— Мам, а где мои чистые носки? — крикнул из комнаты Миша, не отрываясь от экрана ноутбука.
Люся стояла у плиты, помешивая борщ одной рукой и придерживая телефон другой — звонила сестра из Перми.
— Мам! Носки! — снова крикнул сын, уже громче.
— Люся! — раздался голос свекрови из гостиной. — Чай остыл! Принеси горячий!
Люся виновато шепнула в трубку: «Перезвоню позже», — и, положив телефон на кухонный стол, крикнула в сторону комнаты сына:
— В верхнем ящике комода! Я вчера гладила!
— Нету там! — донеслось в ответ.
Люся выключила газ под борщом, вытерла руки о фартук и пошла в прихожую. Оттуда она крикнула в сторону гостиной:
— Мама, сейчас принесу чай, одну минутку!
В комнате сына царил хаос: разбросанные вещи, чашки с недопитым кофе, тарелки с остатками еды. Люся молча подошла к комоду, выдвинула верхний ящик и достала стопку аккуратно сложенных носков.
— Вот они, — сказала она, протягивая сыну пару.
Миша, не поворачивая головы от экрана, где шла онлайн-игра, протянул руку:
— А, нормально. Положи куда-нибудь.
Люся положила носки на край стола и пошла на кухню. Налила свежий чай в чашку, принесла свекрови.
— Ты что так долго? — недовольно спросила Анна Павловна. — Я жду-жду, думаю, не случилось ли чего.
— Мише носки искала, — тихо ответила Люся.
— А, ну это, конечно, важнее, чем старуха-мать мужа, — проворчала свекровь, отпивая чай. — Сахара мало положила. И тёплый, а не горячий.
Люся молча вернулась на кухню. Посмотрела на часы — уже шесть вечера, а Степан просил приготовить его любимые голубцы к ужину — сегодня у него важная сделка должна закрыться. Надо успеть.
Она достала мясной фарш из холодильника, капусту, рис… Зазвонил телефон. Степан.
— Да, дорогой.
— Люсь, я сегодня поздно, — голос мужа звучал устало. — Сделка сорвалась, придётся с партнёрами посидеть, обсудить. Ты это… голубцы сделала?
— Делаю сейчас.
— Супер. Положи мне порцию в холодильник, я разогрею, когда приду. И рубашку голубую с запонками приготовь на завтра, хорошо? Утром переговоры с китайцами.
— Хорошо, — ответила Люся.
— Спасибо, ты у меня золото! — бодро сказал Степан и отключился.
Люся медленно опустила телефон. Посмотрела на свои руки — в морщинках, с набухшими венами. Когда они стали такими? Когда она сама стала такой — безропотной, безвольной, бесцветной?
Она подняла глаза и увидела своё отражение в оконном стекле. Женщина с уставшим лицом, с тусклыми волосами, собранными в небрежный пучок, в застиранном фартуке поверх домашнего халата.
Зазвонил телефон. Она машинально взяла трубку.
— Привет, это снова я, — голос сестры звучал бодро. — Ты там жива? Что насчёт нашей встречи? Помнишь, я тебя приглашала на выходные приехать?
— Помню, Катя, конечно, — вздохнула Люся. — Только не знаю… Степан с работы завален, Мише с курсовой помогать надо, а мама Степана что-то здоровьем слаба в последнее время.
— Люська, — в голосе сестры слышалось раздражение. — Ты уже третий год это говоришь. Мы не виделись с твоего дня рождения — это, на минуточку, два года назад. Они там без тебя что, все помрут?
— Ну, знаешь… — Люся замялась. — Они привыкли, что я всегда рядом, всегда помогаю.
— А ты привыкла быть половой тряпкой, — отрезала Катя. — Ладно, твоя жизнь, тебе решать. Но я за тебя переживаю. Ты ведь когда-то мечтала рисовать, помнишь? Курсы рисования закончила. А сейчас что? Только плита, утюг, швабра и вечное «Люся, подай-принеси».
— Катя, ну зачем ты так…
— Затем, что я тебя люблю. И мне больно видеть, как ты растворяешься в своей семье. Они тебя просто используют, а ты и рада стараться. Тьфу!
Разговор с сестрой оставил неприятный осадок. Люся механически нарезала капусту, перемешивала фарш, варила рис… Но в голове крутились слова Кати: «Ты привыкла быть половой тряпкой… Они тебя используют…»
Вечером, уложив свекровь спать и приготовив сыну перекус на ночь (он обычно засиживался за учёбой или играми до двух-трёх ночи), Люся наконец-то села в кресло у телевизора. Первый раз за день.
Она бесцельно переключала каналы, не вникая в содержание передач. Мысли возвращались к разговору с сестрой. «А ведь она права, — думала Люся. — Я действительно превратилась в прислугу. Но разве плохо заботиться о семье? Разве не это главное для женщины?»
Она вспомнила, как познакомилась со Степаном. Ей было двадцать пять, она работала бухгалтером в небольшой фирме и мечтала стать художницей. По вечерам ходила на курсы рисования, а в выходные выезжала с мольбертом на природу — писать пейзажи.
Степан тогда был молодым амбициозным менеджером. Они познакомились на дне рождения общей знакомой. Он ухаживал красиво: цветы, рестораны, комплименты. Говорил, что ему нужна умная и творческая жена, что поддержит её увлечение живописью, даже мастерскую обещал обустроить…
А потом родился Миша, и жизнь закрутилась в бешеном ритме. Степан много работал, строил карьеру. Люся взяла на себя быт и воспитание сына. Её увлечение живописью постепенно отошло на второй план, а потом и вовсе забылось.
Когда Мише было девять, к ним переехала овдовевшая мать Степана. И Люся стала заботиться ещё и о ней. Готовить диетические блюда, возить по врачам, выслушивать бесконечные рассказы о болезнях и претензии к невестке.
Незаметно пролетели годы. Миша вырос. Степан стал успешным бизнесменом. А она? Кто она сейчас? Домработница? Кухарка? Прачка? Сиделка?
Люся вздрогнула, когда услышала звук открывающейся двери. Степан вернулся. Она встала и пошла в прихожую — помочь мужу снять пальто, приготовить ужин.
— Привет, — он чмокнул её в щёку. — Я голодный как волк! Голубцы в холодильнике?
— Да, сейчас разогрею.
