Марина медленно покачивала коляску, хотя внутри всё горело от желания врезать кулаком по столу так, чтобы слышать любой этаж. Малыш Никита спал беспокойно — каждую минуту просыпался, тихо плакал и требовал к себе внимания. Но его плач оставался детским, невинным, в отличие от голоса Евдокии Петровны за спиной — уверенного и громкого, с той интонацией, что указывает: «Ты всё делаешь не так и никогда не угадать, как надо».
— Если бы ты не уткнулась с утра в свой ноутбук и смартфон, ребёнок спал бы как сыр в масле, — с упрёком начала свекровь, поправляя тонкий браслет. — Я же говорила тебе, Марина, сразу давать укропную воду. А ты, умница, в интернете начиталась.
Марина глубоко вдохнула, чтобы не сорваться:
— Евдокия Петровна, я специалист по рекламе, а не целитель. Серьёзно предлагаете лечить младенца настоем укропа?
— Ага, рекламщица… — фыркнула та. — А у моей соседки Зоя два диплома, но и она маму слушается. Потому что мама — это опыт, а не твой любимый Google.
В комнату осторожно заглянул Алексей, муж Марины. Он стоял в дверях, словно школьник, пойманный за списыванием, и, кажется, молился, чтобы его не втянули в очередную разборку.
— Лёша, скажи жене, что она сама нервную систему себе портит, — громко потребовала мать. — И не удивляйся, если квартиру профукает, как нервы.
Марина обернулась к мужу:
— Лёша, ты хоть слово стоящее скажешь? Или опять будешь стоять, делая вид, что ты здесь ни при чём?
— Ну… — он почесал затылок. — Может, мама и права… Я не знаю… Давай жить дружно?
— «Жить дружно»? — Марина усмехнулась, но смех получился холодным. — Ты что, кот Леопольд? Дружно жить с женщиной, которую выдавливают из родного дома?
— Марина, ну прекрати… — попытался он подойти, но она подняла руку, остановив его.
— Ах нет? — прищурилась она. — То, что твоя мама третий раз за месяц говорит: «Перепиши квартиру на меня», это что? Бабушкина забота о внуке?
Евдокия Петровна выпрямилась во весь рост:
— Я о вас думаю! Если что случится, сын с ребёнком хотя бы будут иметь крышу над головой. А то кому квартира достанется? Твоим «родственникам», которые на похороны не приедут?
Марина сжала ручку коляски так, что костяшки побелели:
— Евдокия Петровна, ещё слово о «переписать» — и я звоню нотариусу. Только не для договора дарения, а завещание оформлю на себя.
— Ух ты, какая! — свекровь поморщилась. — Лёша, ты слышишь? Женщина, которой всё мало: и квартира, и ты, оказывается!
— Мама, успокойтесь… — пробормотал Алексей.
— Знаешь, — глухо сказала Марина, — мне тебя действительно мало. Мужик, который молчит, пока его мама жрёт жену словесно, — это не мужик, а мебель.
— Марина, не провоцируй… — сдавленно ответил он.
— Нет, — холодно отрезала она. — Это вы провокацию начали. Давайте так: у вас есть ровно час на сборы. Уходите. Вместе или по отдельности — без разницы.
Евдокия Петровна вскочила, словно подпружиненная:
— Ты издеваешься?! Это мой сын! Ты ему жизнь испортила!
— Если бы не я, он всё ещё жил бы у мамы на кухне, — ответила Марина с едкой улыбкой. — До свидания.
— Марина, ты серьёзно?! — Алексей побледнел.
— Серьёзнее некуда, — сказала она и на ходу захлопнула дверь, отчего на пол гулко упала ваза с искусственными цветами.
За стенкой Марина услышала рыдания Евдокии Петровны и попытки Алексея утешить её:
— Мама, не плачь… Всё уладится… Я сам с ней поговорю…
Марина села на кровать, телефон дрожал в её руке. Кому позвонить в первую очередь — юристу или лучшей подруге, чтобы просто выговориться?
Вдруг зазвонил звонок в дверь. На табло — «Елена». Марина выдохнула и сбросила вызов. На третий раз ответила:
— Да, Лена?
— Ты опять плачешь? С телефона не отлипнешь ни на минуту. Говори, что случилось. Я уже с вином и планом у подъезда.
Марина вытерла слёзы:
— Приезжай.
Вскоре в дверь вошла Елена с бокалом красного:
— Ну что, сорок три вопроса в сутках или как? — уселась она на диван. — Рассказывай, что натворилось.
Марина нервно посмеялась: на плите чуть не пригорела каша, а в кастрюле — холодная, слипшаяся гречка, словно символ их брака.
— Елена, может, я зря маме про квартиру сказала… — тихо сказала она.
— Да брось! Это же 21 век, — отмахнулась подруга. — Ты должна говорить «никому не скажу»? Это он маменькин сынок.
В этот момент снова зазвонил телефон: на экране — «Евдокия Петровна».
— О, королева драмы, — презрительно прошептала Елена. — Включай громкую.
— Алло, Марина, — голос матери звучал одинаково приторно и с ледяной сталью. — Я слышала, ты моего сына на улицу выставила. Ты довольна? Квартира — ваше общее имущество, — в губах звенела угроза.
— Знаете, — сказала Марина, — мне лень объяснять очевидное. Алексей сам выбрал, куда пойти.
— Как ты смеешь?! — рассвирепела свекровь. — Суд тебя не пожалеет! У нас лучшие адвокаты и «друг семьи» в кресле судьи!
— Отлично, — холодно ответила Марина. — Всем привет от нотариуса: он уже передал дела следствию за подлог. До свидания!
И сбросила звонок, выключив телефон. Мир в комнате стал таким же гулким, как вчерашний холодильник.
Марина подошла к окну и распахнула створку — ночной ветер ворвался в комнату, смыв остатки напряжения. Она посмотрела на огни города и вспомнила, кто она: женщина, всю жизнь пашущая, чтобы купить эту квартиру; жена, выносящая измены; мать, которой не дали даже слова сказать.
Нет, я не отдам свою жизнь, не отдам ни пяди земли, — твердо подумала она.
Она набрала номер «Игорь (адвокат)» и сказала:
— Игорь, добрый вечер. Срочно нужна ваша защита. У нас начинается серьёзная война.
И, сев за стол в тишине, приготовилась к своему первому ходу в этой битве.
А вы когда-нибудь сталкивались с тем, что за собственный дом приходится воевать до последнего? Как бы вы поступили на месте Марины?
