Утренний свет скользнул по стенам спальни в квартире на улице Леси Украинки во Львове, когда Галина Ивановна ощутила резкую простреливающую боль в спине. Не просто утреннее недомогание, а истинное мучение: каждый шевелящийся позвонок отзывался острым жаром. Она лежала, боясь даже пошевелиться, и вслушивалась в утренние звуки: в ванной капала вода, на кухне звенела чашка, поскрипывали дверцы шкафов.
В этом доме, где мать прожила более тридцати лет, где выросла её единственная дочь, где каждая вещь хранила воспоминания, Галина Ивановна вдруг почувствовала себя лишней — словно старый сундук, который не решаются выбросить, потому что «некуда деть».
— Мам, ты встанешь? — в комнату вошла Оксана. Дочь выглядела идеально: строгий пиджак, безукоризненная укладка, а в голосе — нотка раздражения. — Детей в садик уже пора вести.
Галина Ивановна попыталась приподнять плечо, но боль пронзила всю спину, и она снова опустилась на подушку.
— Оксана, я не в силах… спина…
— Опять? — Дочь, скрестив руки на груди, нахмурилась. — У меня сегодня важная встреча, Максим уже все собрался, София третью минуту плачет. Вчера ты вроде ходила нормально.
— Вчера было лучше. Сегодня даже сесть не могу.
Оксана лишь фыркнула, отвернулась и вышла. Мать осталась в пустой комнате, где эхо её стоны смолкло, но не утихло.
Три года назад
Осенним вечером к Галине Ивановне приехали Оксана, её муж Роман и малыши — София, только научившаяся шагать, и четырёхлетний Максим.
— Мам, можно у тебя пожить? — выпалив Оксана, даже не снимала пальто. — Пару месяцев, пока квартиру не продадим и новую не найдём.
Мама не смогла отказать: как откажешь единственной дочери с двумя крохами на руках? Роман тихо улыбался, держа на руках Соню.
— Мы не станем мешать, — заверил он.
Первые недели были почти идиллией: бабушка пекла пирожки, читала сказки перед сном, устраивала походы в парк. По вечерам они собирались на кухне, пили чай и говорили о давних временах.
Но почти — потому что уже тогда прорывались маленькие трещинки: Оксана вздыхала, увидев, что мама надела Софии не те носочки, морщилась, когда ей предлагали читать не «правильную» сказку, тихо переставляла на полках тарелки.
Мамин инстинкт подсказывал: что-то не так. Но она предпочитала верить обещаниям дочери.
Первая зима
Через полгода разговоры о «временном проживании» сместились на «постоянно». Оксана обустроила себе комнату, Роман занял кабинет, а детская располагалась в гостиной.
— Мам, тебе же всё равно некуда гостей звать, — заметила дочь, когда та робко упомянула про чаепитие с подругами. — Пусть ваши пенсионерки пьют чай здесь же.
Мама терпела: готовила завтрак-обед-ужин, водила детей в садик, покупала продукты. Сначала ей это нравилось — внуки скрашивали одиночество. Но вскоре домой она возвращалась изнурённая, а утром снова не могла встать.
— Мам, ты целый день дома. Почему бы не убрать ещё раз и за покупками не сходить? — говорила Оксана. — Мы же тебе деньги даём.
Несколько сотен гривен в неделю не компенсировали усталость, но пенсия позволяла не спорить.
Даже когда мама жаловалась мужу дочери:
— Роман, может, не стоит так нагружать маму? — он лишь пожал плечами: «Она же говорит, что справится».
Разговор о даче
Весной, после полутора лет, Оксана внезапно затронула тему загородного дома:
— Мам, зачем тебе та старая дача в селе? Ты там почти не бываешь.
— Это память о твоем отце, — ответила Галина Ивановна дрожащим голосом. — Он сам строил тот дом.
— Память можно хранить в сердце, — отмахнулась дочь. — Да и дача требует вложений: крышу чинить, забор поправить… Ты представляешь, сколько это стоит?
Дача была её уголком счастья: веранды, усеянные цветами, аромат папиных сигарет и мамино варенье. Но Оксана говорила о выгодных ценах, об образовании детей, о друзьях, продавших родительские дома.
