Кот неподвижно сидел на низком крыльце, устремив свой взор на просёлочную дорогу. Крупный, пепельно-серый, с чёткой белой манишкой и парой мудрых, ярко-жёлтых глаз. Он провёл здесь всё утро, почти не шелохнувшись, лишь изредка поворачивал голову, напряжённо прислушиваясь: не раздастся ли знакомый скрип старой калитки, не прошаркают ли по гравию родные стоптанные сапоги?
— Опять Рыжик сидит на крыльце, — неодобрительно качала головой соседка Аглая. — Уже второй месяц пошёл, а он всё ждёт. Глупый зверь, не понимает, что от него просто избавились.
— Да какой там месяц! Скоро два стукнет, — уточнила Домна, стоя рядом. — Как только Павла Егоровича дети увезли в город, так кот и прикипел к этому месту. Ни на шаг не отходит от дома.
— Больно смотреть на него. Так исхудал, шерсть вся сбилась. Я ему вчера поставила молока, он даже не притронулся. Только воду пьёт, — вздыхала Аглая, прижимая ладонь к груди.
Кот действительно сильно похудел. Рёбра легко прощупывались под плотной серой шерстью, глаза казались запавшими, но взгляд их оставался удивительно твёрдым и упрямым. Он ждал.
Павел Егорович жил в своём доме один после того, как его супруга Александра отошла в мир иной. Дети давно обосновались в Киеве, внуки росли там же, в столичной суете. Навещали родителя нечасто, только на крупные праздники, и то не всегда получалось. Старик, впрочем, не держал на них зла: что взять с людей, у которых свои заботы и бешеный ритм жизни?
Кота он подобрал примерно десять лет назад, ещё при жизни Александры. К крыльцу прибился тогда облезлый, худой котёнок, жалобно мяукавший от голода. Александра накормила его, а потом они решили оставить его навсегда. Назвали Рыжиком, хотя тот был скорее серым.
— Рыжик ты, Рыжик, — нежно чесал старик кота за ухом. — Живи с нами, раз тебе больше некуда податься.
Кот освоился быстро. Мышей ловил усердно, по ночам всегда спал в ногах, мурчал, согревая старикам ступни. А когда Александра умерла, он стал для Павла Егоровича единственным родным существом. Они остались вдвоём, один на один.
По утрам кот всегда будил хозяина, тыкался в щеку холодным носом, издавая громкое тарахтение. Павел Егорович вставал, кормил Рыжика, завтракал сам. Затем они вместе обходили двор: старик колол дрова, а кот устраивался неподалёку, внимательно следя за каждым движением. Вечерами сидели на крыльце, хозяин дымил махоркой, а кот лежал на коленях и мурлыкал.
— Хорошо нам с тобой, Рыж, — говорил Павел Егорович. — Тихо, спокойно. Не спорим, не ругаемся. Живём себе припеваючи.
Кот щурёно жмурился, подставлял шею для почёсываний.
Соседи, конечно, посмеивались:
— Егорыч совсем спятил! С котом разговаривает, как с живым человеком!
— А что ему ещё остаётся? Дети звонят редко, не приезжают. Вот кот и заменил ему всех, — вздыхала Аглая.
Но старик ни на что не жаловался. Ему было комфортно. Рыжик понимал его без лишних слов. Посмотрит своими жёлтыми глазами, и Павел Егорович сразу знает: всё в порядке, он не одинок.
В конце лета приехал сын, Дмитрий. Подкатил к дому на солидной иномарке, вышел — весь городской, в дорогом пиджаке, с часами на запястье.
— Здорово, батя! Как тут ты?
— Помаленьку живу, — Павел Егорович искренне обрадовался. — Заходи, чайку попьём, яблоками угощу!
Дмитрий зашёл в дом, огляделся по сторонам и слегка поморщился. Всё старое, простое, изношенное. Печь, деревянные лавки, вытертые половики.
— Послушай, отец, — начал он, усаживаясь за стол. — Поехали к нам, в Киев. Хотя бы на недельку. Внуки скучают, Ирина, моя жена, приготовит обед, отдохнёшь.
Павел Егорович замялся:
— Я бы с радостью, Дима, но вот Рыжик… Кота не на кого оставить.
— Да брось ты этого кота! — Дмитрий отмахнулся, как от надоедливой мухи. — Всего неделя! Соседи его подкормят. Или сам справится, он же хищник, мышей ловит!
— Но ведь…
— Никаких «но»! Собирайся! Завтра же едем! — Дмитрий говорил жёстко, не терпя возражений.
Старик неохотно согласился. Утром он собрал небольшую дорожную сумку, положил туда чистое бельё, праздничную рубашку.
— Ты, Рыжик, здесь побудь, — гладил он кота. — Я мигом, на недельку. Вернусь очень скоро, не волнуйся. Я попросил соседку Аглаю, она тебя покормит и воды нальёт.
