Я думала, первая встреча с бывшим мужем после развода была ещё «той радостью». Но после ВТОРОЙ у меня просто дар речи пропал.
«АНДРЕЙ ЗВОНИТ» — эти слова на экране обожгли глаза. Я только-только начала ЖИТЬ после двух лет вычёркивания себя из списка живых. И тут — ЗВОНОК. От него! От человека, который растоптал меня, выпотрошил и выбросил!
Его имя на экране телефона будто плюнуло мне в лицо.
Я так и застыла с бокалом рубинового напитка в руке. Сердце заколотилось как бешеное. Да как он ВООБЩЕ ПОСМЕЛ?! После всего, что сделал?
«Нам нужно встретиться. Срочно».
Это даже не просьба — ТРЕБОВАНИЕ! Ни «привет», ни «как дела», ни даже жалкого «извини за беспокойство». Просто приказ, как будто имеет на это право! Как будто не он выкинул меня из своей жизни со словами «тебе уже не двадцать, найдёшь своё счастье»!
Первым порывом было послать его куда подальше. Или вообще проигнорировать. Но что-то внутри меня — то ли злость, то ли любопытство, то ли желание посмотреть ему в глаза и показать, что я выжила вопреки всему — заставило меня написать: «Завтра в 2, кафе на Ленина».
Иду по знакомым улицам, а в голове — калейдоскоп воспоминаний.
Вот мы знакомимся на дне рождения общего друга. Андрей — высокий, улыбчивый, с ямочками на щеках и уверенностью человека, который точно знает, чего хочет от жизни.
Я тогда сразу почувствовала себя маленькой девочкой рядом с ним, хотя была взрослой, независимой женщиной. Но с ним… с ним захотелось стать слабее. Хотя бы иногда.
— У тебя потрясающая улыбка, — сказал он тогда. — Знаешь, бывают улыбки, которые освещают всё вокруг.
И я поверила. Поверила так сильно, что через полгода мы уже выбирали, какой цвет стен будет в спальне нашей новой квартиры.
Помню, как мы ссорились из-за какой-то ерунды — он забыл купить молоко, я не вымыла за собой чашку. Мелочи, которые казались катастрофами. А потом мирились так, что соседи стучали по батареям.
Картинки сменяют друг друга: вот мы выбираем диван, и я настаиваю на бежевом, а он — на графитовом; вот мы летим в отпуск, и я боюсь турбулентности, вцепившись в его руку; вот мы празднуем годовщину, и свечи на торте отражаются в его глазах…
Тогда мне казалось, что наша семья — это что-то нерушимое. Непоколебимая, вечная крепость.
А потом… потом он просто пришёл домой в обычный вторник, с обычным букетом — он всегда приносил цветы по вторникам, такая у нас была традиция — и сказал:
— Я не могу больше врать. Я люблю другую.
Так просто. Словно сообщил, что сегодня он забыл купить молоко.
Я сидела на нашем графитовом диване (он всё-таки настоял на своём), смотрела на эти треклятые хризантемы и не могла вымолвить ни слова.
— Ты хорошая, — продолжал он, присаживаясь рядом, но держа дистанцию, будто я была заразной. — Просто мы… мы стали друзьями. А жена и муж — это больше, чем друзья, понимаешь?
Семь лет брака, и я для него просто… «хорошая»? Как собака, которую хвалят за то, что не нагадила в доме?
Я тогда даже не плакала. Просто оцепенела. А в голове билась одна мысль: «Это происходит НЕ СО МНОЙ. Не может происходить».
— И потом, — добавил он, глядя куда-то мимо меня, словно я уже начала растворяться в воздухе, — тебе уже не двадцать. Ты не юная девочка, которая будет годами страдать и искать причины в себе. Ты сильная, ты справишься. Найди своё счастье.
Он говорил так, будто делал мне ОДОЛЖЕНИЕ своим предательством! Как будто его измена — это ПОДАРОК, который поможет мне «найти себя»! Ни стыда ни совести… СВО.. ласково похлопывал меня по руке и ЖАЛЕЛ — меня, которой только что воткнул нож в спину!
