— И куда это ты нарядилась? — Голос Галины Павловны звучал настолько осуждающе, что сразу портил настроение.
Елена тяжело вздохнула, застегивая свою сумку. Внутри все сжалось от знакомой материнской интонации, которая предвещала лишь одно — очередной изнурительный допрос.
— На работу, мам, — ответила Елена, стараясь сохранять спокойствие.
— На какую еще работу?! — взвилась Галина Павловна, ее голос моментально взлетел вверх. — У тебя сегодня нет смены по графику! Я помню это! Куда ты собралась, а ну-ка немедленно признавайся?
Елена обернулась к матери. Та стояла прямо в дверном проеме, скрестив руки на груди в неприступной позе.
— Меня попросили выйти на подмену в наш магазин. Деньги лишними никогда не бывают, — спокойно объяснила Елена.
— Врешь ты все! — выкрикнула мать, делая шаг вперед. — Думаешь, я такая дура? На гулянки с ухажерами собралась! Неблагодарная! Я тебя вырастила, всю жизнь тебе посвятила, а ты мне так нагло врешь в глаза!
Галина Павловна разошлась не на шутку. Ее лицо мгновенно налилось красным цветом.
Елена посмотрела матери прямо в глаза. В этом взгляде было столько усталости, столько накопившейся за годы боли, что на мгновение Галина Павловна замолчала.
— Можешь пойти вместе со мной, если не веришь, — тихо произнесла Елена и, не дожидаясь ее ответа, решительно вышла за дверь.
Елена слышала, как мать что-то кричит ей вслед, но слов уже было не разобрать.
По дороге на работу мысли Елены метались, как птицы в тесной клетке. Двадцать четыре года. Ей уже двадцать четыре года, а она живет под таким тотальным контролем, будто ей всего двенадцать. Это же совершенно ненормально, думала Елена, обходя лужу на тротуаре. Другие девушки ее возраста давно живут отдельно, строят свою карьеру, свободно встречаются с парнями. А что она? Она даже в университет не смогла поступить.
Это воспоминание кольнуло острой болью. Тогда Елена так сильно мечтала о педагогическом факультете. Готовилась, сдала экзамены, даже прошла по проходным баллам. Но мать устроила такую истерику, такой чудовищный скандал, что Елена сдалась.
— Зачем тебе этот институт? Будешь шляться неизвестно где, как все эти развязные студентки! А я? Кто обо мне позаботится? — кричала тогда Галина Павловна.
И Елена уступила. Привычно сдалась под мощным напором матери.
Именно мама устроила ее в продуктовый магазин, расположенный у самого дома. Пять минут пешком, не больше.
— Чтобы я точно знала, где ты находишься, — говорила Галина Павловна.
И приходила проверять. Регулярно. Мать могла заявиться в любой момент смены под предлогом покупки молока или хлеба, но на самом деле — чтобы убедиться, что дочь находится на своем рабочем месте.
А ведь все началось гораздо раньше. Елена помнила себя подростком. Из дома в школу и обратно — строго по секундомеру. Мать засекала время. Опоздание всего на две минуты превращалось в допрос с пристрастием: где была, с кем разговаривала, почему задержалась. Желание погулять с одноклассниками после уроков? Мгновенный скандал. Приглашение на день рождения к подруге? Часовые уговоры, слезы, и в итоге — твердый отказ.
— Мало ли что там будет на этих ваших сомнительных вечеринках, — отрезала мать.
Елена толкнула тяжелую дверь магазина. Знакомый звук колокольчика, приятный запах свежей выпечки из соседнего отдела. Она прошла в подсобку, переоделась в рабочую форму и вышла в торговый зал.
Как-то незаметно для себя она просто смирилась с таким положением вещей. День за днем, год за годом. Расставляя товар на полках, Елена украдкой наблюдала за своими коллегами. Маша и Света, две девушки примерно ее возраста, оживленно обсуждали планы на приближающиеся выходные.
— В субботу обязательно идем в то новое кафе, — щебетала Маша. — А потом в кино на поздний сеанс!
— Отлично! — поддержала Света. — А в воскресенье можем просто прогуляться по парку, если погода будет хорошая.
Елена отвернулась. У нее в планах на выходные были только дом и мать. Как всегда. Уборка, готовка, просмотр телевизора под бдительным взглядом Галины Павловны.
Прошло два дня. Утро выходного дня началось с совместного завтрака. Елена механически жевала овсянку, полностью погруженная в свои мысли. Бунт, который зрел в ней последние недели, наконец-то оформился в конкретное, четкое желание.
Галина Павловна резко постучала рукой по столу. Елена вздрогнула, ложка едва не выпала из рук.
— О чем это ты задумалась? Лицо такое, будто тебе на ногу наступили. А ну-ка, давай, рассказывай! — требовательно произнесла мать.
Елена подняла взгляд. Сердце забилось быстрее, пропустило удар, потом еще один, во рту моментально пересохло. И слова вырвались сами по себе:
— Я хочу жить отдельно.
