Ксения сидела в кресле посреди гостиной и размышляла о том, как же странно устроена жизнь. Половина её уже прожита, а есть стойкое ощущение, что ты не живёшь, а просто обслуживаешь чью-то чужую жизнь.
— Ксюш, где мои тёмные носки? — донёсся из спальни голос её супруга, Дмитрия.
Она закрыла глаза.
— В шкафу, на полке! — крикнула в ответ и тут же сама себя одёрнула: «Почему я кричу? Неужели он не может сам открыть и посмотреть?»
Но Дмитрий уже спускался по лестнице, на ходу застёгивая рубашку.
— Кофе будет готово? — спросил он, даже не удостоив её взглядом.
И вот тут что-то внутри неё щёлкнуло. Окончательно и бесповоротно.
— Сделай сам, — сказала Ксения.
Дмитрий остановился. Он посмотрел на неё так, будто она неожиданно заговорила на древнегреческом языке.
— Что ты сказала?
— Сделай себе кофе сам. У тебя есть руки, голова на месте, турка стоит на полке.
— Ксюш, я очень тороплюсь.
— А я, по-твоему, не тороплюсь? — Голос её слегка дрогнул. — Я что — не работаю? Я что — не устаю?
Он пренебрежительно пожал плечами, как будто это было очевидно.
— Ну ты же жена. Позаботься обо мне.
Ксения работала старшим менеджером. Дома она готовила, стирала, гладила, убирала. По выходным — на дачу под Житомиром, полоть грядки. Вечерами — перегладить бельё, подготовить всё к завтрашнему дню.
А Дмитрий? Дмитрий работал. И точка. Всё остальное — «это не его». Потому что он — мужчина, а она — женщина, и у каждого есть чётко разграниченные «свои обязанности».
— Понятно, — тихо произнесла она.
И пошла на кухню. Поставила турку на плиту. Снова.
В тот вечер, когда она вернулась домой после отчётного дня — измождённая, уставшая от бесконечных цифр и дедлайнов — Дмитрий сидел, развалившись перед телевизором.
— Ксюш, а что-нибудь на ужин есть? — спросил он, даже не оторвав глаз от экрана.
Она стояла в дверном проёме и просто смотрела на него. На этого человека, с которым они прожили целых двадцать лет. Который ни разу, ни единого раза не подумал: «А может, жена устала? Может, ей тоже хочется просто сесть и расслабиться?»
— Разогрей что-нибудь сам, — сказала она.
— Ксюш, ну я же даже не знаю, где что лежит.
— Дима, — её голос стал пугающе спокойным, — я прошу тебя: разогрей ужин сам. Я очень сильно устала.
Он обернулся. И на его лице появилось такое выражение, как будто она попросила его в одиночку построить мост через Днепр.
— Ты что, говоришь это всерьёз? Ксюш, я же мужчина! Я деньги зарабатываю, а кухня — это твоя обязанность. Я не собираюсь бегать по кухне, как какая-то домохозяйка!
Вот тут-то и случилось то самое. Перелом.
Она поняла: для него она — не любимый человек. Она — личная повариха, уборщица, прачка, которая к тому же приносит домой деньги.
Ксения пошла в спальню. Достала свой большой дорожный чемодан. И начала складывать туда вещи.
— Ксюш, ты куда? — Дмитрий стоял в дверях, и впервые за долгое время выглядел по-настоящему растерянным.
— Я ухожу, — сказала она, не останавливаясь.
— Куда ты собралась?
— К брату.
— Надолго?
Она подняла на него глаза. И произнесла те слова, которые копились в ней годами:
— Я устала тебя обслуживать, Дима. Я смертельно устала быть твоей прислугой.
Брат Роман встретил её в дверях своей квартиры, окинул взглядом чемодан и устало, но понимающе вздохнул:
— Наконец-то.
— Что — наконец-то?
— Наконец-то ты ушла от него, от этого твоего барина.
И это была чистая правда — барин. Ксения впервые подумала о Дмитрии именно в этом ключе. Барин. Которому нужна прислуга, а не равноправная жена.
Первый вечер у Романа был похож на детокс. Они сидели на кухне, пили ароматный чай с домашним печеньем.
— А когда ты последний раз с Димой о чём-то разговаривала? — спросил Роман. — Не о бытовых мелочах. О жизни, о мечтах?
Ксения задумалась. И не смогла вспомнить.
— Боже мой, — прошептала она, — мы же превратились просто в соседей по квартире. Он — «передай пульт», я — «ужин готов». И всё.
— Ксюш, а ты помнишь, какой ты была раньше? До того, как вышла замуж?
Вот это был удар под дых. Потому что Ксения совершенно не помнила. Совсем. Как будто та девушка — весёлая, увлечённая, мечтающая — просто испарилась. Растворилась. Превратилась в жену-мать-домохозяйку-работницу.
