— Я тебя спросила: ты на что копишь, Анна? — с нажимом повторила Валентина Петровна, глядя на невестку так, будто та лично украла у неё пенсию и теперь гордо об этом докладывает.
Анна поставила чашку с кофе на стол и медленно выдохнула. С утра был прекрасный день. Солнышко, свежие круассаны, приличная скидка на Kia Rio, которую она высмотрела ещё месяц назад. И вот теперь перед ней, как ежевечерняя серая туча, сидела Валентина Петровна. Свекровь. Женщина с лицом вечной претензии и интонацией налогового инспектора перед обыском.
— На себя коплю. А что? — спокойно сказала Анна, но лицо выдавало раздражение.
— На себя? — Валентина Петровна прищурилась, откинулась на спинку стула, как прокурор в сериале. — Это ты называешь «на себя»? Машину хочешь? А тебе кто сказал, что в этой семье женщины на своих машинах ездят?
— Я сама себе это сказала, — отрезала Анна, поднимая брови. — А вы, Валентина Петровна, кажется, путаете семью с каким-то кружком имени Джозефа Сталина.
— А ты не путай самостоятельность с наглостью, — прошипела та, резко вставая. — Ты думаешь, я не вижу, как ты моего сына в свою сторону тянешь? С утра до вечера «мне, мне, мне». А он? Он тебе даже слова поперёк не скажет, потому что ты ему юбку на голову натянула.
— Вы вообще слышите себя? — в голос засмеялась Анна, и это её раздражение уже выливалось в откровенную насмешку. — Алексею тридцать семь лет. У него борода, ипотека и геморрой. Он взрослый мужик, а не золотой приз в шоу «Женись на маме».
— Так вот, послушай, — Валентина Петровна подошла ближе, облокотилась на стол. — У нас семейный долг. Алексей должен помочь мне сделать ремонт в моей квартире. У тебя деньги лежат. Ты их копишь. Отдай их. По-человечески прошу.
— А я по-человечески отказываю, — ответила Анна, отодвигаясь от её дыхания, которое пахло как у бабки с вокзала — табаком, мятными леденцами и судом по разделу имущества. — Эти деньги — мои. Я их копила. Не вы. Не Алексей. Не ваша любимая бухгалтерия.
— Ах ты, нахалка, — зло прошептала Валентина, и тут же в кухню зашёл Алексей.
— Что тут происходит? — спросил он и замер, глядя на обеих женщин, как ребёнок на родительское собрание, где его родители только что начали бить друг друга папками.
— Спроси у своей царицы, — фыркнула Валентина Петровна. — Она, видите ли, не хочет помогать семье. Деньги ей на «личную жизнь» нужны. Стыдно должно быть! Мы в 90-е всё на семью отдавали! А она — себе! Машину ей!
— Мам, ты серьёзно? — Алексей провёл рукой по лицу, как будто хотел стёреть этот диалог с лица реальности. — Мы с Аней вдвоём решили, что её мечта — машина. Я знал об этом с самого начала. И это нормально. Мы не обязаны финансировать твой капремонт. Мы взрослые люди.
— Ты не взрослый, ты подкаблучник, — выплюнула Валентина Петровна с презрением. — Я тебя растила, вела через жизнь, как могла. А ты теперь даже слова за мать не скажешь. Я у тебя прошу не на собаку, а на ремонт! Это квартира, которую ты унаследуешь!
— Вот именно! — вмешалась Анна. — Наследует. Потом. После. Пока что вы там живёте. А у нас своя жизнь, своё жильё и свои расходы.
— Так вот вы как? — закричала Валентина Петровна, и лицо у неё посерело. — Тогда не звони мне, когда у тебя заболит зуб или заберём тебя с ментовки, поняла?
— Я вообще-то никогда не звонила, — ухмыльнулась Анна. — Но, видимо, ментовка — это то место, где вы чувствуете себя как дома.
— Всё! — Алексей взорвался. — Мама, ты перегибаешь. Идёшь домой. Немедленно.