Степан прошёл в гостиную, плюхнулся в кресло и включил телевизор. Через десять минут Люся принесла тарелку с голубцами и бокал пива. Молча поставила перед мужем и пошла было на кухню.
— Люсь, соль забыла, — окликнул её Степан.
Она вернулась с солонкой.
— И хлеба нарежь, пожалуйста.
Когда Люся принесла хлеб, Степан уже увлечённо смотрел футбольный матч. Он машинально взял кусок, не глядя на жену, и откусил, не отрывая взгляда от экрана.
— Спасибо за ужин, — буркнул он с набитым ртом.
Люся постояла ещё несколько секунд и пошла на кухню. Там она долго мыла посуду, глядя в одну точку.
Утром всё было как обычно. Люся встала в шесть, приготовила завтрак, погладила Степану рубашку, помогла свекрови принять лекарства, разбудила Мишу к первой паре.
— Люсь, я сегодня поздно, — сказал Степан, заглотив яичницу и запив её кофе. — Не жди с ужином.
— Хорошо, — кивнула Люся.
— А мне пирог с капустой испеки, — подала голос Анна Павловна. — Тот, что я люблю. И не пересуши, как в прошлый раз.
— Хорошо, мама, — снова кивнула Люся.
— Мам, а ты мне это… — Миша почесал затылок. — Сходи в магазин за продуктами, у меня сегодня Вика придёт заниматься. Надо чем-то угостить.
— Хорошо, — в третий раз кивнула Люся.
Когда все разошлись, она осталась одна на кухне. Села за стол, обхватила руками чашку с остывшим чаем. В голове крутилась странная мысль: «А что будет, если я просто перестану всё это делать? Если я просто… исчезну?»
Люся усмехнулась. Куда ей исчезать? Да, сестра зовёт к себе, но это ненадолго. А потом? С какими деньгами она будет жить отдельно? Она не работала официально почти двадцать лет. Кому она нужна сейчас, в пятьдесят два года, без опыта работы?
Звонок в дверь прервал её размышления. Люся пошла открывать, думая, что это, наверное, кто-то из детей Анны Павловны забыл ключи.
На пороге стояла женщина примерно её возраста, одетая строго, но стильно. В руках — папка с документами.
— Здравствуйте, — улыбнулась женщина. — Вы Людмила Сергеевна Воронина?
— Да, — растерянно ответила Люся.
— Очень приятно! Меня зовут Ирина Васильевна Климова, я представитель компании «Вторая жизнь». Мы работаем с людьми старше пятидесяти, помогаем им найти новую работу, освоить современные профессии или развить свои таланты. Можно войти? Я бы хотела рассказать подробнее.
Люся автоматически отступила, пропуская женщину в квартиру. Они прошли на кухню, и Люся поставила чайник.
— Откуда у вас моя фамилия и адрес? — спросила она, немного придя в себя.
— О, ваша сестра, Екатерина Сергеевна, оставила заявку на нашем сайте, — улыбнулась Ирина Васильевна. — Она очень беспокоится о вас и считает, что вы заслуживаете большего, чем просто домашние хлопоты.
«Катька, вот проныра!» — подумала Люся, но вслух сказала:
— Это какая-то ошибка. Я вполне довольна своей жизнью. У меня семья, муж, сын, свекровь… Они нуждаются во мне.
Ирина Васильевна понимающе кивнула и достала из папки глянцевый буклет.
— Все так говорят поначалу. Но знаете, что я вам скажу? Счастливая женщина делает счастливой свою семью. А несчастная… — она сделала паузу, — несчастная делает несчастными всех вокруг. Пусть незаметно, исподволь, но делает.
Люся вздрогнула. Эти слова задели что-то глубоко внутри.
— Я не говорю, что вы должны бросить семью, — продолжила Ирина Васильевна. — Вовсе нет. Но найти баланс между заботой о ближних и заботой о себе — это искусство, которому стоит научиться. Особенно женщинам нашего поколения, которые привыкли жертвовать собой ради других.
Они проговорили больше часа. Ирина Васильевна рассказывала о программах переобучения, о вакансиях для людей старшего возраста, о творческих студиях и группах поддержки. Люся слушала с нарастающим интересом. В какой-то момент она даже вспомнила о своей давней мечте рисовать и рассказала об этом.
— О, это прекрасно! — воскликнула Ирина Васильевна. — У нас есть отличная художественная студия для взрослых. Там занимаются такие же люди, как вы — с опытом жизни, с историями за плечами. Некоторые приходят с нулевыми навыками, а через год уже продают свои картины на выставках. Это не просто хобби, это может стать источником дохода и самореализации.
Когда Ирина Васильевна ушла, оставив Люсе свою визитку и стопку буклетов, Люся долго сидела на кухне, перебирая глянцевые страницы. Там были фотографии улыбающихся женщин её возраста — они работали в офисах, рисовали картины, вели йогу, путешествовали…
«Неужели и я могла бы так?» — думала Люся. Эта мысль казалась одновременно пугающей и притягательной.
Зазвонил телефон. Люся вздрогнула и поспешно спрятала буклеты в кухонный шкаф. Звонил Степан.
— Люсь, привет, — голос мужа звучал радостно. — Слушай, тут такое дело… В общем, я сделку закрыл! Ту самую, с китайцами. Мы сейчас с партнёрами отмечаем. Я буду поздно, не жди.
— Поздравляю, дорогой, — сказала Люся. — Ты молодец.
— Да, всё получилось! — Степан явно был доволен собой. — Слушай, а ты приготовь завтра что-нибудь особенное на ужин, хорошо? Я коллег приглашу, надо отметить как следует. Человек пять-шесть.
Люся почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Всегда так — его успехи, его радости, его желания. А она только обслуживающий персонал.
— Хорошо, — ответила она привычно. — А что приготовить?
— Ну, ты же знаешь, что я люблю! — беззаботно ответил Степан. — Там утку запеки, салатов нарежь, горячее какое-нибудь… В общем, как обычно, только побольше и повкуснее. Ты же у меня мастерица!
Люся закрыла глаза. Когда-то, в начале их брака, Степан говорил, что любит её за ум, за талант к рисованию, за мечтательность. Теперь ценит только как кухарку.
— Люсь, ты там? — голос Степана прервал её мысли.
— Да, я все сделаю, — ответила она. — Во сколько вас ждать?