— Я… я не знаю, — растерянно ответила она.
— А я помню! — Роман подскочил и достал с полки старый фотоальбом. — Смотри сюда!
На старых фотографиях была совершенно другая Ксения. Глаза горят, улыбка настоящая, искренняя. В руках — мольберт, книги, краски.
— Ты же рисовала маслом! — воскликнул Роман. — У тебя настоящий талант был! Помнишь, как ты хотела поступить в художественную академию в Киеве?
— Дима сказал, что это несерьёзно, — машинально ответила Ксения. — Что нужно думать о стабильности и карьере.
— Дима сказал, Дима решил, Дима посчитал, — Роман покачал головой. — Ксюш, а ты сама-то что думала?
И тут Ксения не выдержала и заплакала. Не от горя — от жгучей злости. На себя. За то, что позволила. За то, что согласилась. За то, что двадцать лет прожила чужой, навязанной жизнью.
А что в это время происходило с Дмитрием?
Первые три дня он был абсолютно уверен: Ксения «покапризничает» и вернётся. Ну подумаешь, вспышка эмоций! Бывает же!
Он даже гордился собой: не стал унижаться, звонить, упрашивать. Настоящий мужик же!
Но на четвёртый день у него закончились абсолютно все чистые рубашки.
Дмитрий стоял перед шкафом и тупо смотрел на гору грязного белья. Как это стирать? Где кнопка включения у этой сложной машины? А порошок куда засыпать?
Он покрутил ручки, понажимал кнопки. Наконец машинка загудела.
Но когда Дмитрий её открыл… Его любимая, дорогая белая рубашка стала нежно-розовой. Оказывается, нельзя стирать белое с красным. Кто бы мог подумать?!
На работу пришлось идти в мятой рубашке. Коллеги удивлённо поглядывали, но предпочитали молчать.
Дома — ещё веселее. В холодильнике — абсолютная пустота. То есть совсем. Даже хлеба нет.
Дмитрий впервые в жизни отправился в супермаркет за продуктами. Вернулся с пакетом пельменей, батоном и майонезом. Пельмени варил сорок минут — думал, чем дольше, тем лучше. В итоге получилась неаппетитная каша.
К концу первой недели квартира выглядела как логово холостяка-разгильдяя. Грязная посуда горой, носки валяются везде, где попало, кровать никогда не заправлена.
— И как только Ксения всё это успевала? — думал Дмитрий, с тоской рассматривая бардак.
А ещё он вдруг осознал: ему невероятно скучно. Очень скучно. Раньше приходил домой — там Ксения, готовый ужин, какие-никакие разговоры (пусть о мелочах, но всё же). А теперь — звенящая тишина. Только телевизор и гнетущее одиночество.
На работе тоже стало сложнее. Коллеги привыкли, что Дмитрий всегда подтянут, рубашки идеально отглажены, костюм в порядке. А тут…
— Слушай, ты в порядке? — спросил его начальник. — Что-то ты в последнее время, мягко говоря, неважно выглядишь.
— Жена уехала к родственникам, — соврал Дмитрий.
— А-а, понятно. Тяжело одному-то, да?
Тяжело? Это было самым мягким определением!
Но самое страшное случилось на десятый день. Дмитрий заболел. Обычная простуда — высокая температура, сильный насморк, слабость.
Раньше в таких случаях Ксения приносила ему чай с мёдом, укутывала тёплым пледом, бегала в аптеку за лекарствами.
А теперь он лежал совершенно один, в грязной постели, и думал: «А если мне станет хуже? А если я серьёзно заболею? Кто будет обо мне заботиться?»
И тут до него с ужасом дошло: он полностью, катастрофически зависел от Ксении. Как беспомощный ребёнок от матери.
— Это же полная ненормальность, — прошептал он в пустую комнату.
Через две недели позвонила мать Дмитрия.
— Сынок, как твои дела? Ксения как?
— Да нормально, мам.
— А почему голос такой хриплый? И почему Ксения трубку не берёт?
Пришлось признаться.
— Что?! — Мать взвизгнула. — Как это ушла?! Почему она ушла?!
— Да ерунда какая-то. Обиделась, наверное.
— На что именно обиделась?!
И Дмитрий попробовал объяснить. Про кофе, про ужин, про то, что он «не домохозяйка».
Последовала долгая, оглушающая пауза.
— Сынок, — сказала мать очень, очень серьёзно, — а ты случайно не идиот?
— Мам?!
— Нет, я тебя серьёзно спрашиваю. Ты женщину, которая на тебе двадцать лет тащила весь быт, прогнал за то, что она устала тебя обслуживать? Ты вообще понимаешь, что ты наговорил?!
— Но ведь я зарабатываю больше!
