— Анечка, вот послушай меня. Третий ребенок — это благословение! Надо хотя бы троих, иначе какая же ты женщина?
Татьяна Петровна стояла у подъезда, придерживая коляску. Её улыбка никак не вязалась с кругами под глазами и едва заметным синяком у виска, который она старательно замаскировала тональным кремом.
Анна сжала ключи в кармане так, что они больно впились в ладонь. Соседка поджидала её почти каждое утро, и каждый раз разговор неизбежно сводился к одному и тому же.
— Мне и одной неплохо, — Анна попыталась обойти коляску, но Татьяна ловко перегородила дорогу.
— Да какое «неплохо»? Тебе двадцать пять! Скоро старородящей станешь. А где муж? Где дети? Чем ты вообще по вечерам занимаешься в этой огромной квартире?
— Работаю. Отдыхаю. Живу, — Анна наконец протиснулась мимо, чувствуя, как закипает раздражение. — У меня своя жизнь, Татьяна Петровна.
— И ты считаешь это жизнью? — голос соседки преследовал её до самого угла дома. — Думаешь, старая бабка в завещании мечтала, чтобы её квартира пустовала?
Это было несправедливо. Анна резко обернулась, но сдержалась. Спорить с Татьяной было бесполезно. Та смотрела на неё с искренней жалостью, будто Анна была тяжелобольной, не понимающей своего состояния.
— До свидания, Татьяна Петровна, — только и сказала Анна, ускоряя шаг.
Всего полгода назад она и мечтать не могла о собственной квартире. Жизнь подкидывала одну неудачу за другой: провал на вступительных в институт, работа бухгалтером в фирме, где ей задерживали зарплату, а потом и вовсе сократили, съёмные комнаты с вечно протекающими кранами и плесенью в углах… Мужчины появлялись и исчезали, не оставляя после себя ничего, кроме разочарования.
А потом пришло извещение о наследстве от двоюродной бабушки Екатерины Ивановны, которую Анна видела всего пару раз в детстве. Двухкомнатная квартира в сталинке досталась ей, едва знакомой внучатой племяннице.
Чудо, которое полностью перевернуло её жизнь.
Рабочий день тянулся медленно. Анна сверяла цифры в бухгалтерских отчётах и думала о своей новой квартире. Огромные комнаты с лепниной на потолке, широкие подоконники, на которых можно сидеть с книгой, старинный комод красного дерева, доставшийся вместе с квартирой. Она до сих пор не разобрала все бабушкины вещи — руки не доходили, да и выбрасывать было жалко.
Вечером, вернувшись домой, Анна решила всё-таки заняться разбором старого шкафа. Выдвинув нижний ящик, она обнаружила стопку пожелтевших тетрадей, перевязанных бечёвкой. Развязав узел, Анна открыла верхнюю тетрадь.
«12 мая 1975 года. Сегодня похоронила Сашеньку. Моего мальчика больше нет. Как теперь жить?»
Сердце пропустило удар. Анна не знала, что у бабушки был сын. В семье о Екатерине Ивановне вообще говорили мало, она была черной овцой, жила отдельно и ни с кем не общалась.
«20 мая 1975 года. Валентин пьёт уже неделю. Говорит, что это я виновата — не уследила за сыном. Может, он прав? Если бы я тогда не отпустила Сашу с друзьями на мотоциклах…»
Анна просидела над дневниками до глубокой ночи. История Екатерины Ивановны разворачивалась перед ней — история женщины, потерявшей единственного сына, а затем пережившей уход мужа, который не смог справиться с горем и сбежал в алкоголь, а потом к другой женщине.
«2 февраля 1980 года. Все говорят, что мне нужно наладить жизнь. Что я ещё молодая, всего 55 лет. Что могу снова выйти замуж, может, даже родить. А зачем? Чтобы снова потерять? Лучше быть одной, чем снова пережить такую боль».
Анна перелистывала страницы, и перед ней раскрывалась душа женщины, выбравшей одиночество не от безысходности, а как осознанное решение.
«10 апреля 1990 года. Сегодня встретила Нину с внучкой. Такая милая девочка, Аннушка. Я смотрела на них и думала — вот оно, счастье? А потом Нина стала жаловаться — муж пьёт, денег нет, с дочерью отношения плохие. И где тут счастье? Может, я и правильно выбрала свой путь…»
Эта запись заставила Анну вздрогнуть. Она смутно помнила ту встречу. Бабушка Екатерина показалась ей тогда странной — жила одна, без мужа, без детей, только с книгами и старой кошкой.
Анна проснулась от настойчивого стука в дверь. На пороге стояла Татьяна Петровна с кастрюлей в руках.