— А я, между прочим, для тебя от мужа ушла, чтобы тебе лучше было, — вскинулась Валентина Петровна, будто выкладывая последний козырь.
— Ого, — тихо выдохнула Анна, — а я-то думала, это был алкоголь и соседи с дрелью…
— Хватит! — Алексей поднял голос. — Мама, давай. Иди. Потом поговорим. Мы не враги, но ты сейчас себя ведёшь как чужой человек.
— Это она между нами вбивает клин! — закричала Валентина, стукнув кулаком по столу. — Она! Не я!
— Мама, иди, — повторил Алексей. Глаза у него были красные. — Или я сам тебя увезу.
— Вот и вези! — бросила Валентина Петровна, рванула свою сумку с вешалки и с грохотом хлопнула дверью.
В кухне повисла тишина. Только часы тикали и кошка Малышка протяжно зевнула на табуретке.
Анна села обратно, уставившись в точку.
— Что ты будешь делать, если она не отстанет?
Алексей тяжело сел рядом, положил голову на руки.
— Я не знаю. Но я больше не могу между вами бегать, как школьник между кабинетами. Либо она поймёт, что у нас — своя семья. Либо…
— Либо что?
— Либо мне придётся выбирать.
Анна усмехнулась, хотя было не смешно.
— Так выбери уже. А то я уже машину присмотрела. Белая, автомат. Успеем взять, пока мама не вызвала опеку.
Анна шла по парковке у ТЦ, прижимая к груди пакет с папкой из автосалона. Там внутри был прайс, одобрение по кредиту и смятая салфетка с телефоном менеджера, который дважды переспросил: «А муж точно согласен, да?».
Да, блин, согласен. Ну или делает вид.
Она кивнула себе под нос и резко остановилась. У своей машины она заметила… Валентину Петровну. Та стояла, опершись на багажник, с таким видом, будто ждала жертву из сериала про следователей. На ней была какая-то выцветшая куртка с леопардовыми вставками, в руке — пакет из «Магнита», внутри явно не продукты.
— О, вот и ты, Анна Сергеевна, — произнесла она сладким, приторным голосом, каким обычно провожают детей в последний путь в школе-интернате.
— Вы что, шпионите за мной? — Анна остановилась на безопасной дистанции. — Или просто любите смотреть на машины, которые вам не по карману?
— А я, между прочим, волнуюсь. Женщина одна. Кредит берёт. Куда ты собралась, девочка моя? Бежать от семьи? Или тачку купить, чтобы возить туда-сюда своих любовников?
Анна зарычала. Она вообще не была из тех, кто легко выходит из себя. Но сейчас — как по кнопке. Давление подскочило, сердце застучало в ушах.
— Вы сейчас что сказали?
— То, что слышала. — Валентина Петровна подошла ближе, перешагнув линию личного пространства так, как будто она об этом только в теории слышала. — Я всё про тебя знаю. Ты думаешь, я дура? Ты что, думаешь, я не вижу, как ты Алексея обрабатываешь? Ты его из семьи выдернула, теперь ещё и на его деньги машину купить хочешь?
— Его деньги? — Анна рассмеялась — коротко, безрадостно. — У нас раздельный бюджет, если вы забыли. Или вам юристы в аптеке рассказали, как распределяются доходы в браке?
— Не умничай, дурочка. Пока ты тут с салфетками и кредитами, я с соседями поговорила. Ваша квартира на тебя записана. А значит — я имею право спросить.
Анна почувствовала, как по спине прошёл холодный пот.
— Вы с соседями поговорили? И что? Я должна теперь впустить вас в личную жизнь, потому что Нина с третьего сказала, что у нас в доме ремонт?
— Потому что ты тварь, вот почему, — прошипела Валентина, и… ударила.
Резкий толчок в плечо — не сильный, но достаточно, чтобы пакет вылетел из рук и приземлился в лужу. Бумаги расползлись, салфетка намокла, подпись менеджера размазалась.
Анна молча посмотрела на неё. Потом — на бумаги. Потом снова на неё.