— Часам к семи, думаю. Всё, я побежал, меня там ждут!
Он отключился, даже не попрощавшись. Люся положила телефон на стол и медленно подошла к окну. За окном был солнечный весенний день. Люди спешили по своим делам, гуляли, смеялись. Жили.
«А я? Я живу?» — подумала Люся. И впервые честно ответила себе: «Нет. Я не живу. Я обслуживаю чужие жизни».
Следующий день был суматошным. Люся с утра поехала на рынок за продуктами, потом несколько часов готовила, параллельно убирая квартиру к приходу гостей. Свекровь ворчала, что в доме шумно и пахнет луком — запах лука она не переносила. Миша требовал приготовить ему отдельный ужин, потому что он хотел уйти к другу до прихода «папиных скучных коллег». Степан звонил трижды, каждый раз добавляя что-то новое к списку блюд.
К шести вечера всё было готово. Утка с яблоками и черносливом, мясная и сырная тарелки, три вида салата, запечённые овощи, пирог с капустой (для свекрови), морс и компот. Стол сервирован, квартира сияет чистотой, сладкие пирожки для Миши упакованы с собой.
Люся с наслаждением приняла душ — впервые за день выдалась свободная минутка. Потом переоделась в тёмно-синее платье — не новое, но вполне приличное, — причесалась, даже подкрасила губы. Посмотрела на себя в зеркало и неожиданно вспомнила слова Ирины Васильевны о счастливых и несчастных женщинах.
«Я несчастна, — призналась она себе. — Глубоко, безнадёжно несчастна. И семья моя тоже несчастна, хотя не понимает этого».
В семь часов гости начали собираться. Степан блистал — рассказывал о сделке, шутил, наливал вино. Люся молча подавала блюда, меняла тарелки, подливала напитки. Её словно не замечали — ни муж, ни его коллеги.
— А где хозяйка этого великолепия? — спросил вдруг один из гостей, когда Люся принесла десерт.
— Да вот же она, — Степан небрежно махнул в сторону жены. — Люся, познакомься, это Виктор Андреевич, наш новый партнёр.
Люся вежливо улыбнулась.
— Потрясающий ужин, — искренне сказал Виктор Андреевич. — Особенно утка. У вас настоящий талант.
— Спасибо, — тихо ответила Люся.
— Ну, это она умеет, — с гордостью сказал Степан. — Готовит как богиня. И дом всегда в порядке. Повезло мне с женой, что правда, то правда.
Люся почувствовала, как к глазам подступают слёзы. «Готовит… дом в порядке… Это всё, чем я стала для него?»
— А чем вы ещё увлекаетесь, кроме кулинарии? — спросил Виктор Андреевич, обращаясь к Люсе.
Она растерялась. Что ответить? Что вся её жизнь — это плита, швабра и утюг?
— Я… — она запнулась. — Когда-то я рисовала.
— О, это интересно! — оживился Виктор Андреевич. — А что именно? Масло, акварель?
— Масло в основном, — Люся почувствовала, как её щёки заливает румянец. — Пейзажи, натюрморты.
— Моя жена тоже рисует, — улыбнулся гость. — У неё даже выставка была недавно в городской галерее. Я бы хотел увидеть ваши работы когда-нибудь.
Люся напряглась. Её работы? Все её картины давно пылятся на антресолях, если вообще сохранились.
— Да брось, Витя, — вмешался Степан. — Это было давно и несерьёзно. Любительские каляки-маляки. Люська потом образумилась, семьёй занялась. Верно, дорогая?
Люся молча кивнула, чувствуя, как внутри всё сжимается от обиды и унижения.
— А сколько лет вашему сыну? — спросил Виктор Андреевич, видимо, пытаясь сгладить неловкость.
— Девятнадцать, — ответила Люся. — Он студент, на экономическом учится.
— О, отличный возраст, — кивнул гость. — Уже самостоятельный молодой человек. Наверное, скоро и квартиру свою заведёт, семью создаст.
— Ну, это мы ещё посмотрим, — хохотнул Степан. — Пусть сначала институт закончит, на ноги встанет. А там уж и о семье можно думать.
— А вы сами чем планируете заняться, когда сын окончательно вылетит из гнезда? — Виктор Андреевич снова обратился к Люсе. — Может, вернётесь к живописи?
Люся растерялась. Она никогда не задумывалась об этом. Казалось, её жизнь навсегда привязана к этому дому, к этой семье.
— Да какая живопись, Витя, — снова вмешался Степан. — У неё полно забот и без того. Мать моя не молодеет, ей внимание нужно. Да и нам с сыном без Люськи куда? Она душа нашего дома.
«Не душа, а домработница», — горько подумала Люся.
После ухода гостей она молча убирала со стола, мыла посуду, оттирала пятна от вина на скатерти. Степан, довольный вечером, расслаблялся перед телевизором с бокалом коньяка.
— Отличный вечер получился, правда? — крикнул он из гостиной. — Всем очень понравилось. Особенно утка. Ты превзошла себя, дорогая!
Люся не ответила. Она методично складывала тарелки в шкаф, думая о словах Виктора Андреевича. Чем она займётся, когда Миша встанет на ноги? Есть ли у неё своя жизнь, свои мечты, свои цели?
В этот момент Люся поняла, что ответа у неё нет. И от этого стало страшно.
Следующим утром Люся проснулась с непривычным ощущением. Что-то изменилось внутри неё, словно какая-то пружина, сжимавшаяся годами, вдруг начала распрямляться. Она лежала в постели рядом с похрапывающим Степаном и впервые за долгое время не спешила вставать и бежать на кухню.
«А что, если я просто полежу ещё немного?» — подумала она. И тут же поймала себя на мысли, что боится — боится нарушить заведённый порядок, боится недовольства семьи.
Но сегодня что-то было иначе. Люся закрыла глаза и представила себе тот солнечный день, когда она в последний раз стояла с мольбертом на берегу реки. Ей было двадцать шесть, она только недавно вышла замуж за Степана. Она помнила то ощущение свободы, счастья, полноты жизни… Куда оно ушло? Когда она позволила себя похоронить под грудой домашних обязанностей?
Зазвонил будильник. Степан заворочался, протянул руку и выключил его. Потом повернулся к Люсе.
— Доброе утро, — сказал он сонно. — Что на завтрак сегодня?