— Я тебе борщ принесла. Небось, опять не готовила ничего? Как ты вообще живёшь, девка? — она бесцеремонно проскользнула в квартиру.
— Спасибо, но я… — начала Анна, но Татьяна уже прошла на кухню.
— Ой, что у тебя тут! — воскликнула она, оглядывая стол с разложенными дневниками. — Что это за тетрадки?
— Это личное, — Анна поспешила собрать дневники. — Бабушкины записи.
— А-а-а, — протянула Татьяна. — Старухины каракули читаешь? Она ж со странностями была, все знали. Жила как отшельница, детей не вырастила, мужика упустила. Разве это жизнь?
Анна почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения.
— Вы её даже не знали! — она сама не ожидала, что так резко ответит. — Её сын погиб в двадцать восемь лет. Муж ушёл. Она пережила такое, что не каждый выдержит!
Татьяна отмахнулась:
— Все через потери проходят. Я вот когда второго рожала, чуть не умерла, но ничего — справилась, не раскисла. А она просто жизни испугалась, вот и замкнулась, в скорлупу забралась. И ты туда же — сидишь в четырёх стенах, никуда не ходишь, ни с кем не встречаешься…
— Я просто живу так, как считаю нужным, — отрезала Анна.
— Слушай, — Татьяна понизила голос до заговорщицкого шёпота, — у меня брат мужа недавно развёлся. Нормальный мужик, работящий, не пьёт почти. Давай вас познакомлю? Ему женщина нужна, да и тебе пора…
— Нет, — твёрдо сказала Анна.
— Ой, да что с тобой? Уже и про мужика поговорить нельзя? — Татьяна всплеснула руками. — Вот оно, поколение-то какое пошло! Только о себе и думают.
Она поставила кастрюлю на стол и пошла к выходу, но у двери обернулась:
— Знаешь, чем всё это кончится? Состаришься одна, никому не нужная. Будешь как эта твоя бабка — в пустой квартире умрёшь, и неделю никто не хватится!
Когда дверь за соседкой захлопнулась, Анна прислонилась к стене и глубоко вздохнула. Слова Татьяны задели за живое, хотя она и не хотела этого признавать.
Неужели её ждёт судьба Екатерины Ивановны? Одинокая старость, пустая квартира, кошка в качестве единственного собеседника?
Она вернулась к дневникам и открыла запись, датированную 2000 годом.
«15 января 2000 года. Новый век. Все вокруг в панике — компьютеры сломаются, электричество отключится. А мне всё равно. Я прожила свою жизнь так, как считала нужным. Да, были ошибки. Да, были потери. Но я никогда не предавала себя. Не выходила замуж от отчаяния, не рожала детей, чтобы заполнить пустоту. Каждое решение было моим, и только моим. И знаете что? Я ни о чём не жалею».
Анна не могла выбросить из головы дневники Екатерины Ивановны. На работе она думала о них, вечером перечитывала, выписывая отдельные мысли в блокнот. История пожилой женщины захватила её.
Екатерина писала о жизни без прикрас. О том, как после гибели сына с ней перестали общаться подруги — им было неловко, они не знали, что говорить женщине, потерявшей ребёнка. О том, как коллеги на работе шептались за спиной: «Она странная стала, всё молчит». О том, как родственники пытались её «пристроить» — познакомить с каким-то вдовцом, у которого была дача и машина.
«10 июня 1976 года. Сегодня сестра привела какого-то Петра Ивановича. Вдовец, двое взрослых детей, работает на заводе. Всё время говорил о своей даче, как будто это какое-то достижение. А потом спросил, умею ли я варить варенье. Я сказала, что не умею и не хочу учиться. Сестра была в ярости — такого жениха отпугнула! А мне всё равно. Я не хочу быть чьей-то домработницей и нянькой».
Анна узнавала в этих строках себя. Сколько раз ей пытались устроить личную жизнь — подруги, коллеги, дальние родственники. И каждый раз, когда она отказывалась от очередного свидания с «перспективным парнем», на неё смотрели с недоумением и жалостью.
Но что-то изменилось. В новой квартире, с дневниками бабушки, Анна почувствовала себя увереннее. Будто их с Екатериной Ивановной разделяла не просто кровная связь, а какая-то внутренняя общность, понимание жизни.
Вечером следующего дня в дверь снова постучали. Татьяна Петровна стояла на пороге, довольно улыбаясь.
— Анечка, ты только не злись! Я к тебе Витьку привела, познакомиться. Ну, брата мужа, помнишь, я говорила?
