— Ты что, охрану завела? — ехидно протянула Нина Петровна, едва Саша вошла в переговорную. — К собственной матери не пускаешь? А я между прочим тридцать восемь минут сидела у этого вашего администратора, как бедная родственница.
— Мам, ну мы же сто раз это обсуждали… — Саша устало положила папку на стол и села напротив, не снимая пальто. — Это офис. Я тут работаю, а не гостей встречаю.
— А я не гостья. Я мать! — с вызовом подняла брови Нина Петровна и сложила руки на груди. — Мать, которая продала дачу и вложила в твоё образование. Или ты уже забыла, как мы последний холодильник из дома вынесли, чтобы оплатить тебе эту, как её, британскую лицензию?
Саша вздохнула. Сколько можно крутить один и тот же граммофон?
— Мам, я тебе каждый месяц перевожу деньги. Хорошие деньги. Намного больше, чем ты получала в школе. Ты живёшь в своей квартире, отдыхаешь в санаториях, маникюр у тебя раз в неделю, массаж через день. Я не понимаю, чего тебе не хватает?
— Доли. — спокойно сказала Нина Петровна, как будто обсуждала прогноз погоды. — Мне нужна доля. В твоей фирме. Формальная. С правом голоса.
— Ты вообще понимаешь, что такое «право голоса»? — Саша прищурилась. — И при чём здесь ты?
— Я не понимаю? — фыркнула мать. — А кто тебя на курсы возил, пока ты сама ни черта не соображала? Кто тебе в девятом классе школьный проект делал про эти… финансы и инвестиции? Я! И пусть не я сидела на собраниях, но без меня ты бы в жизни не выбилась. А теперь сидишь в своём кожаном кресле и смотришь на меня как на попрошайку.
Саша тяжело встала. Перешла к окну. Открыла.
— Мам, ну хоть воздухом подыши, пока ещё свежий. Потому что ты заходишь ко мне в офис как налоговая. А разговариваешь — как прокурор.
Нина Петровна поднялась следом. Без спешки, с достоинством.
— Знаешь, я вот тут подумала… — медленно сказала она, поправляя шарф. — Может, мне действительно обратиться в суд. Всё-таки ты всю жизнь на моём горбу ехала. Я на учительскую зарплату тебя кормила, одевала, таскала по олимпиадам, а ты теперь ведёшь себя как чужая. Подумаешь, компания. Ты без меня бы до сих пор в «Бургер Кинге» работала.
Саша обернулась резко:
— Что ты сказала?
— Что слышала. — мать с вызовом прищурилась. — Или напомнить, кто тебе первые кредиты помог закрыть? Кто помогал составлять резюме, когда тебя уволили с первой работы? Кто водил тебя к психотерапевту, когда ты ревела по ночам?
— Мам, это было пятнадцать лет назад! — вскинулась Саша. — Я была девочкой, и да, ты была рядом. За что я тебе благодарна. Но хватит. Всё, что у меня есть — я заработала сама. Ты в бизнесе не понимаешь ни черта, а лезешь как будто всю жизнь руководила корпорацией.
— А я и буду лезть! — Нина Петровна подняла голос. — Потому что ты моя дочь! И потому что я в тебя вложилась, как могла!
— Как в банкомат? — сухо уточнила Саша.
— Как в актив. — чуть тише, но с упрямством в голосе. — И мне пора получать дивиденды.
На мгновение наступила тишина. В коридоре кто-то рассмеялся, хлопнула дверь. Где-то звонко пиликнул принтер.
— Ладно, — наконец сказала Саша. — Ты пришла не просто так. Говори, чего хочешь на самом деле.
— Место в совете. Пять процентов от прибыли. И кабинет. — отчеканила мать. — С видом на парк. Не хуже твоего.
— Ты, простите, собираешься делать что? Проверять отчёты? Писать стратегии? Внедрять CRM?
— Не знаю, что ты сейчас сказала, но звучит глупо. Я — не глупая. Я найму себе консультанта, и он мне всё объяснит. Главное — статус. И признание. Я устала быть просто «мамой Саши Ковалёвой». Я хочу быть членом правления!
— Тогда ты не туда пришла. Это не театр. Тут роль просто так не дают. — Саша прошла к двери. — Идём, я вызову тебе такси.
