Алексей сидел за столом и ковырял хлеб. Молча. И это молчание было не такое, как обычно.
— Лёш, ты что сегодня такой? — она обернулась, ложка в руке. — На работе что-то?
Он поднял глаза. И Ирина вдруг поняла — всё. Конец.
— Сядь, — сказал он тихо.
— Зачем мне садиться? — она всё ещё держала ложку, будто это могло её защитить. — Я готовлю.
— Сядь, Ир. Пожалуйста.
И она села. Потому что в голосе было что-то такое…
— У меня есть женщина.
— Что? — шёпотом.
— Её зовут Лена. Ей тридцать шесть. И она, она беременна. От меня.
Ирина смотрела на него и не понимала слов. Как когда иностранец говорит — вроде знакомые звуки, а смысла нет.
— Представляешь, на старости лет, — продолжал он, и голос дрожал, — у меня появилась женщина. И у нас будет ребенок.
— Лёша, — она потянулась к нему рукой, но он отодвинулся.
— Я не планировал. Честное слово. Просто случилось. А потом я понял — хочу этого. Хочу жить по-настоящему, пока ещё есть силы.
— А я что? — голос сорвался. — Я что, не по-настоящему?
Он молчал. И этим молчанием сказал всё.
Ирина встала. Медленно. Выключила газ. Сняла фартук. Повесила его на крючок.
— Ир, ну скажи что-нибудь.
Но сказать было нечего. Мир рушился тихо — без грохота, без крика. Просто в один четверг, за ужином, после тридцати лет брака.
Она взяла сумку и ключи.
— Куда ты?
— К Кате.
И ушла. Не хлопнув дверью, не крикнув, не устроив сцену. Просто ушла — как будто на работу, как будто в магазин.
А дома остался Алексей с недоваренным супом и новой жизнью, которую он так хотел прожить по-настоящему.
Пустота
Катя открыла дверь в халате, с маской на лице — зелёной, огуречной. Увидела маму и сразу поняла.
— Мам? Что случилось?
— Папа, у него другая.
Дочь стерла маску полотенцем, обняла. И Ирина наконец заплакала. Не тихо, не красиво — навзрыд, как плачут дети. Потому что весь мир внезапно стал чужим.
— Мам, тише. Димка спит.
— Я не знаю, что делать, Катюш. Я же ничего не умею, кроме как быть его женой.
Они сидели на кухне до утра. Ирина рассказывала — сбивчиво, перескакивая с одного на другое.
— Она молодая. Красивая, наверное. А я, посмотри на меня. Пятьдесят четыре года, морщины, лишний вес. Он говорит — хочет жить по-настоящему. Значит, со мной он жил как?
— Мам, не надо себя…
— Нет, правда! Что я такое сделала? Готовила, стирала, убирала. Любила его. Родила ему дочь. А он, — голос сорвался. — Он говорит, что не планировал. Но ведь планировал же? Встречался с ней, говорил ей что-то, обещал.
Катя молчала. Что тут скажешь? Отец предал не только мать — он предал всю семью.
— Я пойду к нему завтра и скажу всё, что думаю, — процедила дочь.
— Не надо. Пожалуйста.
— Почему?
— Потому что я не знаю почему. Просто не надо.
Утром Ирина не пошла на работу. Лежала на Катином диване, смотрела в потолок. Первый раз за тридцать лет пропустила без уважительной причины.
Алексей звонил. Раз. Другой. Десятый.
— Мам, возьми трубку.
— Не буду.
— Ну поговори с ним хоть.
— О чём? О том, как он будет жить по-настоящему?
Катя забрала телефон. Села рядом.
— Мам, а помнишь, как ты мне в детстве говорила — если что-то болит, надо не прятаться, а лечить?
— Помню.
— Вот и лечись. Поговори с ним.
Возвращение в прошлое
Ирина всё-таки поехала домой. Не потому, что простила. Просто нужно было забрать вещи.
Алексей сидел на кухне. Небритый, помятый. Перед ним стояла чашка с остывшим кофе.
— Ир, наконец-то. Я думал…
— Думал что? Что я сбежала? Нет, Лёш. Я просто пыталась понять.