Я смотрела на его губы, которые произносили все эти «утешения», и думала — как я могла не видеть раньше эту снисходительную улыбочку? Эту фальшивую заботу человека, который уже мысленно далеко от тебя, но хочет выглядеть «хорошим парнем»?
А потом… Боже, потом был настоящий АД раздела имущества. Это когда ты вдруг понимаешь, что человек, с которым делила постель семь лет, на самом деле — хладнокровный хищник.
Он выгрыз себе всё самое сочное, не поперхнувшись. Мне досталась старая легковушка, на которой я ездила все годы нашего брака.
— Тебе же только до работы доехать, и это моя же машина — сказал он с этой своей «заботливой» улыбкой. — Зачем тебе больше?
А джип, который они купили в браке на общие деньги (точнее, на МОИ отложенные по большей части, которые я откладывала на покупку квартиры маме), так и остался у него. Будто он всегда был только его.
С квартирами вышло ещё «красивее». У нас было две — наша, где жили, и вторая, поменьше, которую сдавали. Угадайте с трёх раз, какую забрал себе этот… благородный человек? Правильно, ту, что приносила деньги каждый месяц! А я получила эти стены, пропитанные воспоминаниями, от которых выть хотелось по ночам.
А сам… сам он снял какие-то невероятные бизнес-апартаменты в сияющей новостройке с видом на парк.
— Понимаешь, нам с Машей нужно пространство для новой жизни, — сказал он, подписывая бумаги у нотариуса. — Всё должно быть свежим, без прошлого.
Без прошлого! Как будто можно так просто стереть семь лет и начать с чистого листа. Как будто я была просто черновиком, который можно выбросить.
И вот я сижу в кафе напротив этой «счастливой пары». ГОСПОДИ, как же тошно! Его новая жена — моложе меня лет на десять, с волосами, блестящими как в рекламе шампуня, и с такими испуганными глазищами, будто я сейчас вскочу и вцеплюсь ей в лицо. Девочка, да расслабься ты! Не нужен он мне даже на запчасти.
Андрей держит её руку в своей — точно так же держал когда-то мою. Те же жесты, та же улыбка. Как заезженная пластинка. Меня передёрнуло от этого зрелища.
— Я рад, что ты пришла, — говорит он с этой своей «дружелюбной» интонацией, от которой у меня сводит зубы. — Маше важно понять, что между нами всё… нормально.
Я молча глотаю кофе. Чёрный, без сахара. Горький, как моя усмешка и вся эта ситуация. Внутри всё кипит, но я изо всех сил держу лицо. Не дождётся он от меня истерики.
— Понимаешь, — продолжает этот… психолог недоделанный, любовно поглаживая её тонкие пальчики, — Маша беспокоится. Она боится, что я могу поступить с ней так же, как… ну…
— Как со мной? — подсказываю я, глядя ему прямо в глаза. — Как с женщиной, которой клялся в вечной любви, а потом выбросил, как использованную?
Его зрачки расширились. Не ожидал такой прямоты, голубчик? А Маша — бедняжка! — побледнела ещё сильнее. Смотрит на меня как кролик на удава, и в глазах такой ужас: «Неужели?!» Да, детка, именно так. Часики-то тикают.
— И ты всерьёз думаешь, — говорю я, медленно отодвигая чашку, чтобы не расплескать от внутренней дрожи, — что мне интересно её успокаивать? Убеждать, что ты теперь наверняка «не такой»? Что дело во мне. Объяснять, что ты, может быть, изменился и больше не будешь разбивать сердца налево и направо?
Я вижу, как меняется его лицо. О, я знаю эту метаморфозу! Сейчас маска «доброго парня» слетит, и покажется настоящий Андрей. Тот, которого я видела, когда мы делили имущество. Три, два, один…
— Ты всегда была ЭГОИСТКОЙ! — почти выплёвывает он, лицо искажается от злости. — Думаешь только о себе! На работу опаздывал из-за тебя, потому что тебе видите ли нужно было час в ванной торчать! ВСЕГДА думала только о себе! Поэтому одна и останешься. С таким характером никогда себе никого не найдёшь!