— Я не уйду. — Нина Петровна стояла твёрдо. — Пока не получу, что заслужила.
— Ты уже получила. Стабильную жизнь. Покой. Коммуналку оплаченную заранее на полгода. А мне оставь хотя бы работу. И мою жизнь. Я тебе не обязана до смерти.
— Обязана. — в упор сказала мать. — Потому что я тебя вырастила одна.
— А я тебя не просила. — Саша резко открыла дверь. — Иди, мам. Пока я не сказала лишнего.
Нина Петровна вышла, не глядя. Саша стояла с дрожащими руками и медленно закрывала за ней дверь. Потом опустилась в кресло, вытерла лоб.
Через минуту вошёл Андрей — её муж.
— Всё в порядке? — Он протянул ей бутылку воды. — Я её видел. Она шла, как будто только что выиграла выборы. Улыбалась.
— Да, ей весело. — Саша глотнула. — Она хочет пять процентов.
— Что, печени?
— От компании.
— Ну хоть не почек.
Они оба рассмеялись. На секунду.
А потом Саша сказала:
— Она ведь правда может подать в суд. Или нагнать налоговиков. Она это сделает. Только бы доказать, что она мать года.
Андрей подошёл, сел рядом. Обнял.
— Я с тобой. До конца. Хочешь — оформим долю на меня, чтобы её совсем исключить. Хочешь — продадим компанию и уедем. Но ты не должна сдаваться. Иначе она сожрёт тебя полностью.
— Я не сдамся. — выдохнула Саша. — Я просто устала. От этой бесконечной войны.
Но война только начиналась.
***
— Не смей называть это «бредом»! — голос Нины Петровны звенел так, что Андрей машинально отодвинул телефон от уха. — Это официальный документ, между прочим. Мне сегодня всё подтвердили!
— Простите, что подтвердили? — переспросил он, закатывая глаза и делая жест Саше: «Твоя мама совсем с катушек слетела». Саша только отмахнулась и продолжила щёлкать по ноутбуку.
— Что у меня есть юридическое право подать иск о компенсации морального и материального ущерба! — с гордостью выплюнула Нина Петровна. — И о перераспределении прибыли компании, созданной при моём прямом участии!
— Вы серьёзно? — сдержанно спросил Андрей, вставая и уходя в соседнюю комнату, чтобы Саша не слышала лишнего. — Участии? Вы ж даже не знаете, чем компания занимается.
— И не обязана знать! — обиделась она. — Зато я знаю, как вкладываются в будущее! Саша училась в Москве благодаря мне. А теперь у неё бизнес — благодаря мне. Я имею право. Вот и всё.
— Ну тогда поздравляю. У нас теперь дома мать — аутсорсный инвестор, — пробормотал он и отключился.
Саша подошла уже через секунду:
— Что она там ещё придумала?
— Адвоката. Говорит, был у неё дома, всё посмотрел, и теперь она «двигает процессуально». Слово-то какое выучила. Я прямо слышал, как она выговаривала каждую букву, как будто с рупором у подъезда.
— Мама у меня, конечно, талантливая. В любой непонятной ситуации — судись с дочерью, — Саша прошла на кухню и села, подперев голову руками. — Андрей, это уже переходит все границы. Мы не можем больше просто ждать. Её теперь не остановить.
— А ты что думала? — он налил ей кофе. — Что она просто уйдёт? Это не тот тип человека. Она не сдается. Особенно если видит внимание. Для неё ты не дочь. Ты — трибюна. Место, с которого она вещает.
Саша тихо усмехнулась.
— А ведь в детстве она мне запрещала брать чужие конфеты, помнишь? «Мы не побираемся», — говорила. А теперь сама просит долю, как будто я ей должна по умолчанию.
— Не просит, а требует, — хмыкнул он. — Причём с юридической подоплёкой. Уж не подбросить ли ей ещё и договор аренды твоей утробы? А то вдруг заявит, что и роды у неё в собственности?
Саша фыркнула, но в смех не ударилась. Ей было не до смеха.
— Надо идти к юристу. Прямо завтра. Я не могу рисковать командой, клиентами, репутацией. Она может раскрутить это на весь город.
Юрист, сухой, с блестящей залысиной, выслушал их молча. Потом снял очки, потер переносицу.