— И поняла?
— Поняла, что не понимаю ничего. — Она села напротив. — Расскажи мне про неё.
— Зачем?
— Потому что я имею право знать, из-за кого рушится моя жизнь.
Он молчал долго. Потом начал говорить — медленно, осторожно, как по минному полю.
— Она работает в нашем отделе. Пришла полгода назад. Я я не искал ничего. Просто разговаривали. Сначала о работе, потом о жизни. Она слушала меня. По-настоящему слушала.
— А я не слушала?
— Ты слушала. Но как-то привычно. А она смотрела на меня, как будто я самый интересный человек. Важный.
— И что дальше?
— Дальше я почувствовал себя молодым. Глупо, да? Мне пятьдесят шесть лет, а я как мальчишка. Мы стали встречаться. Сначала кофе после работы, потом… В общем, случилось то, что случилось.
— Она знает про меня?
— Знает. Говорит, что не хочет разрушать семью. Что может растить ребёнка одна.
— А ты?
— А я не знаю, Ир. Честно не знаю. Мне страшно. Скоро пенсия, старость, а тут новая жизнь. Может, последний шанс почувствовать себя нужным.
— А я? Я тебе не нужна?
Он посмотрел на неё долго-долго.
— Нужна. Но по-другому. Ты — это дом, стабильность, прошлое. А она…
— А она — будущее, — закончила Ирина. — Понятно.
Она встала, пошла в спальню. Достала чемодан. Стала складывать вещи.
— Ир, ты куда?
— К Кате. Пока не решу, что делать дальше.
Уезжая, Ирина вспомнила вдруг — а ведь завтра годовщина их свадьбы. Тридцать лет. Она хотела сказать Алексею, но передумала.
Зачем? Он и так знает.
Путешествие к себе
Катя предложила маме поехать куда-нибудь. Отдохнуть, развеяться.
— Я не могу никуда ехать. У меня работа.
— Мам, ты же завуч. Сейчас каникулы.
— Всё равно дела.
— Какие дела? Мам, ты же понимаешь — тебе нужно время подумать.
Ирина сидела в школьном кабинете, перебирала бумаги. Делала вид, что работает. На самом деле просто боялась остаться наедине с мыслями.
Зазвонил телефон. Подруга Светка.
— Ирка, ты чего не отвечаешь? Я тебе сто раз звонила.
— Извини, дела.
— Какие дела в каникулы? Слушай, а помнишь базу отдыха «Сосны»? Там где мы практику проходили в институте?
— Помню. А что?
— Так она до сих пор работает! Я тут объявление видела. Может, съездим? Как в молодости?
«Сосны». Ирина закрыла глаза. Двадцать три года, четвёртый курс пединститута, летняя практика. Они с Светкой вожатыми работали. И она тогда рисовала. Боже, как давно она не вспоминала об этом.
— Светка, а ты помнишь, как я тогда рисовала? Всё время с блокнотом ходила.
— Помню! А потом встретила Лёшку.
— Да. Встретила Лёшку.
— Ирка, а что это ты о рисовании? Что-то случилось?
Ирина рассказала. Всё. Светка слушала, изредка вставляя «сволочь» и «подонок».
— Всё, решено. Едем на «Сосны». Сегодня же. Я тебя заберу через час.
— Свет, я не могу.
— Можешь. И нужно. Поверь мне.
Через час они ехали по знакомой дороге. Ирина смотрела в окно, и воспоминания накатывали волнами. Вот здесь они с Алексеем впервые поцеловались. А здесь он делал предложение.
— Свет, может, вернёмся? Я не готова.
— Готова. Просто боишься. Это нормально.
База мало изменилась. Те же домики, те же сосны, то же озеро. Только они стали старше. На тридцать лет старше.
— Смотри, — Светка показала на мостик. — Помнишь, как ты там сидела с мольбертом?
— Помню.
— И что рисовала?
— Закат. Отражение солнца в воде. Мне казалось, что это самое красивое на свете.
— А сейчас?
— А сейчас я уже не помню, что такое красота.