И в этом простом, обыденном вопросе Люся вдруг увидела всю свою жизнь — жизнь человека, от которого ждут только услуг, только выполнения функций.
— Не знаю, — ответила она. — Я ещё не вставала.
Степан приподнялся на локте, глядя на неё с удивлением.
— Как это? Уже восемь. Мне на работу пора, Мишка в институт опоздает, мама проснётся голодная…
— А сами вы не можете приготовить себе завтрак? — спросила Люся, сама удивляясь своему спокойному тону.
Степан смотрел на неё, словно она заговорила на иностранном языке.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил он наконец. — Голова не болит? Давление?
— Со мной всё в порядке, — ответила Люся. — Просто я задаю вопрос: почему вы не можете сами приготовить себе завтрак?
Степан засмеялся, но как-то неуверенно.
— Люся, ну ты чего? Ты же всегда готовишь завтраки. Это твоя… ну, твоя сфера ответственности, скажем так.
— А почему это моя сфера ответственности? — спросила Люся. — Кто это решил?
Степан начал раздражаться.
— Да что с тобой сегодня? — он откинул одеяло и сел на край кровати. — У нас так заведено, и всё. Я деньги зарабатываю, ты домом занимаешься. Нормальное распределение обязанностей.
— А когда мы это обсуждали в последний раз? — настаивала Люся. — Когда спрашивали, устраивает ли меня такое «распределение обязанностей»?
— Люся, ты что, начиталась этих… как их… феминисток? — Степан встал с кровати. — Давай ты потом пофилософствуешь, а сейчас завтрак приготовишь. Мне через час выходить.
Он ушёл в ванную, а Люся осталась лежать, глядя в потолок. В голове звучали слова Ирины Васильевны о счастливых и несчастных женщинах, о балансе между заботой о других и заботой о себе. И о том, что никогда не поздно начать жить по-другому.
Она встала, накинула халат и пошла на кухню. Но вместо того, чтобы начать готовить завтрак, она села за стол, достала из шкафа буклеты, оставленные Ириной Васильевной, и стала их перелистывать.
«Курсы компьютерной грамотности для людей 50+», «Школа современной живописи», «Йога для здоровья и долголетия», «Новая профессия — новая жизнь»… Люся перечитывала заголовки, и что-то внутри неё оживало, просыпалось.
Когда Степан вошёл на кухню, уже одетый и выбритый, Люся всё ещё сидела с буклетами.
— Ты что, серьёзно не приготовила завтрак? — он недоверчиво посмотрел на пустую плиту.
— Серьёзно, — кивнула Люся.
— Но почему? — Степан начал злиться. — Что за детский сад? У меня важная встреча через час!
— В холодильнике есть колбаса, сыр, яйца, — спокойно сказала Люся. — Хлеб в хлебнице. Кофе в банке над плитой. Справишься?
Степан смотрел на неё, как на сумасшедшую.
— Ты издеваешься?
— Нет, — Люся подняла на него глаза. — Я просто предлагаю тебе самому приготовить себе завтрак. Как это делают миллионы мужчин во всём мире.
— Люся, у меня нет на это времени! — Степан повысил голос. — Я опаздываю!
— Тогда перехвати что-нибудь по дороге, — она пожала плечами. — Или в кафе позавтракай.
Степан стоял, не веря своим ушам. Потом резко развернулся, схватил с вешалки пальто и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.
Люся вздохнула. Она ожидала такой реакции, но всё равно было неприятно. «Неужели я так боялась этого все эти годы? — подумала она. — Его недовольства, его раздражения? И ради этого превратилась в прислугу?»
В кухню вошёл заспанный Миша.
— Мам, а завтрак? — он удивлённо посмотрел на пустую плиту.
— Доброе утро, сынок, — улыбнулась Люся. — Я сегодня решила отдохнуть от готовки. Но ты можешь сам что-нибудь приготовить. Или я могу показать тебе, как это делается.
— Да ты прикалываешься, что ли? — Миша уставился на мать. — Мне через полчаса выходить!
— Значит, у тебя есть двадцать минут, чтобы научиться жарить яичницу, — спокойно сказала Люся. — Давай, я покажу. Это не сложно.
Миша смотрел на мать с недоумением, но через пару минут нехотя согласился. Люся достала сковородку, поставила на плиту.
— Теперь включи газ… вот так… теперь масло немного налей… подожди, пока разогреется… теперь разбивай яйца — осторожно, чтобы скорлупа не попала… молодец! Теперь посоли…
К своему удивлению, Люся обнаружила, что ей нравится учить сына готовить. А ему, кажется, тоже понравилось — особенно когда яичница получилась вполне съедобной.
— Ну вот видишь, — улыбнулась Люся, когда Миша уплетал свой первый самостоятельно приготовленный завтрак. — Совсем не сложно.
— Да, но всё равно странно, что ты решила не готовить, — Миша жевал, поглядывая на мать с подозрением. — Ты заболела?
— Нет, — Люся покачала головой. — Просто решила, что и вам пора научиться некоторым вещам. Я ведь не всегда буду рядом, чтобы готовить, стирать, убирать…
— Почему это? — удивился Миша. — Куда ты собралась?
Люся не успела ответить — в кухню вошла Анна Павловна, опираясь на трость.
— Что за шум с утра пораньше? — недовольно спросила она. — Ты опять, Людмила, с сыном собачишься? И где мой завтрак? Я жду-жду…
— Доброе утро, мама, — сказала Люся. — Я сегодня не готовила завтрак. Но вы можете перекусить творогом с ягодами. Или Миша приготовит вам яичницу — он только что научился.
Анна Павловна замерла на пороге кухни.
— Что значит «не готовила»? — переспросила она. — Ты всегда готовишь!
— А сегодня решила не готовить, — Люся пожала плечами. — Я имею на это право, разве нет?
Свекровь посмотрела на невестку странным взглядом.
— У тебя климакс начался, — констатировала она. — Я читала, бывают такие перепады настроения. Надо травки попить… Но это не повод манкировать своими обязанностями!
— Мама, — терпеливо сказала Люся. — Это не климакс. Это моё решение. Я устала быть прислугой в собственном доме.
— Прислугой? — возмутилась Анна Павловна. — Да как ты смеешь! Ты жена и мать, это твой долг — заботиться о семье!