— С юридической точки зрения — она ноль. Не учредитель, не сотрудник, даже не подрядчик. У неё нет оснований.
— А морально-этической? — уточнила Саша с иронией.
— Морально-этическая в суде не прокатывает. А вот в прессе — да. Если она вдруг решит «раскрутить» эту историю как «дочь кинула мать» — могут быть проблемы. Репутационные. Особенно если у вас корпоративная социальная ответственность прописана.
— Да у нас только KPI и нервные срывы прописаны, — буркнула Саша.
— Тогда рекомендую действовать жёстко. Претензионное письмо от юристов ей домой. Потом встреча с медиатором — это не обязательно, но красиво. И если не успокоится — встречный иск. За клевету и вмешательство в коммерческую деятельность.
Саша кивнула, всё это записывая. Андрей молчал.
Уже у выхода он всё-таки повернулся:
— А если по-человечески? Вы бы с мамой так поступили?
Юрист застыл.
— У меня мама — библиотекарь. Она считает, что я до сих пор на складе книг перебираю. Мы не разговариваем с тех пор, как я купил машину. Говорит — «зажрался». Так что да, я бы.
— Ты что делаешь? — вскрикнула Саша, увидев на телефоне входящий звонок от… Антона. Её бывшего. С которым она не общалась уже лет шесть. — Ты с ним общалась?!
— Я? — Андрей удивлённо обернулся от плиты. — Нет. С чего ты взяла?
— Он только что написал: «Твоя мама вышла на меня через Фейсбук. Говорит, ты её лишаешь жилья». Охренеть можно!
Андрей сел.
— Всё. Она пошла ва-банк. Подключила бывшего. Сейчас начнёт раскручивать шоу «Доброе утро, Москва»: дочь-олигарх лишила мать последней рубашки.
— Она с ума сошла. Он же женат. У него двое детей. Зачем она вообще туда лезет?
— Потому что всё. У неё нет тормозов. Она будет лезть везде, где можно причинить тебе вред. Чтобы ты почувствовала: без неё ты никто. И чтобы ты пришла — неважно с чем, с извинениями, с отчётом по прибыли, с коленями.
Саша встала и достала телефон.
— Я не буду больше ждать. Ни разборок, ни сюсюканий. Я выставляю ей границы. Жестко.
— Лучше адвоката, Саш. Она же мать. Не делай это в лоб.
— Я её предупреждала. Десять раз. Я молчала, когда она приходила без звонка. Терпела, когда она раздавала мои визитки своим подругам, как будто я зубы лечу, а не бизнесом руковожу. Но теперь она пошла в лоб. Значит — и я пойду.
Андрей только кивнул. Он понял — это точка.
Через два дня письмо от юриста Саши легло на стол Нины Петровны. Торжественно, с печатями.
Она прочитала, сжала губы и вытерла уголки глаз.
— Ага, — прошептала она. — Значит, война…
Она достала телефон и пролистала контакты.
— Ну здравствуй, Зинаида Степановна. У тебя ведь до сих пор сын в налоговой? Нам с тобой есть о чём поговорить…
***
— Саша, тебя вызывают, — секретарша выглядела как человек, который хочет сделать ноги, но воспитание не позволяет.
Саша оторвала взгляд от экрана.
— Кто?
— Инспекция Федеральной налоговой службы. Две женщины. Представились. С документами. Официально.
Андрей, услышав это из кабинета, вышел почти бегом:
— Они где?
— В переговорной. Сказали, «в порядке сотрудничества и проверки заявлений третьих лиц». — Секретарша пожала плечами. — У одной из них… кстати… фамилия — Ковалева.
Саша подняла брови.
— Ты шутишь?
— Нет. Сначала подумала — совпадение. Но нет.
— А ты уверена, что у неё бейдж с этой фамилией? — уточнил Андрей, нервно засмеявшись. — А не просто она зашла туда и выдала себя за налоговую?
— Я сама видела служебное удостоверение. Всё официально.
— Отлично, — Саша поправила пиджак. — Значит, будем играть по её правилам.
В переговорной сидели две женщины. Одна — молодая, чёткая, сухая, с ноутбуком и папкой. Вторая… была в сиреневом брючном костюме с брошью в форме павлина. Волосы уложены. Маникюр — как у Маргарет Тэтчер в отставке. И да, это была она. Нина Петровна собственной персоной.
