Григорий не хотел ехать на кладбище. Не хотел стоять у могилы матери, которую не мог простить даже спустя двенадцать лет. Но дождливым апрельским утром он всё равно ехал туда — по настоянию жены, по инерции, по обязанности.
— Каждый год одно и то же, — сказал он, разглядывая капли на лобовом стекле. — Зачем мы продолжаем играть в эту игру?
Вера молча смотрела в окно. Уголок её рта дёрнулся, выдавая раздражение. За двадцать два года брака он выучил этот жест наизусть.
— Не начинай, — наконец произнесла она. — Ты сорок девять лет прожил, а ведёшь себя как обиженный подросток. Она была твоей матерью. И Свете нужно помнить бабушку.
Он хотел возразить, что двадцатиоднолетняя дочь вряд ли помнит бабушку, которая умерла, когда ей было девять. Но промолчал. Старый «Фольксваген», который он водил последние пять лет, свернул на узкую дорогу, ведущую к деревенскому кладбищу. Сердце сжалось от смутной тревоги, словно он переступал опасную черту.
Три часа спустя их машина снова стояла на стоянке у супермаркета в райцентре. Вера ушла за покупками, а Григорий курил, прислонившись к капоту. Он посмотрел на стеклянные двери магазина и подумал, что весь их брак был таким — стеклянным. Прозрачным и холодным.
— Григорий? Григорий Иванович? — раздался женский голос сбоку.
Он обернулся и замер, не веря глазам. Перед ним стояла Дарья. Та самая Дарья, которую он видел последний раз в 1996 году — свою невесту, которая утонула в пруду в день их свадьбы.
Давно было сказано, что смерть обладает странной притягательностью. В вечер, когда мир Григория раскололся, эта притягательность превратилась в невыносимую гравитацию, которая тянула его к тёмной воде деревенского пруда.
— Не может этого быть, — повторял он, стоя по колено в воде под крики деревенских женщин и мрачную решимость мужчин, которые баграми прочёсывали дно. — Дарья не могла утонуть. Она же собиралась замуж, она ждала этого дня… Как она могла?
— Сынок, пойдём домой. — Рука Марии Семёновны, его матери, легла на плечо, словно клещами сжимая. — Видно, случилось несчастье. Нельзя тебе тут.
Он помнил, как выкручивался из её хватки, как кричал что-то бессвязное, как его удерживали здоровенные мужики. Помнил первые дни после, когда шептали о самоубийстве, о позоре, о том, что невеста одумалась и сбежала, а то и хуже — что его мать что-то сделала. Мария ходила с высоко поднятой головой, давила слухи, утешала сына. А потом тело так и не нашли — река унесла, сказали все. Случается.
— Я всегда говорила, что эта девчонка не для тебя, — говорила мать вечерами, готовя ужин в их маленьком доме. — Городская, с причудами. Что с неё взять? Жили бы несчастливо. Вон Вера Ивановна, учительница новая, на тебя заглядывается. Хорошая, серьёзная.
Григорий её не слушал. Он работал трактористом от зари до заката, напивался, снова работал. Когда через семь лет женился на Вере, это было уже не жизнью, а существованием.
— Ты жива. — Григорий схватился за капот машины, чувствуя головокружение. — Как это возможно?
Дарья, стройная женщина в элегантном пальто, с седыми прядями в тёмных волосах, опустила глаза.
— Пойдём выпьем кофе. — Она кивнула на кафе через дорогу. — Я всё объясню.
— Я не могу. — Григорий указал на супермаркет. — Моя жена…
— Двадцать минут, Григорий. Двадцать минут за двадцать девять лет. Ты мне должен хотя бы это.
Когда они сели за столик, Григорий разглядывал её лицо, такое знакомое и одновременно чужое. Морщинки в уголках глаз, уверенность в жестах. Это уже не была та робкая девушка из его воспоминаний.
— Я не утонула, — сказала она тихо. — И не пыталась покончить с собой. Я просто… убежала.
— Убежала? — холод полз по позвоночнику. — От меня? От нас?
