Глеб сидел в приемной нотариуса, перебирая документы дрожащими пальцами. Завтра ему исполнится сорок пять. И впервые в жизни он делал что-то вопреки воле отца.
– Глебка, ну что ты как девчонка? – басил отец, глядя на семилетнего сына, увлеченно рисовавшего акварелью. – Бросай эту мазню! Мужик должен делом заниматься, а не красочками баловаться.
– Папа, но учительница сказала, что у меня талант… – робко начал мальчик.
– Талант! – фыркнул отец. – Талант у тебя будет к настоящему делу. Пойдешь со мной в гараж, научу движок перебирать. Вот это мужское занятие!
Глеб послушно отложил кисточку. Краски на столе остались несмешанными, а на листе — недорисованный закат над рекой.
В подростковом возрасте Глеб тайком записался в художественный кружок при доме культуры. Целый месяц он придумывал отцу истории про дополнительные занятия по физике, пока тот случайно не встретил преподавателя кружка.
– Значит, врешь отцу? – гремел его голос на весь дом. – Художником решил стать? Да ты хоть знаешь, как художники живут? Нищета и богема! Я из тебя человека сделаю, а не бездельника с кисточкой!
На следующий день отец записал Глеба в автомобильный техникум.
– Будешь инженером-механиком, как я, – решительно заявил он. – И никаких возражений! Мой отец меня к делу приучил, и я тебя приучу. А эти твои художества – блажь одна.
Мать молча гладила в углу, изредка бросая на сына сочувственные взгляды. Но перечить мужу она никогда не решалась.
Глеб отучился в техникуме, получил диплом и устроился на завод. Каждое утро он вставал с ощущением свинцовой тяжести в груди. Цеха, станки, чертежи – все это было ему глубоко чуждо.
По вечерам, когда никто не видел, он доставал старый альбом и рисовал. Простым карандашом, украдкой, словно совершая что-то постыдное.
В двадцать пять лет отец привел ему невесту – дочку своего приятеля по работе.
– Марина – отличная девушка, – уверенно говорил отец. – Из хорошей семьи, работящая, хозяйственная. Что еще надо? Женишься – и дело с концом.
Глеб не сопротивлялся. Он уже привык, что все важные решения в его жизни принимает отец.
Марина оказалась властной женщиной, во многом похожей на его отца. Она быстро взяла бразды правления в свои руки.
– Глеб, зачем тебе эти альбомы? – спросила она через год после свадьбы, наткнувшись на его рисунки в кладовке. – Займи лучше место чем-то полезным. И вообще, пора тебе о повышении думать. Поговори с начальством, проявляй инициативу!
Альбомы отправились на помойку. Глеб молча смотрел, как дворник сгребает их в кучу с другим мусором.
Родился сын. Отец требовал назвать его Виктором – в честь деда. Марина настаивала на имени Кирилл. Глеба никто не спрашивал. Мальчика назвали Кириллом.
Шли годы. Глеб дослужился до начальника цеха – отец и Марина были довольны. Сын вырос, поступил в экономический – по настоянию матери. Глеб все реже вспоминал о рисовании. Иногда, проходя мимо художественных магазинов, он замедлял шаг, разглядывая витрины, но тут же одергивал себя.
И вот однажды, в обеденный перерыв, он зашел в небольшую галерею неподалеку от завода. Просто так, от нечего делать.
На стенах висели работы местных художников. Глеб медленно переходил от картины к картине, и что-то внутри него, давно заглушенное и забытое, начало просыпаться.
– Нравится? – спросил его пожилой мужчина с седой бородкой.
– Да… очень, – тихо ответил Глеб.
– Я здесь преподаю, – улыбнулся мужчина. – Веду курсы для взрослых. Приходите, если хотите попробовать.
Глеб взял визитку и целую неделю носил ее в кармане, не решаясь позвонить.
Потом все-таки набрал номер.
Первое занятие он пропустил – Марина устроила скандал из-за того, что он поздно пришел с работы. Второе тоже – отец потребовал помочь с ремонтом машины.
На третье он все-таки пришел. Сел за мольберт, взял в руки кисть – и словно вернулся домой после долгого странствия.
– У вас определенно есть способности, – сказал преподаватель после занятия. – Но чувствуется, что вы себя сдерживаете. Отпустите себя, дайте руке свободу.
Глеб стал ходить на занятия тайком, говоря жене, что задерживается на работе. Он снял маленькую комнатку-студию на окраине города, где хранил свои работы и материалы.
Однажды Марина проследила за ним.
– Так вот где ты пропадаешь! – она стояла в дверях студии, сверкая глазами. – Художник нашелся! В твоем возрасте! Да ты с ума сошел! Что люди скажут? Что твой отец скажет?
Вечером отец вызвал его к себе.
– Глеб, ты взрослый человек, – начал он тяжело. – У тебя семья, положение, репутация. А ты что устроил? Кризис среднего возраста? Брось эту дурь немедленно!
Глеб молчал. В груди нарастало странное чувство – не бунта, нет. Скорее, тихой решимости.
– Я не брошу, – сказал он спокойно.
– Что? – отец даже привстал от изумления.
– Я сказал, что не брошу. Всю жизнь я делал то, что хотели вы. Учился, где вы сказали. Женился, на ком вы выбрали. Работал там, где вы решили. Но хватит. Мне сорок четыре года, папа. И я хочу прожить хотя бы остаток жизни так, как хочу я.
Последовал предсказуемый скандал. Марина подала на развод. Отец перестал с ним разговаривать. Сын, подстрекаемый матерью, обвинил его в эгоизме.
Глеб снял небольшую квартиру. Уволился с завода. Устроился сторожем в ту самую галерею – платили немного, но времени для творчества было достаточно.
Сначала было страшно. Ночами он просыпался в холодном поту, думая о том, что натворил. Днем ловил себя на желании позвонить отцу, извиниться, вернуть все как было.
Но потом брал в руки кисть – и страх отступал.
Через год состоялась его первая персональная выставка. Небольшая, всего двадцать работ, в той же галерее. Пришло неожиданно много людей. Несколько картин купили.
– Глеб Андреевич, – подошла к нему молодая журналистка, – расскажите, как вы решились так кардинально изменить свою жизнь?
Глеб задумался.
– Знаете, я просто однажды понял, что умираю. Не физически, а внутри. Каждый день проживал чужую жизнь, исполнял чужие желания. И подумал – если не сейчас, то когда? В гробу что ли начинать жить по-своему?
Домой он возвращался пешком. Проходя мимо витрины, увидел свое отражение и не сразу узнал. Седеющий мужчина в потертом пиджаке смотрел на него с легкой улыбкой. В глазах его было то, чего не было последние тридцать лет – жизнь.
На следующий день позвонил сын.
– Пап, я… я видел статью о твоей выставке, – голос у него был растерянный. – Можно я приду посмотреть?
– Конечно, – ответил Глеб. – Буду рад.
Вечером, работая над новой картиной, Глеб думал о том, что ему почти сорок пять. Полжизни позади. Но именно сейчас он чувствовал, что по-настоящему начинает жить.
На мольберте был почти закончен пейзаж – закат над рекой. Тот самый, который он не дорисовал в семь лет.