— Вы в своём уме?
— Ты заслужила. Не лезь не в своё. Я тебя предупреждала, — Валентина развернулась и пошла прочь, не оборачиваясь.
Анна подняла бумаги, промокнула салфеткой и чуть не разревелась. От злости. От обиды. От бессилия. И тут… зазвонил телефон.
— Да, Лёш, — сказала она, садясь в машину. Голос дрожал.
— Мам звонила, сказала, ты на неё напала. Что происходит?
Вот оно. Та самая точка.
— Алексей, ты сейчас правда спрашиваешь меня об этом?
— Ну я просто… не знаю, что думать. Ты же знаешь, она в возрасте. Ей тяжело. У неё давление.
— Ты серьёзно? Она только что ударила меня. Ударила. Посреди парковки. Я это тебе говорю, а ты про её давление?
— Она сказала, что ты первая начала.
— Конечно, я. Я всегда начинаю. Я родилась, чтобы её провоцировать. Моя миссия — вывести вашу семейную святыню из равновесия. Ты слышишь, что ты несёшь?
— Ань…
— Нет, ты послушай. Мне сорок лет, Лёш. У меня нет ни матери, ни отца. У меня — ты. Я выбрала тебя. А ты сейчас пытаешься усидеть на двух стульях, когда один из них — табуретка со сломанной ногой и куском гвоздя в пятке.
— Это моя мать. Я не могу…
— А я твоя жена. Или уже нет?
Тишина. Глухая. Как в тоннеле.
— Ладно, — наконец сказал Алексей. — Я поговорю с ней. Дай мне день.
— День? — переспросила Анна, и её голос стал ледяным. — У тебя есть ночь. Завтра утром я подаю на раздел имущества. Потому что, если ты не с ней, то и не со мной.
Он молчал. И она сбросила звонок.
Вечером Алексей не пришёл домой. Он писал что-то невнятное в WhatsApp, прислал пару извиняющихся стикеров. Анна не ответила.
А в девять вечера в дверь позвонили. Она открыла — и увидела соседку снизу, Оксану, с банкой варенья и виноватой улыбкой.
— Привет, Ань. Я… извини, я говорила с Валентиной Петровной. Она просила присмотреть за тобой. Типа ты не в себе и можешь… ну… с машиной что-то сделать.
Анна захлопнула дверь перед ней.
Она осталась одна. Без машины. С испорченными документами. С ощущением, что у неё внутри всё сожгли до тла.
И только одна мысль в голове:
Если он завтра не придёт, значит — всё. Значит, я одна. И это хорошо. Потому что быть одной — лучше, чем быть третьей в чужой семье.
На следующее утро Анна проснулась в шесть. Не потому что будильник, не потому что спешка. Просто организм выкинул из кровати, как пассажира из автобуса с сгоревшим мотором.
На кухне — тишина. Холодильник гудит, как будто он — единственный мужчина в этом доме, и у него хоть что-то под контролем. Алексей так и не пришёл.
На плите стоял грязный чайник. Воды не было.
Значит, всё-таки выбрал. Без лишних слов. Без разговоров. Всё по-мужски: просто исчез.
Телефон лежал рядом с кружкой, иконка WhatsApp мигала. «1 сообщение от: Алексей».
Анна открыла его:
«Я всё понял. Мы с мамой переезжаем к ней на дачу на время. Дай себе время остыть. Не надо делать ничего поспешного.»
Она уставилась на экран, как на экзаменационный лист по физике, когда ты сдавал литературу.
Два вдоха. Один выдох. Потом — сухо:
«Спасибо. Всё ясно. Больше не звони. Документы будут у юриста. Пусть твоя мама подберёт тебе невесту, которой хватит на проезд до её дачи.»
Телефон она выкинула в сумку. Без истерик, без всхлипов. Всё уже было: и истерики, и слёзы, и этот мерзкий послеосадок от того, что снова поверила. И снова осталась одна, как в двадцать.
