— Да не нужны нам эти жалюзи, Лена! — раздражённо сказал Игорь, шаркая по новой кухне босыми ногами. — У нас тут бетон за окном, не жизнь! Видишь что-нибудь вдохновляющее?
Елена аккуратно выложила из сумки кофемашину, поставила её на подоконник и, не оборачиваясь, ответила спокойно, как будто разговаривала с пятилетним сыном, у которого опять «всё не так».
— А как ты хотел, Игорь? Это Москва, а не Адриатика. Квартиру брали не за вид, а потому что к метро две минуты. Зато тут кухня восемь с половиной метров, а не пять, как у твоей мамы.
— Не трогай маму, — тут же отрезал он, опершись о дверной косяк. — У неё, между прочим, всё по уму. Ни тебе этих ваших дизайнов, ни кафеля цвета детского поноса. Всё просто: плитка, табуретка, скатерть клеёнчатая.
— У тебя какие-то гастрономические ассоциации с кафелем, Игорь, — устало бросила Елена. — Давай ты сейчас или поможешь мне разобрать коробки, или просто уйдёшь на балкон курить. Только не стой тут, как памятник разводящемуся мужу.
Он промолчал. Сел на край дивана, выдохнул и почесал затылок. Вид у него был не просто потерянный — растерянно-обиженный. Как у мужчины, у которого отобрали пульт от телевизора и право на мнение.
За спиной послышался звук ключей — щёлк, и в квартиру, как ни в чём не бывало, вошла она. Ольга Петровна.
— Вот вы где, мои голубчики! — звонко сказала она, осматриваясь по сторонам. — Как тут у вас… Хм. Обои странные. Цвет… как у зубной пасты, только пасть от него не освежает. Кто выбирал?
— Добро пожаловать, мама, — натянуто улыбнулась Елена, продолжая раскладывать кружки. — Мы тут ещё не всё разложили, но уже счастливы. Правда, Игорь?
— Ага, — буркнул он, не поднимая головы. — У нас тут… демократия. Каждый делает вид, что его слушают.
Ольга Петровна осмотрелась с выражением, каким обычно рассматривают подозрительную закуску на поминках. Потом подошла к стене, постучала костяшками пальцев, хмыкнула.
— Стены, конечно, бумажные. Соседи, значит, будут в курсе ваших бурных разборок.
— Мама, — натянуто сказал Игорь, — может, не сейчас?
— А когда? — не унималась она. — Вот ты потерял работу, сынок, а жена твоя повысилась. Как думаешь, кому теперь тут принадлежит голос? Вот-вот. Деньги — вот где власть. А ты у меня теперь без портфеля и без зарплаты. Как какой-нибудь… оппозиционер.
— Мама! — взорвался он. — Это не помогает!
— А ты не злись, я по делу. Я тебе говорю: не пускай бабу на пьедестал, с него потом только с пинка и слезет. Понимаешь? Она ж теперь уверена, что она тебя прокормит. А потом ещё скажет, что и квартиру эту она сама вытянула, а ты — так, мебель.
Елена молча встала, сняла халат, под которым была аккуратная блузка и юбка. Сходила в комнату, вернулась с ноутбуком и села за стол. Медленно открыла, постучала пальцами по клавишам.
— Ты чего? — насторожился Игорь.
— Работаю. Мы, сильные женщины, так справляемся со стрессом. Пока мужчины рассуждают о пьедесталах и пинках, мы просто работаем.
— О, началось… — пробормотал он. — Прямо сейчас будет монолог про «я сама».
— Хочешь честно? — она подняла глаза. — Я не против тебя, Игорь. Но я не могу тащить на себе всё. Я же не дура, вижу, как ты смотришь. Сначала на коробки, потом на меня, потом на свою маму. И всё время — с упрёком. Как будто мы с коробками и мамой втроём разрушили твою карьеру.
— Ты с ней заодно, да? — поднял голос Игорь, вставая. — Ты её, между прочим, даже в квартиру не хотела пускать! Помнишь, как ты нос воротила, когда она нам кастрюли свои предлагала?