— Заботиться — да, — кивнула Люся. — Но не обслуживать. И не растворяться полностью, теряя себя.
— Вздор! — отрезала свекровь. — Женщина должна жить для семьи. Так было всегда!
— Может быть, раньше и было, — спокойно сказала Люся. — Но времена меняются. И я тоже изменилась. Я хочу найти работу, заняться творчеством, развиваться.
— Чтобы безобразничать, тебе уже поздно! — съязвила Анна Павловна. — В твоём возрасте… да с твоими навыками… Кому ты нужна?
Эти слова больно ударили Люсю — они озвучили её собственные страхи. Но она не подала виду.
— Это мы ещё посмотрим, — только и сказала она.
Когда Миша ушёл в институт, а свекровь, ворча и вздыхая, устроилась перед телевизором с чашкой чая (который всё-таки пришлось приготовить Люсе — Анна Павловна категорически отказалась делать это сама), Люся снова достала визитку Ирины Васильевны.
Она колебалась несколько минут, а потом решительно набрала номер.
— Компания «Вторая жизнь», Ирина слушает, — раздался в трубке бодрый голос.
— Здравствуйте, Ирина Васильевна, — Люся почувствовала, как у неё дрожит голос. — Это Людмила Воронина. Вы приходили ко мне вчера…
— Конечно, я помню! — обрадовалась Ирина. — Вы решили что-то из наших программ?
— Да, — Люся глубоко вздохнула. — Я хотела бы записаться на курсы живописи. И… может быть… на переобучение. У вас ведь есть что-то для бухгалтеров? Я двадцать лет назад работала в бухгалтерии.
— О, это замечательно! — воскликнула Ирина. — У нас как раз есть программа «Современная бухгалтерия» — трёхмесячные курсы с последующим трудоустройством. И художественная студия работает по вторникам и субботам. Когда вам удобно подъехать к нам для оформления?
Люся задумалась. Она никогда не отлучалась из дома надолго, всегда подстраивалась под расписание семьи.
— А можно сегодня? — спросила она решительно.
— Конечно! — ответила Ирина. — Я буду в офисе до шести вечера. Записываю вас на… скажем, три часа дня?
— Да, хорошо, — кивнула Люся, хотя собеседница не могла её видеть.
После разговора Люся почувствовала странное облегчение. Словно что-то, давившее на неё годами, начало отпускать. Она дойдя до зеркала в прихожей и долго смотрела на своё отражение. Женщина с уставшими глазами, со следами морщин, с седыми прядями в волосах… Но что-то изменилось во взгляде — появилась решимость, проблеск надежды.
«Неужели я правда это сделаю?» — подумала Люся. И тут же ответила себе: «Да, сделаю. Пора».
Она зашла в спальню, открыла шкаф. Почти все вещи были старыми, бесформенными, практичными. «Надо будет обновить гардероб», — подумала Люся, выбирая наименее потрёпанный костюм.
В тот день она впервые за многие годы погладила только свою одежду, привела в порядок только свои волосы, накрасила только свои губы. И впервые за долгое время почувствовала себя не обслугой, а женщиной.
— Ты куда собралась? — подозрительно спросила Анна Павловна, когда Люся, одетая и накрашенная, вышла в прихожую.
— У меня встреча, — коротко ответила Люся. — Я ненадолго.
— А обед? — возмутилась свекровь. — Ты даже обед не приготовила! А ужин? А Стёпа придёт голодный! И Мишенька!
— Мама, в холодильнике полно еды, — спокойно сказала Люся. — Вы можете разогреть вчерашние голубцы. Или заказать доставку из ресторана. У Степана есть деньги на это.
— Да что с тобой такое?! — Анна Павловна всплеснула руками. — Ты совсем с ума сошла! Бросаешь семью, уходишь среди бела дня!
— Я никого не бросаю, — Люся застегнула пальто. — Я просто иду по своим делам. И вернусь к вечеру.
— К вечеру! — передразнила свекровь. — А если мне плохо станет? А если Мишеньке что-то понадобится?
— Мама, вам семьдесят пять, а не девяносто пять, — мягко сказала Люся. — Вы вполне можете позаботиться о себе несколько часов. А Мише девятнадцать — он взрослый молодой человек. Перестаньте драматизировать.
И она вышла из квартиры, оставив свекровь в шоке.
По дороге в офис компании «Вторая жизнь» Люся чувствовала странную смесь эмоций — страх, волнение, предвкушение, вину… И вместе с тем — невероятное облегчение. Словно она наконец сбросила тяжелый груз, который тащила на себе годами.
В просторном светлом офисе её встретила улыбающаяся Ирина Васильевна.
— Рада вас видеть, Людмила Сергеевна! — она пожала Люсе руку. — Признаться, я не была уверена, что вы придёте. Многие женщины в последний момент пугаются перемен.
— Я тоже испугалась, — честно призналась Люся. — Но ещё больше я боюсь остаться такой, как сейчас, — невидимкой в собственном доме, служанкой без права голоса.
Ирина понимающе кивнула.
— Это очень частая история, к сожалению. Женщина растворяется в семье, теряет себя, а потом обнаруживает, что её воспринимают только как функцию — готовить, убирать, обслуживать. И то, что вы нашли в себе силы изменить ситуацию, — настоящий подвиг.
Они долго разговаривали в кабинете Ирины. Люся рассказала о своём утреннем «бунте», о реакции семьи, о своих страхах и надеждах. Ирина слушала, кивала, иногда задавала уточняющие вопросы. А потом начала рассказывать истории других женщин, которые тоже решились на перемены в зрелом возрасте — и не пожалели.
— Знаете, Людмила Сергеевна, — сказала Ирина в конце разговора, — главное в вашей ситуации — не отступать. Будет сложно. Семья будет сопротивляться, давить на вас, манипулировать. Это нормально — люди всегда боятся перемен, особенно если эти перемены лишают их привычного комфорта. Но если вы сейчас сдадитесь, вернётесь к прежней роли, будет только хуже. И для вас, и для них.
— Я понимаю, — кивнула Люся. — Но как мне быть? Совсем перестать заботиться о семье?
— Нет, конечно, нет, — улыбнулась Ирина. — Заботиться о близких — это нормально и правильно. Но забота не должна превращаться в обслуживание. Мы будем работать над тем, чтобы найти баланс — между вашими потребностями и потребностями семьи.