— Добрый день, — сдержанно кивнула Саша. — Что ж, мама, ты достигла дна. Только не тонешь, а копаешь дальше?
— Александра Николаевна, — прервала её молодая сотрудница с папкой. — Мы здесь по факту заявления гражданки Ковалёвой Нины Петровны. В заявлении говорится о возможных нарушениях в налоговой отчётности вашей компании, а также о сокрытии части прибыли.
— Вот оно как, — спокойно сказала Саша, сев за стол. — У моей мамы теперь новое хобби. Она расследует.
— Мы обязаны реагировать на каждое заявление, — продолжила налоговик. — Это не означает, что вы в чём-то обвиняетесь. Пока — только проверка.
Нина Петровна не скрывала удовольствия:
— Да, и я считаю, что как мать, я имею право знать, куда идут деньги! Тем более, если они заработаны при моей поддержке!
— Вы ещё позовите меня на совещание совета директоров, — усмехнулась Саша. — Или скажите, где моя флешка с ключами от Газпрома. Мама, ты реально не понимаешь, что перегибаешь?
— Я — мать! — воскликнула та. — Ты обязана была со мной посоветоваться, когда открывала компанию!
— Я обязана тебе была только в одном месте. В детстве. Когда кашу не доедала. Всё. На этом всё. Сейчас ты просто взрослый человек, вторгающийся в чужой бизнес. Тупо, жестко, мстительно. Ты действительно хочешь, чтобы меня проверяли из-за твоих личных обид?
— Я хочу, чтобы ты наконец поняла, что на мне всё держалось! Что ты без меня никто! — выкрикнула она. — Я! Я тебя вырастила, оплатила курсы, потащила тебя по собеседованиям!
— Ты сделала это, потому что я твоя дочь. Не потому что мечтала стать акционером. — Голос Саши сорвался, но она взяла себя в руки. — А теперь ты просто хочешь оттяпать кусок чужого, чтобы потешить своё тщеславие.
— Это не чужое! — стукнула она по столу. — Это МОЁ!
— Нет, — тихо сказала Саша. — Моё. Потому что я не просила. Потому что ты это делала из чувства долга — или гордости — но не из желания инвестировать в стартап. А теперь хочешь процент, как будто я обязана делиться прибылью. Ты не акционер, мама. Ты просто… злая стареющая женщина, которой не хватило аплодисментов.
Тишина.
Налоговик осторожно захлопнула папку:
— Нам всё понятно. Мы зафиксировали показания. Проверка займёт некоторое время. Но… мне кажется, это семейный конфликт, а не финансовое преступление. С вашего позволения…
Обе женщины ушли, и только Нина Петровна оглянулась на пороге:
— Ты пожалеешь. К тебе никто больше не придёт. Ни один человек. Потому что ты… пустышка. Без меня ты ничто. Никто!
— Но зато теперь у меня есть тишина, — произнесла Саша уже в пустую переговорную.
Прошло две недели. Налоговая прислала письмо: проверка завершена, нарушений не выявлено. Андрей торжественно открыл его утром за завтраком.
— Вот, — он помахал бумагой. — Свобода. Даже в печати синей.
Саша кивнула. В глазах — ни триумфа, ни облегчения. Только усталость.
— А мама?
— Писала пару раз. Всё в духе «вот увидишь». Угрожала, что напишет письмо Путину. Я даже подумал, может, она его на полном серьёзе напишет.
Саша усмехнулась:
— Пусть. Может, ей пришлют открытку.
Она встала, подошла к окну.
— Я поняла одну штуку, Андрей. Она не хотела долю. Она хотела власть. Надо мной. Над моими решениями. Над моей жизнью. Я для неё — не человек, а проект. А если проект живёт сам по себе — значит, она его упустила. Вот и всё.
— И что ты будешь делать?
— Ничего. Буду жить. Без маминых монологов про жертвы и обязанность. Без звонков с угрозами. Без вечного «я лучше знаю». Просто жить. Своей жизнью.
— А если она вернётся?
Саша посмотрела в окно, прищурившись.
— Тогда я ей предложу устроиться на работу. Курьером. Раз она так хочет участвовать в бизнесе.
И, наконец-то, она засмеялась.
Громко, свободно, по-настоящему.