Кот смотрел на своего хозяина, мурлыкал, тёрся о его ноги. Словно предчувствовал что-то очень нехорошее.
Павел Егорович в последний раз почесал Рыжика за ухом, тяжело вздохнул и направился к машине. Он обернулся, а кот уже сидел на крыльце, провожая его взглядом.
— Скоро буду, Рыжик! — крикнул старик.
Дмитрий завёл мотор, и они уехали. Кот остался сидеть на крыльце, смотрел им вслед, пока машина не скрылась за дальним поворотом.
В городе Павлу Егоровичу было неуютно. Квартира казалась ему тесной, шумной. Телевизор оглушительно орал, внуки носились, невестка Ирина ходила мрачная. Дмитрий целыми днями пропадал на работе.
— Дима, когда мы поедем домой? — спросил старик на третий день.
— Подожди, отец. Ещё пару деньков погостишь.
Прошла неделя. Затем — ещё одна. Павел Егорович нервничал, всё настойчивее просился обратно.
— Рыжик там один! Кто его кормит?! Неужели Аглая всё ещё носит ему еду? У неё же своих дел невпроворот.
— Да попросил я Аглаю. Я ей деньги дал, примерно тысячу гривен. Она присмотрит, не переживай ты так, — отмахивался Дмитрий.
Но старик не верил. Он чувствовал, что происходит что-то неладное.
А спустя месяц Дмитрий наконец решился и сказал правду:
— Слушай, батя… Дом я продал. Пока ты был здесь. Нашёлся хороший покупатель, сразу передал деньги. Теперь ты будешь жить с нами, в городе.
Павел Егорович побледнел, схватился за сердце:
— Как… продал?! Без моего согласия?! Это мой дом!
— Да оформлен он был на меня, ты забыл? Ты сам когда-то переписал его, чтобы потом с наследством было проще. Вот я и продал. Тебе там незачем жить! Ты старый, больной, совсем один! А тут мы хоть рядом будем!
— А Рыжик?! Где кот?!
Дмитрий пожал плечами, отводя глаза:
— Кот… Ну, остался там. Покупатели, может, его оставили. Или сам куда-то ушёл. Не знаю я!
Павел Егорович смотрел на сына, и слёзы текли по его изборождённым морщинами щекам. Обманули. Родной сын обманул. Продал отчий дом. Бросил кота.
— Ты… ты предатель, — хрипло выговорил старик. — Иуда.
Дмитрий молча отвернулся, вышел из комнаты. Ему было стыдно, но что сделано, то уже не вернуть.
Павел Егорович лёг на диван, повернулся лицом к стене. Он не ел, не пил. Только лежал и думал о Рыжике. Как он там, один? Ждёт ли? Понимает ли, что его предали?
Кот сидел на крыльце и ждал. Первые дни он ещё бродил по двору, заглядывал в оконные стёкла, громко мяукал. Царапался в дверь — вдруг хозяин внутри, просто не слышит его?
Потом приехали чужие люди, новые владельцы. Они прогнали кота.
— Брысь отсюда! Ты нам не нужен!
Кот убежал, спрятался в густых кустах. Ждал, когда чужаки уедут и вернётся его настоящий, единственный хозяин.
Но приходили только новые люди. Они убирались в доме, стучали молотками, пилили. А Павла Егоровича не было.
Кот всё равно возвращался на крыльцо. Садился, ждал. С самого утра и до позднего вечера. Потом уходил под крыльцо, где хоть немного не продувало ветром, сворачивался клубком, дремал.
Аглая приносила ему еду:
— Ешь, Рыжик, не упрямься.
Кот нюхал еду, но не притрагивался. Только воду пил.
— Заупрямился наотрез! — качала головой соседка. — Исхудал до одних костей! Надо бы показать ветеринару, но кто его повезёт из такой глуши. — И правда, до Житомира ехать надо было не меньше трёх часов.
Проходили недели. Кот угасал на глазах. Шерсть свалялась, выпадала клочьями. Глаза запали глубоко, но взгляд оставался ясным, непоколебимым. Он ждал.
Осень пришла очень холодная, дождливая. Кот мок под моросящим дождём, дрожал, но не покидал своего поста. Новые хозяева ругались, отгоняли его, но кот возвращался снова и снова. Это был его дом. Его хозяин обещал вернуться.
— Да что же это за зверь такой! — поражалась Домна. — Упрямый, как настоящий баран! Он же погибнет!
— Он любит, вот и всё, — тихо говорила Аглая. — Хозяина своего любит. Ждёт его. Я его даже к себе домой забирала, но он всё равно убегает. Не хочет жить в другом месте.
Зима ударила сильными морозами. Кот уже почти не поднимался. Лежал под крыльцом, свернувшись в комок, тяжело дышал. Иногда выползал на крыльцо, смотрел вдаль на дорогу. Хозяин должен прийти. Он просто обязан прийти.