— И она зарабатывает! И дом ведёт! И за тобой убирает! Сынок, ты же не инвалид! У тебя есть руки и ноги!
Дмитрий молчал.
— Слушай меня внимательно, — продолжала мать. — Если ты не образумишься — ты останешься один. Навсегда. Потому что в наше время женщины терпеть подобное не будут. И правильно сделают!
После этого разговора Дмитрий впервые в жизни серьёзно задумался. А что, если Ксения не вернётся? Что, если она найдёт другого мужчину?
И тогда ему стало по-настоящему страшно.
Роман сидел напротив сестры и смотрел, как Ксения рисует. Да-да, рисует! Впервые за двадцать лет. Простым карандашом, на обычном листке из блокнота, но… Боже, как горели её глаза!
— Знаешь, — сказал Роман, помешивая сахар, — а он звонил мне.
Ксения оторвалась от рисунка.
— Кто?
— Дмитрий. Спрашивал, как ты. Голос у него был какой-то потерянный.
— И что ты ему ответил?
— Сказал, что ты жива и здорова. И что, если он хочет поговорить — пусть звонит тебе сам.
Ксения кивнула и снова склонилась над листом. Рисовала старое окно. Деревенское, с резными наличниками. То самое, что помнила из своего детства у бабушки.
— Ксюш, — Роман помолчал. — А ты его простишь, если он придёт?
— Я не знаю, — честно ответила Ксения. — Я даже не понимаю, что значит «простить» в данном случае. Простить что? То, что он меня двадцать лет не видел как личность? То, что я для него — служанка, а не человек?
— А если он действительно изменится?
— Ром, — Ксения отложила карандаш. — А ты веришь, что люди вот так — раз, и поменялись?
— Не знаю. Но, может, стоит дать шанс?
— А может, не стоит тратить остаток жизни на эксперименты?
Тем временем у Дмитрия происходило что-то невероятное.
Он учился. В сорок семь лет! Купил книгу «Домоводство для начинающих» и изучал её с той же серьёзностью, как учебник по высшей математике.
«Глава первая. Правильная стирка белья». «Глава вторая. Приготовление простых блюд». «Глава третья. Генеральная уборка помещений».
Смешно? Да, наверное. Но Дмитрий не смеялся. Он осознал: всё это время он был инфантильным. Да-да, именно так. Взрослый мужчина, который не умеет сварить яйцо всмятку!
Первые блины были комом. Вернее, углём. Потом — чуть лучше. К концу второй недели он освоил яичницу и гречневую кашу. Маленькая, но настоящая победа!
И вот в один из вечеров, когда Дмитрий стоял у плиты и жарил котлеты (!) — по рецепту из интернета, — в дверь позвонили.
— Открывай, сынок, — раздался знакомый голос.
Мама. С полными сумками продуктов и с таким выражением лица, которое не предвещало ничего хорошего.
— Мам, я же говорил, что у меня всё в порядке.
— В порядке? — Она окинула взглядом квартиру. — Это ты называешь порядком?
И правда, выглядело всё специфически. Чисто, но как-то по-холостяцки. Как будто здесь живёт человек, который просто играет в «дом», а не живёт в нём.
— Садись, — сказала мама. — Поговорим серьёзно.
О, этот тон. Дмитрий помнил его с детства. Когда мама говорила «поговорим», это всегда означало серьёзный разбор его ошибок.
— Сынок, — начала она, наливая чай, — ты понимаешь всю степень того, что натворил?
— Мам, мы просто повздорили.
— Повздорили?! — Мама хлопнула ладонью по столу. — Дима, я Ксению двадцать лет знаю! Она же просто золото, а не женщина! И ты её за что?!
— Но ведь я зарабатываю больше, я же кормилец нашей семьи…
— Стоп. — Мама подняла руку. — Прекрати. Сейчас же прекрати нести эту чушь!
Дмитрий замолчал. Мама была явно в гневе — а это означало, что лучше помолчать.
— Слушай меня внимательно, — продолжала она. — Твой отец тоже был «кормильцем». Но он никогда не говорил мне: «Это не моё дело». А ты что сделал? Ты превратил свою жену в прислугу!
— Но…
— Но что?! Она работает наравне с тобой! Она зарабатывает! А дома — стирает, готовит, убирает. За кем? За великим барином, который, видите ли, «не домохозяйка»?!
Дмитрий молчал. В горле стоял комок.
— Знаешь, что мне Ксения сказала на прошлой неделе? — Мама смотрела на него пристально. — Что она не помнит, когда ты последний раз искренне спросил: «Как дела? Ты не устала? Чем тебе помочь?» Не помнит, Дима! За двадцать лет!
— Я не думал об этом…
— Вот именно! Ты не думал! — Мама встала. — А теперь думай. И быстро. Пока не стало слишком поздно.