Они поселились в двухместном номере. Вечером сидели на веранде, пили чай. Светка рассказывала новости, а Ирина думала о своём.
— Знаешь, Свет, а ведь я тогда была другой. Смелой. Мечтательной. Хотела поступить в художественный, стать настоящей художницей.
— И что помешало?
— Алексей. Он сказал, что художники не зарабатывают. Что нужно быть практичнее. Что учительство — это стабильность.
— А ты послушалась.
— Послушалась. Потому что любила. А теперь я понимаю, что он выбрал другую жизнь. А я всё ещё здесь. В той же школе, в том же городе, с теми же мыслями.
— Так измени.
— Как?
— Начни рисовать.
Ирина посмотрела на подругу, потом на озеро. Солнце садилось, и вода становилась золотой. Точно как тогда, тридцать лет назад.
— У меня нет мольберта.
— А у меня есть телефон. Завтра съездим в город, купим всё необходимое.
— Свет, мне пятьдесят четыре года.
— И что? Бабушка Мозес начала рисовать в семьдесят восемь.
— Кто?
— Неважно. Главное — никогда не поздно начать жить по-настоящему.
Фраза резанула. «Жить по-настоящему» — это же Алексей так говорил.
— Только в отличие от твоего мужа, — добавила Светка, угадав мысли, — ты никому не сломаешь жизнь.
Встреча
Ирина вернулась домой через неделю. Не к Алексею — просто в свой город. Остановилась в гостинице, как туристка в собственной жизни.
Надо было забрать вещи. Документы. Решить, что делать с квартирой. Но главное — надо было увидеть её. Ту женщину, из-за которой рухнул её мир.
— Зачем тебе это? — спросила Катя по телефону.
— Не знаю. Просто хочу посмотреть на неё.
— Мам, это мазохизм какой-то.
— Может быть. Но я должна.
Ирина знала, где работает Алексей. Знала, во сколько он обедает. И в половине первого стояла напротив его офиса, чувствуя себя частным детективом из дешёвого фильма.
Они вышли вместе. Алексей — знакомый до последней морщинки. И она.
Лена была обычной. Не красавица, не модель. Просто женщина тридцати с чем-то лет в летнем платье. Беременность почти не видна — только чуть округлившийся живот.
«Из-за этого?» — подумала Ирина. И тут же устыдилась мысли.
Они шли по улице, о чём-то разговаривали. Алексей выглядел оживлённо. Таким Ирина его не видела давно.
«Вот оно — жить по-настоящему», — горько усмехнулась она.
А потом случилось неожиданное. Лена вдруг остановилась, схватилась за живот. Алексей забеспокоился, стал искать такси. А Ирина…
Ирина подошла к ним.
— Что случилось?
Алексей побледнел.
— Ир. Это…
— Я знаю, кто это. — Она посмотрела на Лену. — Вам плохо?
— Просто закружилась голова. Наверное, от жары.
— Садитесь на скамейку. Вот здесь, в тени.
Лена послушно села. Ирина достала из сумки бутылку воды.
— Попейте. Маленькими глотками.
— Спасибо, — прошептала Лена и подняла глаза.
Они смотрели друг на друга — жена и любовница.— Нам нужно поговорить, — сказала Ирина.
Правда
Они сидели в кафе. Алексей куда-то ушёл — то ли в аптеку, то ли просто сбежал от неловкости ситуации.
— Я не знала, что вы такая, — сказала Лена, помешивая чай.
— Какая?
— Обычная. Хорошая. Я думала…
— Думали, что я стерва, и поэтому он от меня уходит?
Лена кивнула.
— А как вы меня представляли?
— Ну, холодной. Злой. Которая не понимает мужа, пилит его, не даёт дышать. — Лена запнулась. — Извините, я не хотела.
— Хотели. И это нормально. Легче любить мужчину, если его жена — чудовище.
— Да.
Они помолчали.
— Он рассказывал мне о вас, — продолжила Лена. — Говорил, что вы живёте как соседи. Что любви давно нет. Что вы привыкли друг к другу, но это не жизнь.
Ирина кивнула.
— Понятно.