— От твоей матери. — Дарья смотрела прямо в глаза. — Она приходила ко мне за день до свадьбы. Сказала, что если я выйду за тебя замуж, она сделает нашу жизнь адом. Что ты её единственный сын, её опора. Что она никогда не позволит тебе уехать. А если я не исчезну… — Дарья сделала паузу. — Она сказала, что у неё есть связи, что меня могут найти в канаве. Это были дикие девяностые, Григорий. Я поверила.
— И ты просто сбежала? — в его голосе звучала боль. — Даже не поговорив со мной?
— Мне было восемнадцать, я боялась. Она предложила план — имитировать несчастный случай. Я оставила одежду у пруда, а сама уехала на первом автобусе к тётке в Луцк, — Дарья вздохнула. — Не проходит дня, чтобы я не пожалела об этом. Но тогда казалось, что другого выхода нет.
Григорий сидел оглушённый. Похоронил любовь, прожил жизнь в холодном браке. Ради чего? Из-за страха матери потерять сына?
— У тебя есть семья? — спросил он, сам не зная, хочет ли услышать ответ.
— Муж и двое детей. — Она слегка улыбнулась. — Счастливый брак. Я учитель музыки… А ты?
— Дочь. Двадцать один год. Жена — учительница… — Он не мог сказать «счастлив». Ложь застряла бы в горле.
Когда Света родилась в 2004 году, Григорий думал, что это изменит всё. Крошечное существо с его глазами должно было наполнить смыслом бесцветную жизнь. Но между ним и Верой уже была пропасть, которую не мог преодолеть даже ребёнок.
— Что ты хочешь от меня? — кричала Вера, когда Свете было три. — Я учительница, я устаю! Почему ты не можешь хотя бы раз приготовить ужин? Помыть полы? Постирать? Почему всё на мне?
— Я работаю в поле целыми днями, — бурчал он в ответ. — Я еле ноги домой волоку.
Правда была в том, что он не хотел. Не хотел этого дома, этого брака, этих серых будней. Спасала только работа, где можно было не думать, и Света — единственное яркое пятно в блёклой жизни.
Мария Семёновна была непробиваема. Она занималась внучкой, руководила их жизнью, выстроила вокруг сына такие стены, что ни один лучик не проникал. Когда она умерла от инфаркта в 2013-м, Григорий испытал лишь смутное облегчение, а потом — острое чувство вины за это облегчение.
А в 2017 году Вера заявила, что им нужно переехать в город.
— Ты хочешь, чтобы Света гнила в этой деревне? Ей тринадцать, ей нужна нормальная школа, перспективы! Я получила предложение работать в городской гимназии. Это наш шанс!
Он долго сопротивлялся, но сдался. Мать умерла, деревня умирала, работы становилось всё меньше. Может быть, это был их шанс начать заново?
Но в городе стало только хуже. Маленькая двухкомнатная квартира, работа грузчиком в супермаркете, вечные упрёки жены, отчуждение дочери-подростка. Света закончила школу, поступила в университет, у неё появилась своя жизнь. А Григорий плыл по течению, чувствуя себя лишним в этом бетонном мире.
— Я должен идти, — Григорий посмотрел на часы. — Вера будет искать меня.
— Ты счастлив? — внезапно спросила Дарья, и в её голосе прозвучало что-то от той юной девушки, которую он когда-то любил.
Он посмотрел ей в глаза и почувствовал, как сердце защемило.
— Нет, — ответил он честно. — С того дня, как ты исчезла, я не был по-настоящему счастлив.
Дарья коснулась его руки.
— Мне жаль. Правда жаль. Я думала о тебе все эти годы, о том, что мы могли бы иметь… — она замолчала. — Но твоя мать не оставила мне выбора.
— Она забрала у меня жизнь. — Григорий почувствовал, как в груди поднимается волна ярости. — И я ухаживаю за её могилой, исправно, каждый год…
— Ты говоришь, как живёшь. — Дарья покачала головой. — В прошедшем времени. Но ты жив, Григорий. И это твоя жизнь. Не её.