Из-за её спины выглядывал крупный мужчина лет сорока с залысинами на лбу и настороженным взглядом.
— Я же сказала, что не хочу знакомиться, — твёрдо произнесла Анна.
— Да ты что! — Татьяна округлила глаза. — Мы к тебе со всей душой, а ты… Витя, ты проходи, не стесняйся. Анька у нас скромница просто.
Мужчина неуверенно шагнул вперёд, и Анна увидела в его руке букет гвоздик в целлофане.
— Вы зря пришли, — она преградила дорогу. — Я не приглашала вас. И не хочу никаких знакомств.
— Слышь, ты чего ломаешься? — вдруг грубо произнёс Виктор. — Я, между прочим, с работы пораньше ушёл, цветы купил. А она, видите ли, не в настроении!
— Полчасика посидите, поговорите, — затараторила Татьяна. — Я пока чайник поставлю…
Она попыталась протиснуться в квартиру, но Анна твёрдо взялась за дверь.
— Нет. Я не хочу. И я прошу вас уважать моё решение.
Лицо Татьяны исказилось.
— Да что ты о себе возомнила? Думаешь, квартира у тебя появилась, так теперь королева? Нам, значит, всю жизнь впахивать, а тебе всё на блюдечке, да? Родственники-то у тебя где были, когда бабка твоя помирала? А теперь наследство отхватила и нос задираешь!
— Причём тут это? — Анна почувствовала, как внутри всё кипит. — Я просто не хочу вашего сватовства! Неужели это так сложно понять?
— Да кому ты нужна вообще? — вмешался Виктор. — Тоже мне, цаца! Сидит в этих хоромах одна, ни детей, ни мужа. Ещё и выкобенивается!
Анна захлопнула дверь прямо перед их носами и закрыла на все замки. Сердце колотилось, в ушах шумело. Она сползла на пол, прислонившись спиной к двери.
Из-за двери доносились приглушённые голоса. Татьяна что-то втолковывала брату мужа, тот огрызался. Потом они ушли, и в подъезде стало тихо.
Анна медленно поднялась и прошла в комнату. На столе лежал открытый дневник Екатерины Ивановны.
«15 мая 1985 года. Соседка Клавдия опять пыталась меня свести с каким-то своим родственником. Говорит — грех одной жить, Бог женщину для семьи создал. А по-моему, Бог создал женщину для счастья. А уж где его искать — в семье или в одиночестве — каждый сам решает. Свобода выбора — вот настоящий Божий дар».
Прошла неделя. Анна старалась выходить из дома пораньше, чтобы не сталкиваться с Татьяной. Но та, казалось, специально подкарауливала её.
— Смотри-ка, затворница вышла, — с наигранной весёлостью говорила соседка, когда они пересекались во дворе. — Интересно, сколько ты ещё продержишься одна в этой квартире? Спорим, через полгода взвоешь — скучно же!
Анна молча проходила мимо, не удостаивая её ответом.
Она продолжала читать дневники по вечерам. Удивительно, но чем дальше, тем меньше сомнений и горечи было в записях Екатерины Ивановны. Женщина, потерявшая сына и мужа, нашла своё место в жизни — она работала, читала, заботилась о бездомных животных, помогала соседям.
«3 ноября 1995 года. Помогла Наталье с Орджоникидзе подготовить документы для субсидии. Бедняжка совсем замоталась с тремя детьми, а муж пьёт. Она мне все мозги прожужжала — вот, мол, счастье материнское, ради детей живу. А в глазах — тоска. Я ей сказала: если по-настоящему любишь детей, научись сперва себя любить. Обиделась, конечно. Все обижаются, когда правду слышат. Но потом подумала и попросила помочь ей на курсы записаться. Может, и правда найдёт себя».
Что-то изменилось в Анне за эти дни. Она стала увереннее, спокойнее. Перестала оправдываться перед коллегами, когда те спрашивали, почему она до сих пор не замужем. Начала планировать отпуск — одна, в Крым, о чём давно мечтала.
Однажды вечером в дверь снова постучали. На пороге стояла Татьяна, непривычно тихая, без обычного напора.
— Можно войти? — спросила она.
Анна колебалась, но потом кивнула и отступила, пропуская соседку.
— Я извиниться пришла, — неожиданно сказала Татьяна, опускаясь на краешек стула. — За тот раз, с Витькой. Он, конечно, козёл, но и я хороша — полезла не в своё дело.
— Почему вы так настойчиво пытаетесь меня сосватать? — прямо спросила Анна.
Татьяна долго молчала, теребя край кофты.