— А теперь я вижу вас. И понимаю — он врал.
— И что вы собираетесь делать?
Лена положила руку на живот.
— Рожать. Но без него. Я не хочу строить счастье на чужом несчастье. И не хочу быть причиной, по которой он бросил семью.
— Но ведь он уже бросил.
— Да. Но не из-за любви ко мне. Из-за страха перед старостью.
Ирина смотрела на эту молодую женщину и удивлялась. Такая мудрость в тридцать шесть лет.
— Вы его любите? — спросила она.
— Любила. А теперь жалею. Он хороший человек, но слабый. Не готов отвечать за свои поступки.
— А ребёнок?
— Ребёнок будет моим. Только моим.
Освобождение
Алексей вернулся через полчаса. Выглядел растерянным.
Лена ушла. Алексей сел напротив жены.
Ирина посмотрела в окно. За стеклом кипела жизнь — люди спешили по своим делам, влюблённые держались за руки, мамы катали коляски…
— Лёш, я подаю на развод. Квартиру можешь оставить себе. Мне она больше не нужна.
— Но куда ты пойдёшь?
— Не знаю. Может, сниму что-нибудь маленькое. Может, к Кате перееду. А может… — она улыбнулась впервые за много дней, — может, поступлю в художественный. В пятьдесят четыре года.
— Ты с ума сошла.
— Возможно. Но знаешь что? Хочется попробовать сойти с ума по-своему. А не жить в чужом безумии.
Она вышла из кафе, не оглядываясь. А за спиной остались два человека — бывший муж и его беременная любовница, которые вдруг поняли, что им друг с другом не о чем говорить.
Потому что игра в «новую жизнь» закончилась. И начиналась настоящая жизнь. У каждого — своя.
Прошло полгода
Ирина стояла перед мольбертом. Пахло красками, скипидаром и свободой.
На холсте — озеро. То самое, с базы отдыха. Закат отражается в воде золотыми мазками.
Квартирка рядом с Катей оказалась крошечной. Одна комната, кухня-коробок, зато окна на юг. И главное — никому не нужно было объяснять, почему она встаёт в шесть утра или ложится в час ночи. Почему ест только овсянку или забывает поесть вообще.
— Мам, к тебе Светка приехала, — крикнула Катя с порога.
— Привет, художница! — Светка ворвалась с букетом астр. — Ну как успехи?
— Потихоньку. Руки отвыкли. Глаз тоже.
— Зато душа вспомнила!
Ирина отложила кисти, обняла подругу.
— Знаешь, Свет, а ведь я счастлива.
— Правда?
— Правда. Впервые за много лет не боюсь завтрашнего дня. Не жду, что кто-то меня бросит, предаст, разочаруется. Я просто живу.
— А Алексей?
— А что Алексей? — Ирина пожала плечами. — Лена родила девочку. Красивую, говорят. Но замуж за него так и не вышла. Живёт с ребёнком отдельно. А он остался один в той большой квартире.
— Жалко его?
— Нет. Мне его не жалко. Жалко время, которое мы потеряли. И то не очень.
— Почему?
— Потому что если бы не его предательство, я бы так и прожила чужую жизнь до конца.
Ирина подошла к окну. Внизу, во дворе, играли дети. Кричали, смеялись, ссорились, мирились. Жили полной жизнью.
— Знаешь, я записалась на курсы живописи. Для взрослых. Представляешь? В пятьдесят четыре года — студентка!
— И как?
— Преподаватель сначала удивился. Говорит, обычно к нам ходят пенсионерки от скуки. А потом посмотрел мои работы и сказал — у вас есть дар.
Светка подошла к мольберту.
— А это что будет?
— Картина для выставки. Нас, студентов, через месяц в галерею возьмут. Коллективная выставка, ничего особенного. Но я буду там со своим озером.
А в это время в большой пустой квартире на другом конце города Алексей смотрел в окно и думал о том, что жизнь по-настоящему — это, оказывается, не новая женщина. Это когда не боишься остаться наедине с собой.
Но ему было пятьдесят шесть лет. И он боялся.
А Ирина не боялась.