В тот день Люся записалась на курсы бухгалтерии — три вечера в неделю по два часа, — и в художественную студию — два раза в неделю по три часа. А ещё взяла буклеты о группах психологической поддержки для женщин, решивших изменить свою жизнь.
Домой она возвращалась в приподнятом настроении. Впервые за долгие годы у неё был план, была цель, была надежда. Она шла по улице и вдруг поймала себя на том, что улыбается просто так, без причины. Это было странное, почти забытое чувство — радость просто от того, что живёшь.
Но по мере приближения к дому настроение портилось. Люся представляла, как её встретят — упрёками, обвинениями, возможно, скандалом. Она почти физически ощущала, как внутри сжимается пружина страха.
«Нет, — сказала она себе твёрдо. — Я не вернусь к прежней жизни. Я заслуживаю большего. И моя семья тоже заслуживает видеть меня счастливой».
Дома её ждал настоящий бойкот. Степан демонстративно не разговаривал с ней, уткнувшись в ноутбук. Миша заперся в комнате. Анна Павловна причитала о неблагодарной невестке и о том, как плохо ей было весь день.
Люся вздохнула и пошла на кухню. Она решила приготовить ужин — не из чувства вины, а потому что сама была голодна. Но в этот раз она готовила то, что хотела сама, а не то, что требовала семья.
— Я приготовила рыбу с овощами, — сказала она, заглянув в гостиную. — Кто хочет, может присоединиться.
К её удивлению, Степан и Миша пришли на кухню почти сразу — голод оказался сильнее обиды. Анна Павловна продержалась дольше, но через полчаса тоже появилась — как она выразилась, «проверить, чем вы там питаетесь без меня».
За ужином стояла напряжённая тишина. Наконец Степан не выдержал:
— И где ты была весь день?
— Я записалась на курсы, — просто ответила Люся. — Бухгалтерские и художественные.
— Зачем? — искренне удивился муж.
— Чтобы жить полной жизнью, — Люся посмотрела ему в глаза. — Чтобы снова стать собой, а не просто функцией в этом доме.
— Ты о чём? — Степан нахмурился. — Какой функцией? Ты жена, мать…
— А когда ты в последний раз говорил со мной как с женой, а не как с домработницей? — тихо спросила Люся. — Когда интересовался моими мыслями, чувствами, желаниями? Когда видел во мне человека, а не приложение к плите и стиральной машине?
Степан растерянно моргнул.
— Ну… мы же разговариваем… иногда… — он запнулся. — Но у всех свои обязанности, понимаешь? Я деньги зарабатываю, ты домом занимаешься…
— А я что, не могу и домом заниматься, и работать? — спросила Люся. — Миллионы женщин так живут.
— Зачем тебе работать? — недоумённо спросил Степан. — Денег тебе не хватает?
— Дело не в деньгах, — покачала головой Люся. — Дело в самореализации, в ощущении собственной ценности, в развитии. Я хочу быть не просто придатком к семье, а личностью со своими интересами, целями, достижениями.
— Глупости! — вмешалась Анна Павловна. — В нашем возрасте уже поздно бегать за какими-то достижениями. Надо на внуков ориентироваться, на покой.
— Мне пятьдесят два, мама, а не девяносто два, — мягко сказала Люся. — У меня ещё половина жизни впереди. И я хочу прожить её полноценно.
— И что ты собираешься делать? — спросил Степан. — Бросить нас?
— Нет, — покачала головой Люся. — Но я буду меньше времени проводить дома. Три вечера в неделю у меня курсы бухгалтерии, два дня — живопись. В остальное время я буду с вами. Но мне нужна ваша помощь.
— Какая ещё помощь? — Степан всё больше раздражался.
— Вам придётся взять на себя часть домашних дел, — спокойно сказала Люся. — Готовить по очереди, помогать с уборкой, стиркой. Делать то, что делают миллионы мужчин по всему миру.
— Да ты с ума сошла! — воскликнул Степан. — Я целый день работаю, прихожу уставший, а ты хочешь, чтобы я ещё и ужин готовил?
— А я, по-твоему, не устаю? — тихо спросила Люся. — Я встаю в шесть утра и до полуночи на ногах — готовлю, мою, стираю, глажу, убираю… Это тоже работа, Стёпа. Просто неоплачиваемая.
— Но ты же женщина! — как о чём-то очевидном сказал Степан. — Это женские обязанности!
— Нет таких понятий — «женские» и «мужские» обязанности, — покачала головой Люся. — Есть просто дела, которые нужно делать для нормальной жизни. И справедливо их распределять.
Разговор затянулся далеко за полночь. Была и ярость Степана, и слёзы Анны Павловны, и недоумение Миши… Но Люся стояла на своём. Впервые за долгие годы она чувствовала, что у неё есть право на собственную жизнь, на собственные решения. И это чувство придавало ей сил.
Следующие недели были трудными. Семья упорно сопротивлялась переменам. Степан демонстративно не притрагивался к бытовым делам, уходил из дома, если Люся не готовила ужин, обвинял её в эгоизме и безответственности. Анна Павловна постоянно жаловалась на здоровье и требовала внимания. Миша дулся и называл мать «сбрендившей феминисткой».
Но Люся не сдавалась. Она готовила, когда могла и хотела, но не подстраивалась под капризы семьи. Она убирала общие пространства, но перестала заходить в комнаты мужа и сына — пусть сами следят за своим порядком. Она ходила на курсы, в художественную студию, на группы поддержки.
И постепенно что-то начало меняться. Сначала Миша — может быть, потому что был моложе и адаптивнее, — начал готовить себе простые блюда, стирать свои вещи, даже иногда убирать в своей комнате. Потом и Степан, устав от постоянных конфликтов и от необходимости питаться в ресторанах, нехотя научился жарить яичницу, варить макароны, запускать стиральную машину.
Анна Павловна держалась дольше всех. Она всеми способами пыталась манипулировать невесткой — жаловалась на здоровье, обвиняла в чёрствости, причитала о неблагодарности. Но и она постепенно начала привыкать к новому порядку вещей.
А Люся… Люся расцветала. Она с удовольствием осваивала современную бухгалтерию, заново открывала для себя радость рисования, общалась с новыми интересными людьми. Она подстриглась, обновила гардероб, начала следить за собой. И с каждым днём чувствовала, как к ней возвращается та молодая женщина, которой она когда-то была, — энергичная, любознательная, полная планов и надежд.