— Потому что это были советские кастрюли, где раньше, возможно, варили кошек, — сквозь зубы процедила Елена. — И потому что твоя мама не хочет помочь — она хочет руководить. Она уже выбрала, где будет стоять её икона в спальне. Я вообще-то атеистка. Это что, тоже повод для собрания жильцов?
— Всё, хватит, — перебила Ольга Петровна, — вы сейчас просто сожгите эту квартиру к чёртовой матери. Лучше я в своей двухкомнатной поживу, чем вот это слушать.
— Так иди! — воскликнула Елена. — Только не забудь забрать своего взрослого сыночка, который до сих пор не может понять, что жена — не мама, а квартира — не поле битвы.
Молчание.
Потом Игорь резко вышел на балкон, хлопнув дверью так, что дрогнули стекла.
— Ещё немного, — тихо сказала Елена, — и он скажет слово «развод».
Ольга Петровна пожала плечами, поправила сумочку.
— А может, и к лучшему. Я всегда говорила: не по уму ты ему. Слишком ты самостоятельная, Лена. Слишком… ну, слишком женщина. А ему нужна девочка, чтобы ручки целовала и борщ варила. А не кофе по-итальянски, который даже не пьётся, а плюётся.
— А вы знаете, — с неожиданной усмешкой ответила Елена, — может, вы и правы. Просто мне теперь кофе нравится больше, чем «вот этот ваш борщ».
Ольга Петровна вышла. Хлопнула входной дверью. Кофемашина заурчала. С балкона несло сигаретным дымом. Елена наливала себе чашку латте. Игорь не возвращался.
В новом доме, в новой квартире, с новым кредитом и старыми проблемами начиналась совсем другая жизнь.
— То есть ты не можешь сегодня поехать со мной к нотариусу? — сдержанно переспросила Елена, натягивая серые колготки и краем глаза следя, как Игорь раз за разом нервно хлопает дверцей кухонного шкафа.
— Нет, Лена, не могу. У меня, между прочим, дела, — буркнул он и бросил чайный пакетик в раковину, как будто это была не чайная трава, а её резюме в «Газпроме».
— Какие дела, Игорь? Ты три месяца без работы, — всё ещё спокойно, но уже с острым металлическим привкусом в голосе, сказала она. — Сидишь дома, смотришь футбол и залипаешь в YouTube. Какие у тебя могут быть дела в десять утра в среду?
— Ага! Вот оно, настоящее лицо женщины! — вдруг повысил голос Игорь и подошёл ближе. — Ты же счастлива, да? Счастлива, что я сижу без дела, а ты — звезда отдела продаж, гордость компании и любимка начальника! Всё-то у тебя получилось, а муж — лузер, да?
— Я тебя не обвиняла, — устало сказала Елена, застёгивая серьги и вставая. — Я просто попросила поехать со мной. Квартира на двоих оформлена, и если мы хотим что-то переоформлять, то вместе.
— Переоформлять? Это ты уже к разводу подводишь, да? Сначала ты деньги свои вкладывала, как бы «на всякий случай», теперь — документы, нотариус, доли… Доволен, что не подписал отказ от своей половины? А то бы ты меня вообще выкинула!
Елена опустилась на край дивана и посмотрела на мужа так, как смотрят на телефон, который внезапно перестал заряжаться.
— Ты в своём уме, Игорь? Кто кого выкидывает? Мы копили на эту квартиру вместе. Ты работал, я работала. У тебя были премии, у меня были. А теперь я одна всё тяну, и я же виновата?
Игорь отвернулся. Сжал челюсти. Потом, не глядя, сказал:
— Ты не понимаешь, каково это — быть никем. Я муж — а ты у нас и кормилица, и главная, и красивая, и умная. А я что? Ходячий декор? Диванная подушка?
— А ты не пробовал искать работу? Не YouTube смотреть, а резюме отправлять? — жёстко спросила Елена.
— Конечно! — закричал он. — Каждый день! Только вот, видимо, моя харизма никого не впечатляет. Им нужны вот такие, как ты — с острым языком и пятнадцатью KPI!