— А тебе-то какое дело, с кем я останусь? — слова вырываются сами собой, голос дрожит, но я стараюсь держать спину прямо. — Разве не ты говорил, что я «сильная и справлюсь»?
— Вот! — он победно смотрит на свою новую жену. — Слышишь, какой тон? Всегда так! Невозможно по-человечески…
Его слова вонзаются под рёбра, задевая что-то настолько сырое, что я думала — давно зажило. Как у него получается одной фразой перечеркнуть весь мой путь к исцелению? Чем я заслужила это? В глазах предательски щиплет.
Я встала, положила деньги за кофе и просто ушла. А внутри… внутри было больно. Потому что, почему-то задевало. Даже спустя столько времени.
Прошло полгода. Я почти забыла о той странной встрече, занялась собой — новое хобби, путешествие в Грузию, курсы испанского. Жизнь потихоньку налаживалась.
Я была уверена, что в нашей истории поставлена жирная точка. Но я ошибалась.
Нет. Только не снова. Я даже номер его удалила, а он всё равно нашёл способ напомнить о себе.
Звонок. Его номер. Я уставилась на экран как на привидение. Палец уже навис над красной кнопкой, но что-то меня остановило.
Любопытство? Возможно. Желание показать, что мне плевать? Тоже вариант. А может, просто хотелось дождаться момента, когда он начнёт нести ахинею, и кинуть трубку.
И да, где-то глубоко внутри шевельнулось злорадство. Что у него случилось? Неужели жизнь с длинноногой принцессой оказалась не такой сладкой? Чего звонит?
Так или иначе, я нажала «ответить».
— Алло?
— Мне нужна помощь, — голос бодрый, но какой-то… странный. Напряженный.
— Что случилось?
— Приезжай, пожалуйста. Я… я не могу объяснить по телефону.
Я должна была отказаться. Послать куда подальше. Но что-то в его голосе было настолько непривычным, что я услышала собственное «хорошо» раньше, чем успела подумать.
Я приехала в его бизнес-апартаменты. Позвонила в дверь — никто не открыл, но дверь была не заперта. Толкнула её и… замерла от неожиданности.
В квартире царил хаос. Грязная посуда в раковине, разбросанные вещи, запах — смесь лекарств, немытого тела и чего-то ещё, неопределимого, но тяжелого. Андрей был помешан на чистоте.
— Я здесь! — крикнул он из глубины квартиры.
Я прошла в гостиную и увидела его в инвалидном кресле. Осунувшийся, побледневший, с потухшим взглядом.
— Что произошло? — спросила я, останавливаясь в дверях.
— Рассеянный склероз, — ответил он просто. — Врачи говорят, быстро прогрессирует. Я уже почти не чувствую ног.
Я молчала, пытаясь осознать увиденное.
— А где Маша? — спросила наконец.
Он попытался усмехнуться, но вышла только болезненная гримаса. В уголках глаз собрались морщинки — не от смеха, а от беспомощности.
— Ушла, — голос хриплый, надломленный. — Собрала вещи под покровом ночи. Даже записки не оставила… только сообщение отправила.
Он сделал паузу, глотнул воздух, как будто ему не хватало кислорода.
— Сказала, что «не подписывалась быть сиделкой» и что «слишком молода, чтобы похоронить себя рядом с больным мужиком». Представляешь? — Он поднял на меня глаза, полные горечи и какой-то странной, детской надежды. — А знаешь, что самое паршивое? Она использовала почти те же слова, что я говорил тебе. Один в один. Будто… будто кто-то поставил зеркало, и я увидел себя с другой стороны.
Я оглядела квартиру. Судя по состоянию, Маша ушла не вчера.
— Почему ты меня позвал?
Он долго молчал, словно собираясь с силами.