Тяжелая, давящая тишина внезапно окутала кухню. Лицо Галины Павловны стало наливаться краской. Сначала оно было розовым, потом алым, затем багровым.
— Отдельно? Ты? Да ты хоть понимаешь, что ты говоришь! — выдохнула мать, когда обрела способность говорить. — Только здесь, под моей защитой, ты будешь в полной безопасности! Без меня ты просто пропадешь! Мир жесток, мужчины все подлые обманщики…
— Мам, но другие как-то же живут… — попыталась возразить Елена, но мать жестко перебила ее.
— Если ты еще хоть раз заикнешься о том, чтобы уйти, — голос Галины Павловны стал тихим и угрожающим, — я тебя просто запру в этой квартире. Никуда выпускать не буду вообще. Поняла? Ты меня поняла?!
Елена смотрела на мать широко раскрытыми глазами. По щекам потекли слезы, которые она даже не пыталась сдержать.
— Почему? — прошептала она сквозь слезы. — Почему ты так поступаешь со мной? За что?
Галина Павловна откинулась на спинку стула. На ее лице появилось странное выражение — смесь злости и какого-то болезненного удовлетворения.
— Да ни за что. Я тебя, вообще-то, для себя рожала, а не для того, чтобы ты слонялась где попало. — произнесла она. — Поэтому ты обязана быть рядом. Постоянно.
Елена застыла. Эти слова обрушились на нее, как ледяной водопад. Для себя родила. Не от большой любви, не от желания дать новую жизнь. Для себя. Как вещь. Как собственность или послушную собаку…
Галина Павловна фыркнула и поднялась из-за стола. Не говоря больше ни слова, она удалилась в другую комнату, оставив Елену одну переваривать услышанное.
…Следующие два дня Елена вела себя безупречно. Никаких возражений, никаких попыток спорить. Галина Павловна постепенно оттаяла, решив, что дочь, наконец, усвоила урок. Она даже позволила себе пару раз улыбнуться и похвалить Елену за очень вкусный ужин.
Но внутри Елена уже все твердо решила. Перед очередной сменой она тайком сложила в свою сумку паспорт и те небольшие деньги, которые удалось спрятать от всевидящего ока матери. Деньги она копила в строжайшей тайне, старательно пряча купюры под матрасом.
После окончания смены Елена не пошла домой. Она направилась прямиком в кабинет управляющего.
— Виктор Сергеевич, — начала она, едва сдерживая волнение и дрожь в руках, — мне необходимо уволиться. Прямо сегодня. Без всякой отработки. Пожалуйста, помогите мне.
Управляющий удивленно поднял брови. Елена была очень хорошей работницей, никогда не опаздывала, не прогуливала.
— Что стряслось, Елена? — спросил он с искренним беспокойством.
Елена замялась, потом коротко, сбивчиво рассказала о ситуации дома. О матери, которая контролирует каждый ее шаг, о невозможности жить своей, взрослой жизнью.
Виктор Сергеевич задумался, потом предложил решение:
— Слушай, у нас есть филиал на другом конце города. Могу перевести тебя туда. Зарплата та же, условия работы хорошие. И матери придется очень постараться, чтобы тебя там найти.
Елена с огромной благодарностью согласилась. Из магазина она вышла уже с новым трудовым договором. Потом быстро нашла себе жилье. Комната за две тысячи гривен в месяц — не роскошь, но на первое время вполне сойдет.
На автобусной остановке Елена достала телефон, сломала и выбросила старую сим-карту. Новую она купит завтра. Старый номер знала только мать и пара человек с прежней работы… Все…
…Вот уже целая неделя, как Елена жила в общежитии. Маленькая комната с облупившимися обоями казалась ей настоящим дворцом. Здесь она могла просыпаться, когда хочет, есть, что хочет, и главное — дышать свободно.
Иногда рука сама тянулась к телефону. Привычка отчитываться матери о каждом своем шаге въелась глубоко и надолго. Но Елена сдерживала себя. Она знала: стоит только позвонить, и мать найдет ее, устроит скандал, и, возможно, даже заставит вернуться.
Было страшно и непривычно. Одиночество иногда накатывало волной, заставляя сомневаться в правильности принятого решения. Но потом Елена вспоминала те страшные слова: «Для себя родила». И понимала — она сделала единственно верный выбор.
Оставаться в той квартире, под гнетом материнского контроля, она больше не могла. Это была не жизнь, а медленное, мучительное существование.
Теперь у нее был реальный шанс начать жизнь заново. Научиться жить для себя, а не для удовлетворения болезненной потребности матери в тотальном контроле. Это было трудно, порой невыносимо трудно. Но Елена знала — другого пути у нее просто нет. Она должна прожить свою жизнь.
Эта история, к сожалению, очень типична для тех, кто вырос под гиперопекой. Порой единственным выходом становится полное, радикальное бегство, как это сделала Елена, чтобы наконец-то получить возможность дышать.