— А если уже поздно?
— Может быть. — Мама пожала плечами. — Может, она уже поняла, что может жить без тебя. И неплохо жить.
— Что мне теперь делать?
— Для начала — измениться. По-настоящему. А потом пойдёшь к ней. Хоть на коленях. И будешь просить прощения. И объяснять, что ты всё понял. И доказывать, что способен быть мужем, а не чёрствым барином.
— А если она не поверит?
— Это будет её право. — Мама собрала сумку. — У неё теперь есть выбор. Чего раньше у неё не было.
После ухода матери Дмитрий долго сидел на кухне, смотрел в окно и размышлял.
На следующий день он отправился в магазин.
Не за пельменями. Он изучал сложные рецепты в интернете всю ночь. Покупал продукты для борща. Того самого, который Ксения готовила по воскресеньям.
Три часа он возился на кухне. Жарил, варил, пробовал. Получилось… ну, почти съедобно.
Потом убрался во всей квартире. По-настоящему. Пропылесосил, помыл полы, протёр пыль.
А вечером набрал номер Романа.
— Алло? — осторожно ответил брат.
— Ром, это Дмитрий. Можно мне с Ксенией поговорить?
Пауза.
— Подожди.
Ещё одна пауза. Очень длинная.
— Слушаю, — сухо сказала Ксения.
— Ксюш, — Голос его дрогнул. — Можно мне к вам приехать?
— Зачем?
— Поговорить. Я, я очень многое понял.
— Дима, если ты думаешь, что я вернусь, потому что ты научился варить пельмени…
— Нет! — перебил он. — Не поэтому! Я, Ксюш, я понял, что был неправ. Очень, очень неправ. И я хочу всё исправить.
Долгая тишина.
— Приезжай, — тихо сказала Ксения. — Но я ничего тебе не обещаю.
— Спасибо, — прошептал Дмитрий. — Огромное спасибо.
Он положил трубку и подумал: «А вдруг действительно поздно? А вдруг она уже приняла окончательное решение?»
Но нужно было ехать.
Дмитрий стоял у двери квартиры Романа с букетом ромашек — Ксения любила именно их, а не розы — и чувствовал себя как первоклассник перед первым в жизни экзаменом.
Дверь открыл Роман. Окинул его взглядом с ног до головы.
— Похудел, — констатировал он. — И выглядишь, мягко говоря, неважно.
— Где Ксения?
— На кухне. Занимается рисованием.
Рисованием?! Дмитрий удивился. Ксения не брала кисти в руки уже… да никогда он её рисующей и не видел!
Он прошёл на кухню. Ксения сидела к нему спиной, склонившись над альбомом. Волосы небрежно собраны в пучок, на плечах — старый свитер.
Она обернулась. И он увидел её глаза. Не усталые, не потухшие — а такие, как у той девушки, в которую он когда-то влюбился без памяти.
— Привет, — сказала она совершенно спокойно.
— Привет. — Он протянул ей ромашки. — Это тебе.
— Спасибо. — Ксения поставила букет в банку с водой. — Присаживайся.
Они сели друг напротив друга. Как на официальных переговорах.
— Я… — начал Дмитрий и сразу сбился. — Ксюш, я понял. В общем, я был законченным дураком.
— Да, был, — согласилась она без малейшей злости.
— Я научился готовить. Убираться. Стирать даже. — Он говорил быстро, словно боялся, что его не дослушают. — И понял, как это безумно тяжело — всё успевать. Работать наравне с тобой и вести при этом весь дом.
— Подожди. — Она подняла руку. — Я не злюсь. Правда. Я даже, наверное, благодарна. За то, что ты меня выгнал из моей зоны комфорта. Я поняла: я могу жить сама. И очень неплохо жить.
Дмитрий побледнел.
— То есть… ты не вернёшься?
— Я не знаю, — честно ответила Ксения. — Возможно, да. Но с одним условием.
— С каким?
— Если ты хоть раз в жизни скажешь что-то вроде «это женское дело» — я ухожу навсегда. Без разговоров.
— Я понял. — Дмитрий кивнул.
Полгода спустя они действительно жили по-новому. Готовили по очереди, убирались вместе, а по вечерам… разговаривали. О книгах, о планах, о мечтах.
— Знаешь, — сказала как-то Ксения, рассматривая свою новую, яркую картину, — хорошо, что я тогда ушла.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что иначе мы бы так и прожили. Ты — барином, я — твоей прислугой. До самой старости.
Дмитрий опустил голову.
А как вы думаете, друзья, если бы не звонок матери, наш «барин» Дмитрий смог бы сам осознать свою неправоту? И верите ли вы, что взрослый мужчина, который двадцать лет не брал в руки веник, способен измениться по-настоящему, или это был лишь временный страх потерять комфорт?