Из спальни вышла Ольга Петровна. В белом халате, с чашкой кофе и выражением лица, как будто она сидит в президиуме Госдумы.
— Что у вас опять тут? — спросила она с театральной усталостью. — Я уже на пенсии, между прочим, но просыпаюсь каждый день как в военной части. Разговоры на повышенных тонах, скандалы…
— Мам, я тебя просил не вмешиваться, — буркнул Игорь, но мать уже разворачивала паруса.
— А я и не вмешиваюсь. Я просто наблюдаю. И вижу, как твоя жена с каждым днём смотрит на тебя всё с большим презрением. Не муж, а балласт. А ведь раньше она тебя боготворила. Или я ошибаюсь, Леночка?
Елена посмотрела на свекровь. Медленно. Как хирург на аппендицит.
— Вы ошибаетесь. Я не боготворила. Я просто любила.
— А теперь, видимо, разлюбила, — ехидно уточнила Ольга Петровна. — С кем не бывает. Только не забудь, милая, что половина этой квартиры — Игорина. И он её так просто не отдаст.
Игорь вскочил:
— Мам, я сказал, не надо…
— Я уже молчу, молчу, — театрально подняла руки Ольга Петровна. — Просто не дам моему сыну остаться на улице. Он тебе лучшие годы отдал! А ты…
— Он мне ещё и ипотеку не отдал, между прочим, — вставила Елена. — Я платила её последние два года. Одна.
— Потому что ты не дала ему быть мужчиной! — воскликнула свекровь и хлопнула чашкой по столу. — Ты всё время пыталась им руководить!
Елена поднялась. Спокойно. Без крика. Только глаза у неё стали стеклянными, как у кассира на пятом часу смены.
— Я пыталась сохранить семью. Пыталась, пока вы оба не начали в меня плевать. А теперь я просто подпишу то, что надо. Игорь, или ты идёшь со мной к нотариусу, или я делаю всё через суд. Всё. Устала.
Она взяла сумку и направилась к двери. Ольга Петровна громко фыркнула и, уходя на кухню, бросила:
— И ты ещё смеешь называть себя женой…
Игорь ничего не сказал. Только сел за стол и уставился в пустую чашку. Тридцать квадратных метров новой жизни превращались в арену гладиаторских боёв.
Два дня спустя Елена вернулась домой и обнаружила, что половина её вещей исчезла. Вместе с Игорем. А на кухонном столе лежала записка:
«Я ухожу. Устал быть тенью. Развод оформим. И, пожалуйста, не лезь ко мне. Мне надо восстановиться. Поживу у мамы. С квартирой потом разберёмся. Надеюсь, ты счастлива».
На этом месте Елена села прямо на пол. Не потому что ей было плохо — просто ноги подкосились. Потом встала, закрутила волосы в пучок, подошла к холодильнику, достала бутылку сухого и сказала вслух:
— Игорёк, да ты просто подарок судьбы…
Она налила себе бокал, уселась на диван и включила новости. Там рассказывали о том, как мошенники подделывают документы на жильё, если один из супругов «вдруг исчезает» и начинает активные действия через риелторов…
Елена вздохнула. Потом достала ноутбук и пошла проверять Росреестр.
И правильно сделала.
Через два дня после исчезновения Игоря, Елена стояла в очереди в МФЦ, сжимая в руке выписку из Росреестра. Бумага, кажется, слегка подрагивала. Или это её рука? В графе «собственник» внезапно появился ещё один человек.
Не риелтор. Не какой-то странный дядя.
Ольга Петровна.
— Простите, а это… возможно вообще? — спросила она у сотрудницы за окошком, протягивая бумагу.
— Ну… если муж дал нотариальную доверенность и согласие на дарение — да. Он имел право подарить свою долю. Вот, у вас в выписке всё указано.
— Подарил своей матери?
— Получается, да.
Елена вышла из здания как в тумане. На автомате набрала Игоря. Гудки. Один. Два. Три.
— Да? — он ответил с неохотой, будто она беспокоит его в бане.
— Ты что сделал?
— Я? Всё по закону. Моя половина — это моя половина. Я вправе подарить её хоть собаке. А маме — тем более.