— Ты же хочешь, чтобы у Софии и Максима было всё лучшее? — спрашивала она. — Курсы, школы, секции — деньги нужны.
Три месяца мама отвивалась, пока не сказала однажды:
— Ладно, продавайте.
Цена обещаний
Оксана сияла: ремонт, новая мебель, отпуск заграницей. Дом купили за неделю, сделку оформили — и казалось, впереди только светлое будущее.
Мама тихо съездила в село, пронеслась по саду и, усевшись на крыльце, тихо горько заплакала.
Потом появились крупные покупки: не мамину спальню, а детскую и гостиную обставили по последнему слову. Телевизор с плоским экраном, «умная» колонка. На кружки английского и музыкалку денег не осталось. Зато Оксана купила себе новую шубу, а Роман — дорогие часы.
С этого дня дом наполнился придирками: «Бабушка пересолила борщ», «котлеты сухие», «полы не так блестят». И если мама смеялась, слышала: «Мама, может, к врачу сходить? Возраст…»
Роман всё реже оставался вечером, дети унаследовали тон мамы: могли грубо оборвать бабушку, а Оксана поощряла: «Если не хочешь каши — бабушка что-нибудь другое сделает».
Каждый вечер мама падала в кровать словно выжатый лимон.
Переломный день
В то утро, когда Галина Ивановна не смогла даже подняться, Оксана вошла и заявила:
— Мам, ты просто не хочешь помогать! Может, тебе стоит переехать? Снимешь квартиру поменьше и будешь жить спокойно.
Мама поняла: это уже не родная дочь, а чужая женщина, губительная и бесчувственная.
— Выйди из моей комнаты, — тихо сказала она.
— Что? — оторопела Оксана.
— Выйди.
Дочь вышла, хлопнув дверью, и не вспомнила о маме до следующей встречи в садике.
Новая жизнь
Мама лежала до полудня. Потом боль немного утихла, и она доползла до кухни, где её ждал Роман.
— Вызвать врача? — осторожно спросил он.
— Нет, спасибо, — улыбнулась Галина Ивановна.
В тишине Роман признался:
— Прости, что не защитил тебя раньше. Я должен был вмешаться.
— Ты не мог, — грустно вздохнула она. — Я, её мать, не смогла.
Без суеты на остаток денег от дачи она купила небольшой домик в пригородном селе. Оформила всё тихо, никому не говоря.
В день отъезда взяла только самое ценное: фотоальбомы, часы супруга, мамины сувениры и пару книг.
— Мам, ты куда? — удивилась Оксана, увидев чемодан.
— К подруге, отдохну, — спокойно ответила Галина Ивановна.
— Надолго? — спохватилась дочь, но голоса тревоги в нём не было.
— Не знаю.
Она закрыла за собой дверь. А Оксана осталась в пустой квартире, смотря вслед тихому такси.
Разрыв и осознание
Через месяц Роман тоже съехал, снял квартиру и подал на развод. Алименты платил, но домой не возвращался.
— Это всё твоя вина, — кричала Оксана ему в трубку. — Ты настроен против меня!
— Я лишь увидел, какая ты на самом деле. Твоя жёсткость, бессердечие… Я не хочу, чтобы дети выросли такими же.
Оксана осталась одна — в комнате, полной дорогих вещей, но без души. Дети скучали по бабушке, отказывались от нянь. В пустой квартире она поняла: дом без маминой любви — лишь четыре стены.
Ночи без сна прошли в попытках дозвониться Галине Ивановне. Та не отвечала. Она уехала навсегда.
Эпилог
Где-то в тихом селении под Львовом Галина Ивановна поливала огород, слушала пение птиц и дышала свободой. Спина больше не болела — деревенский быт и добрые соседи исцелили её тело и душу.
Иногда, глядя на сад, она слегка грустила о дочери, но боль давно ушла, оставив лишь светлое воспоминание.
Вечерами она садилась на крыльце, пила мятный чай и смотрела на багровое небо.
Она была дома. В настоящем доме.
А вы когда-нибудь чувствовали себя «чужим» в собственном доме? Как считаете, что важнее — беречь личные границы или сохранять отношения любой ценой?