— Не знаю. Наверное, завидую немного. У тебя своя квартира, работа нормальная. Сама себе хозяйка… А я вот вышла за Серёгу в двадцать лет, думала — любовь. А оказалось — тюрьма. Трое детей, он пьёт, денег вечно нет…
Она вдруг всхлипнула и торопливо вытерла глаза.
— Вы можете всё изменить, — тихо сказала Анна. — Уйти от мужа, найти работу…
— Куда я пойду с тремя детьми? — горько усмехнулась Татьяна. — Да и поздно мне начинать всё заново. Вот тебе — можно. Молодая ещё…
Они проговорили до полуночи. Анна рассказала о дневниках, о судьбе Екатерины Ивановны. Татьяна слушала внимательно, иногда вставляя комментарии, иногда просто кивая.
Когда она уходила, то задержалась в дверях:
— Не держи на меня зла, ладно? Я в твою жизнь больше лезть не буду.
— Не буду, — улыбнулась Анна. — И… если что, я рядом. Поговорить или помочь.
После ухода соседки Анна долго стояла у окна, глядя на ночной двор. Она думала о Екатерине Ивановне, о Татьяне, о себе. О том, как по-разному складываются женские судьбы. О выборах, которые мы делаем — или не делаем — каждый день.
Она подошла к столу и открыла последний дневник бабушки. Там было ещё много непрочитанных страниц.
«20 апреля 2000 года. Мне сегодня 75 лет. Юбилей встречаю одна, как обычно. Соседка Варвара звала к себе, но я отказалась. Люблю тишину своего дома.
Оглядываясь назад, я думаю — была ли я счастлива? Наверное, да. По-своему. У меня было всё — любовь, семья, ребёнок. Потом всё это забрала судьба. Но я выжила. Нашла силы жить дальше. Построила свой мир, в котором мне уютно.
Я не жалею ни о чём. Каждая потеря учила меня чему-то. Каждая боль делала сильнее. Главное, что я поняла — нет универсального рецепта счастья. Для кого-то это шумная семья, для кого-то — карьера, для кого-то — полная свобода.
Мой выбор многим кажется странным. Одинокая старуха с кошкой — разве это жизнь? Но это МОЯ жизнь, и я прожила её достойно.
Иногда я думаю о своей внучатой племяннице, Анечке. Видела её всего пару раз, но что-то в ней есть… какая-то внутренняя сила. Надеюсь, она найдёт свой путь к счастью. Какой бы этот путь ни был».
Анна закрыла дневник и потянулась к чистому листу бумаги.
«Дорогая Екатерина Ивановна, — написала она. — Сегодня я начинаю свой собственный дневник. Мне 25 лет, у меня есть своя квартира, работа, мечты о будущем. Я не знаю, как сложится моя жизнь дальше, но я знаю, что буду жить её по своим правилам. Спасибо, что научили меня этому. Ваша Анна».
Утро выдалось солнечным. Анна проснулась рано, с каким-то новым чувством лёгкости. Она приготовила завтрак, заварила кофе и села у окна, наблюдая, как во дворе оживает новый день.
На работе её ждал сюрприз — повышение. Главный бухгалтер уходила в декрет, и Анне предложили временно занять её место.
— Справишься? — спросил директор. — Ответственность большая.
— Справлюсь, — уверенно ответила Анна.
Вечером, возвращаясь домой, она увидела во дворе Татьяну. Та стояла возле песочницы, наблюдая за играющими детьми. Младший, трёхлетний карапуз, упорно строил куличики, а двое старших о чём-то спорили, размахивая руками.
— Привет, — сказала Анна, подходя ближе. — Как дела?
— Да как обычно, — пожала плечами Татьяна. — Серёга опять запил. Денег на неделю не хватает…
Она говорила без прежнего запала, устало и как-то отрешённо.
— А ты что-то сияешь сегодня, — заметила она. — Случилось хорошее?
— Повышение на работе предложили, — улыбнулась Анна.
— Поздравляю, — искренне сказала Татьяна. — Хоть у кого-то жизнь налаживается.
— А у вас? — осторожно спросила Анна. — Вы не думали… ну, что-то изменить?
Татьяна долго молчала, глядя на детей.
— Думала, — наконец произнесла она. — Всю ночь думала после нашего разговора. Вспомнила, как мечтала когда-то на парикмахера выучиться. Даже курсы начинала, но бросила, когда замуж вышла…
Она повернулась к Анне:
— Как думаешь, в тридцать лет не поздно всё начать заново? С тремя детьми?
— Никогда не поздно, — твёрдо сказала Анна. — Моя бабушка в пятьдесят пять после всех своих потерь нашла силы жить дальше. А вам-то всего тридцать!