На работе она сидела, как на пороховой бочке. Коллега Светка подсунула чай и тихо спросила:
— Ты чего такая? Опять свекровь?
— Нет, уже бывшая. И бывший вместе с ней. На дачу свалили. Обустраивать своё мамо-логово.
Светка прыснула.
— Господи, Ань, ты когда-нибудь станешь писать романы. Вот если бы у тебя были ещё дети…
— Не начинай, — Анна отмахнулась. — У меня теперь будет машина. И это будет мой ребёнок. На него я хотя бы могу оформить КАСКО.
Вечером в дверь позвонили.
Анна посмотрела в глазок. И не поверила.
На пороге стоял Алексей. Один. Без мамы. С сумкой и таким лицом, будто его выкинули из жизни в канаву.
— Привет, — сказал он тихо. — Я выбрал. Я с тобой. Только ты об этом не узнала. Я тебе пишу, а ты меня блокируешь.
— А мне казалось, ты выбрал дачу и «дай остыть». Ты что, привёз мне мешок сосновых шишек в знак прощения?
— Ань…
Он вошёл сам. Она не отодвинулась, просто стояла. Он прошёл, как тень, поставил сумку. Достал папку.
— Вот. Все документы. Квартира полностью переоформлена. Только на тебя. И маме я сказал, что между вами всё кончено. И между мной и ней — в том виде, в котором она это выстраивала. Я взрослый. Я сам решаю.
— Поздновато.
— Может быть. Но я решил. Я понимаю, что ты сейчас не хочешь ничего. Но я здесь. Не за прощением. За последним шансом. Если дашь.
Анна смотрела на него, как на кино с открытым финалом. Хочется хлопнуть крышкой и уйти. А с другой стороны…
— А с чего вдруг? Почему ты вдруг стал взрослым?
Алексей засмеялся — коротко, зло:
— Потому что мама подала заявление в полицию. Сказала, что ты её ударила.
Тишина снова встала между ними.
Анна села.
— Что?
— Да. Я утром проснулся — и в почте копия. Я сразу к ней. Сказал: или ты отзываешь заявление, или я навсегда исчезаю из твоей жизни. Она плакала, кричала. Угрожала инсультом. Я сказал — вызывай врача. И вышел.
— И ты думаешь, я должна растрогаться?
— Нет. Я просто хочу быть честным. Ты — моя семья. Я дебил, что не понял этого раньше.
Анна встала. Пошла на кухню. Налила себе чай. Принесла второй стакан. Поставила перед ним.
— На дачу всё-таки поедешь.
Он поднял глаза.
— Один. И не на дачу. В отель. Пока. Потому что у меня нет желания жить под одной крышей с человеком, который колебался между мамой и женой. Даже если он уже понял.
Он встал. Взял стакан. Выпил. Улыбнулся.
— Знаешь, я вдруг понял, чего я всю жизнь боялся. Повторить её путь. Быть мужчиной, который живёт для матери, а потом винит жену в том, что не получилось быть мужиком. Я не хочу так. Я хочу… не быть её продолжением.
— Тогда начинай с аренды квартиры и с извинений. Но не на словах. Я их слышала достаточно. Покажи.
Он взял сумку и ушёл.
Анна закрыла дверь. Потом улыбнулась. Немного. Совсем чуть-чуть.
На утро она заказала себе машину. Без кредитов. За свои. Менеджер удивился:
— А вам не надо обсудить это с мужем?
— Уже обсудили. Он теперь в отеле. Пусть там и обсуждает.
Через месяц она увидела Алексея в кафе. Он был с рюкзаком, усталым лицом и документами. Он подошёл, сел напротив, ничего не говоря, положил ключ от новой квартиры и квитанцию об оплате половины коммуналки.
— Учусь быть взрослым, — сказал он.
Анна кивнула.
— Учись. А потом приходи. Но без мамы. И без иллюзий.
Он встал. И ушёл. Без сцены. Без просьб.
Иногда любовь — это не остаться. А уйти. Чтобы однажды, возможно, вернуться другим.