Он вышел из кафе с тяжёлым сердцем. Дарья дала ему свой номер телефона, но он знал, что никогда не позвонит. Она была счастлива, у неё была своя жизнь. А он — призрак, застрявший между прошлым и настоящим.
Вера ждала у машины, закипая от злости.
— Где ты был? — она сверлила его взглядом. — Я искала тебя повсюду! Мы опаздываем к Свете!
Григорий смотрел на неё, видя всю пустоту их отношений, все годы взаимных обвинений и молчаливой неприязни. И внезапно ясно понял, что больше не может.
— Я встретил Дарью, — сказал он спокойно.
— Какую Дарью? — Вера нахмурилась, накручивая ремешок сумки на палец — привычка, которая всегда его раздражала.
— Мою невесту. Ту, которая якобы утонула в день нашей свадьбы. — Он смотрел, как расширяются глаза Веры. — Она жива. Всегда была жива. Моя мать запугала её, заставила инсценировать несчастный случай и сбежать.
Вера побледнела.
— Не говори глупостей. Зачем твоей матери…
— Чтобы не потерять контроль надо мной. — Григорий чувствовал странное облегчение, словно тяжёлый груз наконец упал с плеч. — А потом она подтолкнула меня к браку с тобой. И я согласился. Потому что мне было всё равно.
— Что ты такое говоришь? — Вера схватила его за руку. — Люди смотрят! Ты с ума сошёл?
— Нет, я наконец прозрел, — он высвободил руку. — Двадцать два года, Вера. Двадцать два года я живу, как мёртвый. И ты тоже. Мы оба знаем, что нашему браку конец. Возможно, его никогда и не было.
— А как же Света? — лицо Веры исказилось. — Она не заслужила такого отца!
— Света взрослая. Она поймёт, — Григорий вздохнул. — Я уезжаю, Вера. Возвращаюсь в деревню. Начну всё заново. Дом пустует, земля ждёт. Я отдам тебе квартиру, буду помогать деньгами. Но я больше не могу так жить.
Через месяц Григорий стоял на пороге старого деревенского дома, глядя на заросший сад. Крыша требовала ремонта, стены — покраски, огород — заботливых рук. Работы было много. Настоящей, честной работы.
Он разложил инструменты на веранде и впервые за долгие годы почувствовал покой. Палыч, сосед, обещал помочь с крышей. В деревне осталось всего пятнадцать жилых домов, молодёжь давно уехала. Но земля была всё такой же плодородной, река — чистой, а воздух — сладким.
Телефон завибрировал в кармане. Вера. Они всё ещё обсуждали детали развода, делили вещи. Света звонила регулярно, поначалу обвиняла, потом — пыталась понять. В последний раз даже пообещала приехать на лето, помочь с садом.
Он не ответил на звонок. Вместо этого вышел на берег реки и долго смотрел на воду, которая когда-то унесла его мечты. Вода была прозрачной, спокойной. Она ничего не забрала — это сделали люди.
— Ты была жива, а я похоронил тебя, — прошептал он, вспоминая лицо Дарьи. — А потом похоронил и себя.
Григорий зачерпнул холодную воду ладонью и умыл лицо. Он чувствовал странную лёгкость. Не счастье — до него было ещё далеко. Но ощущение, что жизнь ещё не закончена. Что, может быть, в сорок девять лет она только начинается.
Возвращаясь к дому, он остановился у могилы матери. Белый памятник с фотографией сурово смотрел на него.
— Почему, мама? — спросил он тихо. — Неужели твой страх одиночества стоил трёх сломанных жизней?
Ветер шелестел в листьях, но ответа не было. И никогда не будет.
Он повернулся спиной к кладбищу и пошёл домой. Завтра предстоял долгий день — начиналась новая глава его жизни, и на этот раз он собирался прожить её по-настоящему.
Как думаете, мог бы Григорий узнать правду раньше? И что бы вы сделали на его месте, если бы узнали, что близкий человек так манипулировал вашей жизнью?