— Но как? Куда мне податься с детьми? На какие шиши учиться?
— Может, для начала поискать информацию о каких-нибудь курсах? — предложила Анна. — Я могла бы помочь вам с поисками.
Татьяна кивнула:
— Да, наверное… Только вот Серёга. Он же не отпустит. Скандал закатит, а то и…
Она осеклась, но Анна и так всё поняла. Синяк у виска, который она заметила ещё при первой встрече, был не единственным.
— Я могу с юристом своим поговорить, — сказала Анна. — Узнать про алименты, про раздел имущества…
— У нас и делить-то нечего, — горько усмехнулась Татьяна. — Квартира-то его, родительская.
— Значит, будем искать варианты, — не отступала Анна. — Социальные программы, поддержка для многодетных…
Татьяна вдруг прижала руки к лицу:
— Зачем ты это делаешь? Зачем предлагаешь помощь? Я же… я ж тебе столько гадостей наговорила, лезла в твою жизнь!
— Потому что так правильно, — просто ответила Анна. — Помогать друг другу. Екатерина Ивановна тоже помогала соседям, хотя они частенько осуждали её образ жизни.
Татьяна опустила руки и посмотрела на Анну с каким-то новым выражением:
— Знаешь, ты на неё похожа. Не внешне, а вот этим… — она неопределённо повела рукой. — Внутренним стержнем.
Анна улыбнулась. Это был, пожалуй, лучший комплимент, который она когда-либо получала.
— Что ты теперь будешь делать? — спросила Татьяна. — С повышением, с квартирой…
— Жить, — просто ответила Анна. — Наслаждаться свободой. Работать. Может, в отпуск поеду, на море — давно мечтала. А потом… потом видно будет. Жизнь длинная.
— А личная жизнь? — с любопытством спросила Татьяна. — Замуж не собираешься?
Анна покачала головой:
— Если встречу того, с кем действительно захочу быть вместе — может быть. Но выходить замуж только ради штампа в паспорте, рожать детей только потому, что «так надо» — это не для меня. Я видела слишком много несчастливых семей.
— И мою в том числе, — вздохнула Татьяна. Она вдруг выпрямилась и решительно сказала: — Я подам на развод. Страшно, но… надоело бояться. И детям такой пример подавать тоже не хочу.
— Если нужна помощь — я рядом, — Анна легонько коснулась её плеча. — А сейчас, извини, мне пора. Ещё документы к завтрашнему дню просмотреть надо.
Дома Анна сразу пошла к комоду, где хранились дневники. Ей хотелось дочитать последние записи Екатерины Ивановны.
«10 января 2004 года. Чувствую, что времени у меня остаётся немного. Доктор говорит, сердце совсем слабое. Но я не боюсь. Жизнь была долгой, и я прожила её по-своему. Хотела бы я что-то изменить? Кто знает. Может, тогда, после гибели Саши, не надо было отталкивать всех. Но бессмысленно об этом думать. У каждого свой путь, и я прошла свой. Только об одном жалею — о квартире. Кому она достанется? Родственники даже на похороны не придут, не то что наследство оформлять. Хотелось бы, чтобы здесь жил кто-то, кто оценит эти стены, эту тишину, это пространство для жизни. Своей, непохожей на другие…»
Это была последняя запись. Больше Екатерина Ивановна не писала — или эти страницы не сохранились.
Анна закрыла тетрадь и поставила чайник. Квартира, доставшаяся ей так неожиданно, обрела новый смысл. Это было не просто жильё, а настоящий дар — пространство свободы, где можно жить по своим правилам.
Она подошла к окну. Во дворе Татьяна собирала детей домой. Малыш капризничал, не хотел уходить из песочницы, старшие продолжали спорить о чём-то своём. Обычная вечерняя сцена, но теперь Анна смотрела на неё другими глазами.
Каждый выбирает свой путь. Для кого-то счастье — в семье, для кого-то — в уединении, для кого-то — в постоянных переменах. Главное — чтобы этот выбор был осознанным, а не навязанным.
Анна улыбнулась своему отражению в тёмном стекле. В свои двадцать пять она получила не только квартиру в наследство, но и нечто гораздо более ценное — понимание того, что жизнь принадлежит только ей самой.
«Спасибо, Екатерина Ивановна», — мысленно произнесла Анна, поднимая чашку с чаем и глядя на фотографию пожилой женщины, стоявшую теперь на комоде. Той самой женщины, которую многие считали странной и несчастной, но которая нашла в себе силы жить по-своему.
И это, возможно, было самым большим счастьем.