— Игорь, ты нормальный? Ты просто… взял и подарил свою часть квартиры твоей матери, чтобы я…
— Чтобы ты больше не вытирала об меня ноги, Лена. — Он говорил спокойно, почти весело. — Мамка теперь полноправная собственница. И если ты хочешь пользоваться всей квартирой — договаривайся. Или съезжай.
Через три дня Ольга Петровна въехала в квартиру с двумя чемоданами и плитой для ингаляций.
— Ну что, соседушка, — ехидно улыбнулась она, глядя на окаменевшую Елену в дверях. — Теперь мы здесь вместе, как и раньше. Только теперь ты — всего лишь совладелица. А не хозяйка жизни.
Елена молчала. Даже не вспыхнула. Просто прошла мимо и захлопнула за собой дверь в спальню.
— Запомни: теперь я тоже имею право решать, когда включать телевизор, где сушить бельё и кого приводить в гости! — крикнула свекровь через коридор.
Через пару недель начался ад.
Ольга Петровна вставала в шесть утра и включала радио «Шансон».
Сушила свои колготки на кухонной люстре.
Приводила подруг на «чаёк» и громко обсуждала, как Ленка испортила мужчину, а теперь сама одна, как собака.
Отказывалась скидываться на коммуналку, потому что «я же теперь тут живу на правах дарственной, у меня всё по закону».
А потом ещё и повесила в коридоре икону с Георгием Победоносцем — «чтобы бесов выжечь».
Елена держалась. Неделю. Две. Три.
Потом собрала документы и подала в суд.
На оспаривание дарения. На взыскание расходов по ипотеке.
И на выселение Ольги Петровны по причине невозможности совместного проживания.
Подала сразу в трёх инстанциях. Всё, что можно — в ход пошло.
На первом заседании Игорь выглядел потрёпанно. Мать его сидела с прямой спиной и с таким видом, как будто она на премии «Женщина года».
— Уважаемый суд, — ровным голосом начала Елена, — хочу обратить внимание, что дарственная была оформлена в момент активного конфликта, без моего уведомления, с нарушением духа семейного законодательства, в обход добросовестного использования общего имущества. Более того…
И тут начался театр.
Ольга Петровна упала на сиденье, якобы теряя сознание.
Игорь вскочил, начал кричать, что он «не знал, что она так болеет».
Елена лишь сжала губы. В зале стоял легкий запах валидола и фальши.
— Вам плохо, гражданка? — строго спросила судья.
— Мне… мне просто обидно… — захныкала Ольга Петровна. — Я хотела только помочь сыну, а эта змея… Она нас всех выгоняет!
— Напоминаю: вы проживаете в спорной собственности, при этом не оплачиваете коммунальные услуги и нарушаете права второго собственника. Это также будет учтено, — сказала судья и отложила заседание.
Через два месяца решения были вынесены.
-
Дарственная — аннулирована, как совершённая в обход прав второго собственника.
-
Елена — признана единственным плательщиком по ипотеке, Игорю предстоит компенсация за два года.
-
Ольга Петровна обязана освободить жилплощадь по решению суда, так как совместное проживание признано невозможным.
Игорь к тому времени уже жил в съёмной квартире, судя по соцсетям — с какой-то Маринкой в леопардовых лосинах.
Ольга Петровна кричала у подъезда, что всё куплено.
Елена спокойно вышла с чемоданом, передала ключи судебному приставу, а сама поехала на дачу.
— Кстати, — сказала она подруге по телефону, глядя на реку из окна. — Представляешь, у меня в квартире теперь тишина. Ни радио, ни Георгия Победоносца, ни слёзных обвинений.
— Ты что, вернулась домой?
— Нет. Я продала её.
— Квартиру?!
— Ага. С выкупом доли, новым ремонтом и чудесной изоляцией. Купила себе апартаменты у реки. Знаешь, что я поняла?
— Что?
— Квартира — это не про квадратные метры. Это про границы. И теперь мои — там, где им и место. Без них.
Она выключила телефон, налила себе бокал, улыбнулась — и, наконец, выдохнула.
