этой кофте с оленями.
— Она вам ещё и плед свой пообещала? Или комнату с видом на предательство?
— Я… я просто студент. У меня практика. Мне сказали, тут можно пару недель. Я вам мешать не буду.
— Это квартира не гостиница. Особенно не для родственников по самопровозглашённой линии. Свободен.
Она захлопнула дверь. Медленно, с достоинством. Потом развернулась и пошла на кухню. Там на столе лежали три апельсина, записка от Дмитрия («Не обижай маму, она старается»), и пустой пакет от её любимого сыра. Из холодильника.
Она вытащила ноутбук.
На Авито она не заходила с тех пор, как выкладывала диван на продажу. Сейчас же с каким-то злым воодушевлением сфотографировала комнату, другую, кухню, подписала:
«Сдаётся комната женщине, без вредных привычек, без мамы мужа, без двоюродных племянников. Желательно с чувством юмора и желанием жить. 25 000 руб. Ключи — при встрече. Без посредников.»
И выложила. Через пять минут телефон начал вибрировать.
— Алло, здравствуйте, — голос у женщины был приятный, как после дождя. — Я по объявлению. Комната ваша свободна?
— Да. Заселение с сегодняшнего дня. Условия — чистота, тишина, и не звать Елену Петровну. Справитесь?
— О, ещё как.
— Отлично. Приезжайте. Паспорт при себе.
Через полтора часа приехала Ирина. Чуть за сорок, в очках, с короткой стрижкой и большими сумками. Алина подумала, что у этой женщины никогда не было свекрови. Или, наоборот, была такая, что теперь Ирина знала, кого сразу душить подушкой.
— Вот, — сказала Ирина, оглядев комнату. — Просторная. Без характеров.
— Без.
— Ключи есть?
— Сейчас сделаю копии.
— Отлично. Я арендодатель, кстати. Знаю, каково это — когда чужие заходят в душ, как к себе домой.
— О, вы не представляете.
Они переглянулись. Договорились. Подписали.
Алина сидела на подоконнике, когда пришёл Дмитрий.
— Ты что устроила? — Он даже не поздоровался. — Что за женщина с чемоданами?
— Новая соседка. Отличный человек. У неё нет матери с комплексом Брежнева и племянников с рюкзаками.
— Ты с ума сошла? Это ж наша квартира!
— Нет. Моя. Документы тебе напомнить? Я пошла тебе навстречу, пустила тебя. А ты притащил в мою жизнь свою мать, Люсю, какие-то хвосты из родни. Я что, общежитие?
Он сел, будто его ударили.
— Я же хотел, чтобы всё было, как в семье.
— У тебя из семьи — только методы. А у меня — самооценка. И запасной комплект ключей, который сейчас поменяется.
— Али…
— И вещи ты свои заберёшь завтра. Или сегодня. Как решишь.
Он смотрел на неё долго. Молчал. Потом встал. Без истерик. Без сцены. Только спросил:
— А ты меня вообще любила?
— Я думала, что да. Но оказалось — квартиру больше. Она хоть не орёт на меня по утрам и не ворует блузки.
Он ушёл.
Алина села на кухне. Ирина в это время мыла чашку.
— Вам чай заварить? — спросила она.
— Давайте. Только без сахара. Я теперь за всё — сама.
И они выпили. Впервые — в тишине.