Через два месяца после начала курсов Люся получила предложение о работе — небольшая дизайнерская фирма искала бухгалтера на полставки. Это было идеально — она могла работать с утра до обеда, а потом заниматься домом и своими увлечениями.
Когда она рассказала об этом Степану, он не взорвался, как она ожидала, а лишь тяжело вздохнул.
— Значит, это всерьёз, да? — спросил он. — Не блажь, не каприз?
— Всерьёз, — кивнула Люся. — Я хочу работать, развиваться, быть финансово независимой.
— Тебе не хватает денег? — Степан нахмурился. — Я мало даю?
— Дело не в количестве, — покачала головой Люся. — Дело в принципе. Я хочу сама зарабатывать, а не просить у тебя на каждую мелочь.
Степан помолчал, глядя в сторону.
— Знаешь, я многое передумал за эти месяцы, — сказал он наконец. — Сначала злился, считал, что ты взбесилась на пустом месте. Потом стал привыкать к тому, что приходится самому некоторые вещи делать. И знаешь… это оказалось не так уж страшно.
Люся удивлённо посмотрела на мужа. Такого признания она не ожидала.
— Да, я тоже кое-что понял, — продолжил Степан. — Например, что готовить ужин после трудного дня — это не конец света. Что загрузить стиральную машину — это минутное дело. Что можно жить без идеально выглаженных рубашек… — он усмехнулся. — В общем, я начал понимать, что ты все эти годы делала гораздо больше, чем я замечал и ценил.
Люся почувствовала, как к глазам подступают слёзы.
— Ты правда так думаешь?
— Правда, — кивнул Степан. — И ещё кое-что. Ты изменилась, Люсь. В хорошую сторону. Ты стала… ярче, что ли. Живее. Как в молодости, когда мы только познакомились.
Люся смущённо улыбнулась. Она и сама это чувствовала — прилив энергии, интереса к жизни, к себе, ко всему вокруг.
— Я начала вспоминать, какой была раньше, — призналась она. — И поняла, что за эти годы почти потеряла себя. Растворилась в вас — в тебе, в Мише, в твоей маме… Стала придатком к семье, а не человеком.
Степан виновато опустил глаза.
— Прости, если я способствовал этому, — сказал он неожиданно. — Наверное, мне было удобно, что ты всегда рядом, всегда готова помочь… Я привык, что так будет всегда. И даже не задумывался, чего тебе это стоит.
Это был первый искренний разговор между ними за долгое время. И Люся почувствовала, как что-то внутри неё оттаивает, как возвращается то чувство близости, которое они когда-то потеряли в суете будней.
Они проговорили до поздней ночи. Впервые за много лет Степан слушал её по-настоящему — её мечты, планы, страхи. А она, в свою очередь, узнала о его трудностях на работе, о разочарованиях, о надеждах. Им столько нужно было сказать друг другу — они словно заново знакомились после долгой разлуки.
— Мама, я не понимаю эту программу, — Миша заглянул в комнату, где Люся готовилась к занятиям по бухгалтерии. — Можешь помочь?
Это было что-то новое. Раньше сын принимал её помощь как должное, даже не задумываясь, есть ли у матери свои дела. А сейчас стоял в дверях, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.
— Конечно, — улыбнулась Люся. — Что именно не получается?
Они провели вместе несколько часов, разбираясь в сложной компьютерной программе для экономического моделирования. Люся удивилась, обнаружив, что многое понимает благодаря своим новым знаниям.
— Ты молодец, мам, — сказал Миша, когда они закончили. — Так быстро разобралась. Я даже не знал, что ты так шаришь в компьютерах.
— Я и сама не знала, — улыбнулась Люся. — Но на курсах нас многому учат. Оказывается, и в мои годы можно освоить новые технологии.
— Да ладно, какие твои годы, — Миша неожиданно обнял мать. — Ты у нас ещё ого-го!
И в этот момент Люся почувствовала, что, может быть впервые, сын увидел в ней не просто мать, обслуживающую его нужды, а человека со своими интересами, способностями, достижениями.
Даже Анна Павловна, самый стойкий противник перемен, постепенно начала меняться. Однажды вечером, когда Люся вернулась с работы (она уже трудилась в дизайнерской фирме на полставки), свекровь встретила её необычным предложением.
— Я тут подумала… — начала она, не глядя на невестку. — У меня подруга, Нина Петровна, ходит на эти… курсы для пожилых. Компьютерные. Говорит, интересно. Может, и мне…
— Конечно, мама! — обрадовалась Люся. — Хотите, я узнаю, где такие курсы рядом с нами?
Так Анна Павловна, к удивлению всей семьи, тоже начала меняться. Она стала ходить на компьютерные курсы для пенсионеров, записалась в клуб любителей классической музыки, завела новых подруг. И самое удивительное — перестала требовать от невестки постоянного внимания и обслуживания.
Прошло полгода с того утра, когда Люся впервые отказалась готовить завтрак для семьи. Полгода перемен, споров, адаптации, поисков нового баланса. И вот наступил особенный день — открытие выставки в художественной студии, где Люся представляла две свои картины.
— Волнуешься? — спросил Степан, застёгивая рубашку. Он сам вызвался пойти с женой на выставку, чем очень её удивил и тронул.
— Ужасно, — призналась Люся, поправляя причёску. — Я не думала, что когда-нибудь буду выставлять свои работы. Тем более в моём возрасте…
— Перестань, — Степан подошёл и обнял её сзади, глядя на их отражение в зеркале. — Ты прекрасно выглядишь. И картины у тебя замечательные. Я горжусь тобой.
Люся повернулась и поцеловала мужа. За эти месяцы они будто заново узнали друг друга. Степан научился видеть в ней не только жену и мать, но и личность со своими интересами и амбициями. А она перестала злиться на него за прошлое и начала ценить его попытки измениться.
На выставку приехала и Катя — сестра Люси. Она обняла сестру и тихо сказала:
— Я так рада, что ты нашла в себе силы всё изменить. Ты другая, Люська. Светишься прямо.
Люся улыбнулась. Она и правда чувствовала себя по-новому — будто заново родилась. У неё была работа, хобби, новые друзья. И семья — та же, но совсем другая. Степан теперь помогал по дому, интересовался её делами, гордился её успехами. Миша повзрослел, стал самостоятельнее, научился уважать её личное пространство. Даже Анна Павловна, увлёкшись новыми занятиями, перестала вмешиваться в каждую мелочь и контролировать невестку.