— Мне больше некого просить, — сказал наконец. — Родителей нет, друзья… друзья отвернулись. — И вдруг, глядя на меня с неприкрытой мольбой: — Останься. Помоги мне. Хотя бы немного.
И знаете, что я почувствовала в тот момент? Не злорадство, не торжество справедливости — ничего такого. Я вдруг поняла, что свободна. Свободна от обиды, от боли, от воспоминаний. И это было… прекрасно.
— Господи, как я рада, что я не твоя жена, — сказала я тихо, но твердо.
Я сама не ожидала, что произнесу это вслух. Но слова вырвались сами — чистая, кристальная правда. В этот момент я поняла: вся боль, все слезы в подушку, все месяцы восстановления — они того стоили. Потому что сейчас я свободна, а он… он в ловушке.
Его лицо исказила гримаса — смесь шока, боли и какого-то детского недоумения. Он смотрел на меня так, будто до последнего был уверен, что я останусь. Что брошу всё и вернусь к роли преданной жены. Что прощу. Что спасу.
— Ты не можешь просто уйти, — прошептал он. — Не сейчас…
— Могу, — ответила я, чувствуя странное спокойствие. — И ухожу.
Меня вдруг осенило — почему он позвонил именно мне? Неужели у него совсем никого нет? Он ведь всегда был гордым, с обостренным чувством собственного достоинства.
С его-то характером наверняка невыносимо оказаться в таком зависимом положении. Представляю, как он морщится от одной мысли о том, что чужой человек будет купать его, видеть его беспомощным, слабым, уязвимым. Андрей, который даже при простуде отказывался признавать, что болен! Который никогда не позволял мне помогать ему надеть носки, когда у него болела спина.
И тут я поняла — я не чужая. С его точки зрения, я единственный человек, перед которым ему не так стыдно быть беспомощным. Не потому что он меня уважает, а потому что… я уже не в счет. Моё мнение о нем уже не имеет значения. Все мосты и так сожжены.
Вот почему он позвонил мне! Это не про экономию и не про любовь. Это про его уязвимое эго, которое не выносит унижения перед посторонними.
Но я не оставляю его усыхать в грязи и одиночестве. Кусок мозаики встал на место — я наконец поняла, почему не смогла просто сбросить его звонок, почему пришла. Судьба дала мне шанс не на месть, а на что-то большее — на настоящую свободу от прошлого.
С каждым шагом становилось легче дышать.
Но через пару дней я всё-таки нашла агентство с хорошими сиделками и оплатила пробные дн — а дальше пусть сам разбирается со своим эго. Не из жалости и не из чувства долга. И точно не потому, что все еще любила его. А просто потому, что это — человечность. Не становиться равнодушной, не опускаться до его уровня.
Никто не заслуживает умирать в одиночестве и беспомощности — даже тот, кто разбил твое сердце. Я сделала это не для него. Я сделала это для себя — чтобы жить дальше с чистой совестью и высоко поднятой головой.
Прошло ещё несколько месяцев. Я почти не вспоминала о нём, погрузившись в работу и новые увлечения. И вдруг — звонок с незнакомого номера.
— Анна? Это Галина, сиделка Андрея Петровича.
Сердце ёкнуло.
— Что-то случилось?
— Нет-нет, всё в порядке, насколько это возможно, — поспешила успокоить меня женщина. — Просто… он часто вас вспоминает. Говорит, что был с вами счастлив. Просил передать, что сожалеет.
Я молчала, не зная, что ответить.
— Он спрашивает, не навестите ли вы его когда-нибудь, — продолжила сиделка. — Но я сказала ему, что это вряд ли…
— Да, — подтвердила я. — Это вряд ли.
Я положила трубку и посмотрела в окно. На улице шёл снег — пушистый, новогодний. Скоро праздники, а у меня билеты в Барселону. Первое путешествие в Европу.
Я улыбнулась своему отражению в оконном стекле.
— А я вот сейчас — счастлива по-настоящему.
И это была чистая правда.
Почему самые горькие уроки судьбы приходят именно к тем, кто был уверен, что правила жизни созданы для всех, кроме них?