В Киеве Павел Егорович чах. Сын водил его по лучшим врачам, но старик лишь качал головой:
— Мне не нужны доктора. Я хочу домой. К Рыжику.
— Отец, ну какой дом! Он уже продан! Там теперь новые хозяева живут! — злился Дмитрий.
— Всё равно хочу. Хотя бы взглянуть. Кота проведать.
Дмитрий махнул рукой и вышел в другую комнату, сдаваясь.
Но через два месяца старик слёг окончательно. Ирина испугалась, вызвала врача. Тот осмотрел, послушал, покачал головой:
— Сердце очень слабое. Нервы. Ему нужен полный покой, а не эта городская суета.
Дмитрий задумался. Хоть он и был жёстким сыном, но не бездушным. Он видел, как сильно страдает отец.
— Ладно, батя, — сказал он. — Свезу тебя в деревню. Посмотришь на дом, на кота, успокоишься.
Павел Егорович тут же оживился, даже попытался встать:
— Правда? Поедем?
— Поедем, поехали. Завтра же.
Приехали в деревню уже к вечеру. Павел Егорович вышел из машины, направился к дому. Стоял новый забор, калитка выглядела чужой. Но дом был тот же самый.
Старик подошёл к крыльцу и остановился.
— Рыжик! — позвал он. — Рыжик, ты где?
Тишина. Только ветер шумел в голых ветках деревьев.
— Рыжик! — крикнул старик громче, с надрывом.
На крыльцо вышла новая хозяйка, поджав губы:
— Чего вы кричите? Вашего кота здесь нет!
— Как нет?! Где он?!
Женщина пожала плечами:
— Откуда мне знать! Ходил тут, мешался. Потом исчез. Наверное, куда-то ушёл или…
Она не договорила, но Павел Егорович всё понял. Он медленно побрёл к соседям.
Аглая встретила его и сразу заплакала:
— Егорыч, родненький! Прости ты меня! Не уследила я за ним! Кормила твоего Рыжика, а он отказывался есть! Я его пыталась у себя держать, но он всегда убегал. Он страшно похудел! А потом ударили лютые морозы, и он… Под крыльцом лежал, свернувшись… Уже не дышал. Мы с Домной похоронили его. Прости нас!
Старик молчал. Стоял, покачиваясь. Аглая показала ему место, где они похоронили кота — под старой, разлапистой рябиной.
Павел Егорович опустился на колени прямо на холодную землю.
— Прости меня, Рыжик, — шептал он, и голос его дрожал. — Прости, что бросил тебя. Не хотел я, это они обманули меня. Ты ждал, а я… Прости, родной. Прости.
Слёзы капали на землю, тут же замерзая.
Дмитрий стоял в стороне, отвернувшись. Ком застрял у него в горле. Вот что он натворил. Из-за денег, из-за собственного удобства. Отца обманул, а кота погубил.
Павел Егорович просидел у импровизированной могилы до самой темноты. Потом поднялся, пошёл к машине.
— Поехали, — сказал он сыну.
— Батя, я…
— Поехали, говорю.
Всю дорогу они не проронили ни слова. Старик неотрывно смотрел в окно, а Дмитрий видел, как по щекам отца безостановочно текут слёзы.
В городе Павел Егорович прожил ещё один месяц. Он почти не ел, только лежал, уставившись в потолок. Иногда тихо шептал:
— Рыжик… Прости, Рыжик…
Он умер тихо, во сне. Лицо его было спокойным, казалось, он даже слегка улыбался.
Дмитрий хоронил отца, и на душе у него камнем лежала невыносимая вина. Теперь он знал: не дом надо было продавать, а самому приезжать, помогать. Проклятая жадность, желание комфорта — вот что погубило и кота, и отца.
Прошёл год. Дмитрий приехал в деревню, чтобы посетить могилу отца.
— Теперь вы вместе, — сказал он тихо. — Как вы и хотели.
А соседи Павла Егоровича помнили Рыжика. Рассказывали своим детям и внукам, как этот кот ждал своего хозяина, не предал, любил до последнего своего вздоха.
А Дмитрий стоял, смотрел на могилу и думал: вот она, истинная, нерушимая преданность. Вот она, любовь без слов, без всяких условий. Человеку бы так научиться… Ветер шелестел листьями рябины, и казалось, что где-то вдалеке слышится еле уловимое, тихое мурлыканье. Рыжик дождался своего хозяина. Теперь они действительно снова вместе.
P.S. Эта история заставляет задуматься о цене комфорта и предательства. Дмитрий получил деньги, но потерял и отца, и, по сути, часть своей души. Как вы считаете, можно ли измерить верность животного в «гривнах» или любой другой валюте? И что страшнее: быть брошенным или жить с грузом вины?