Было нелегко. Были срывы, конфликты, моменты отчаяния. Но Люся выдержала — и победила. Не разрушив семью, а изменив её к лучшему.
— О чём задумалась? — спросил Степан, когда они стояли возле её картин, развешанных на стене галереи.
— О том, как всё изменилось, — ответила Люся. — Помнишь, я тогда сказала: «Я вам не кухарка и больше обслуживать вас не собираюсь»? Ты так разозлился…
— Да, — усмехнулся Степан. — Я был в шоке. Думал, ты с ума сошла.
— А оказалось, что я наоборот — в ум пришла, — улыбнулась Люся. — Понимаешь, я ведь не отказалась от вас, от семьи. Я просто нашла себя. И от этого мы все стали счастливее.
Степан обнял жену за плечи и притянул к себе.
— Ты была права, — сказал он тихо. — И знаешь, что самое удивительное? Я теперь даже не представляю, как мы жили раньше. Как я мог не замечать, что ты несчастна? Как мог принимать твою заботу как должное, ничего не давая взамен?
— Все так жили, — пожала плечами Люся. — Так было принято. Женщина — хранительница очага, а мужчина — добытчик… Только вот женщина в этой схеме постепенно теряла себя, а мужчина — способность видеть в ней личность.
Они стояли в галерее, среди других художников-любителей и их близких. Обычные люди разных возрастов, разных профессий, объединённые любовью к искусству. Люся смотрела на свои картины — пейзажи, написанные с душой и довольно умело для новичка, — и чувствовала невероятное удовлетворение.
— А что дальше? — спросил Степан. — Какие планы?
— О, у меня их много! — оживилась Люся. — Хочу освоить акварель, попробовать портретную живопись… На работе мне предложили перейти на полный день с повышением. А ещё мы с девочками из студии думаем организовать пленэры по выходным — выезжать на природу, рисовать…
Степан слушал жену с улыбкой. Он видел, как горят её глаза, как она жестикулирует, рассказывая о своих планах, и понимал, что влюбляется в неё заново — в эту энергичную, полную жизни женщину, которая так долго скрывалась под маской усталой домохозяйки.
— А ты? — вдруг спросила Люся. — У тебя какие планы?
Степан задумался.
— Знаешь, я тоже стал о многом думать в последнее время, — сказал он. — О том, что жизнь проходит, а я только работаю и работаю. Может, мне тоже стоит найти какое-то увлечение? Ты вот рисуешь, мама на компьютерные курсы ходит, Мишка в волонтёрский центр записался…
— А что бы ты хотел? — с интересом спросила Люся.
— Я в молодости играл на гитаре, — признался Степан. — Неплохо даже. А потом забросил — работа, семья, дела… Может, стоит вернуться?
— Обязательно стоит! — воскликнула Люся. — В нашем центре как раз есть музыкальный кружок для взрослых. Многие с нуля начинают. Хочешь, узнаю?
Они говорили и говорили, строили планы, смеялись, вспоминали молодость… И Люся чувствовала, как между ними снова возникает та связь, то взаимопонимание, которые когда-то привлекли их друг к другу, а потом были задавлены бытом и рутиной.
Через год после того памятного утра жизнь семьи Ворониных изменилась до неузнаваемости. Люся работала полный день бухгалтером в дизайнерской фирме, продолжала заниматься живописью, у неё уже прошли три выставки. Степан освоил игру на гитаре, собрал группу единомышленников, они даже выступали в небольших кафе. Миша заканчивал второй курс института, жил отдельно в съёмной квартире с друзьями, сам готовил и стирал. Анна Павловна стала настоящей продвинутой пенсионеркой — освоила компьютер, завела страницу в социальной сети, общалась с подругами юности, разбросанными по всему миру.
А ещё они научились жить вместе по-новому — уважая пространство и интересы друг друга, деля обязанности, помогая и поддерживая. Семья не распалась, как боялась Люся вначале, — она стала крепче, здоровее, счастливее.
Однажды вечером, когда они со Степаном сидели на балконе, наслаждаясь тёплым летним воздухом, Люся вдруг сказала:
— Знаешь, я никогда не думала, что в пятьдесят с лишним лет моя жизнь только начнётся. Звучит странно, правда?
— Не странно, а прекрасно, — улыбнулся Степан, взяв её за руку. — И я рад, что ты нашла в себе смелость всё изменить. Не только для себя — для всех нас.
Люся посмотрела на мужа с благодарностью. Да, это было нелегко. Да, порой казалось, что проще вернуться к прежней жизни — пусть несчастливой, но привычной, — чем продолжать борьбу за перемены. Но она выдержала. И сейчас, глядя в глаза мужу, видела там то, чего не было много лет, — любовь, уважение, восхищение.
— Я люблю тебя, — просто сказал Степан. — Не как кухарку, не как прислугу, не как функцию в доме. А как женщину, как личность, как человека.
И в этих словах для Люси было больше счастья, чем во всех похвалах за вкусный обед или выглаженные рубашки.
Она вспомнила ту фразу, которую когда-то бросила в гневе: «Я вам не кухарка и больше обслуживать вас не собираюсь!» Тогда эти слова были рождены отчаянием, обидой, усталостью. Но они стали поворотным пунктом, началом новой жизни.
И эта новая жизнь оказалась тем, о чём Люся даже не смела мечтать, — полной, яркой, наполненной смыслом и радостью.
— И я тебя люблю, — ответила она мужу, крепче сжимая его руку. — Спасибо, что нашёл в себе силы измениться вместе со мной.
Тёплый летний ветер шевелил занавески на открытом окне. Из комнаты доносились звуки фортепиано — это Анна Павловна, вспомнив молодость, играла Шопена. Где-то в глубине квартиры звонил телефон — наверное, Миша, он обещал заехать на выходные.
Обычный вечер обычной семьи. Но для Люси это был вечер победы — над страхом, над условностями, над прежней несчастливой собой. Вечер новой жизни, которую она построила на обломках старой. Жизни, в которой она была не «кухаркой», а любимой женщиной, уважаемым профессионалом, талантливым художником.
Жизни, которую она наконец-то проживала для себя.
