Евгения медленно покачивала детскую коляску, хотя в душе хотелось закричать так, чтобы соседи и сверху, и снизу услышали. Илья спал прерывисто — каждые десять минут просыпался, слегка хныкал и требовал маминого внимания. Но его плач оставался невинным, в отличие от голоса Любови Ивановны за спиной — уверенного, громкого и полным упрёков в том, что «всё не так и не так».
— Если бы ты не уткнулась всё время в ноутбук и телефон, малыш спал бы спокойно, — с укором проговорила свекровь, поправляя браслет на тонком запястье. — Я же говорила, Евгения, с первых дней давать укропную воду. А ты в интернете начиталась всякой ерунды.
Евгения стиснула зубы:
— Любовь Ивановна, я программирую, а не травница. Вы серьёзно предлагаете лечить ребёнка настоем укропа? — спокойно спросила она, хотя внутри бурлила ярость.
— Вот именно, «программистка», — фыркнула та. — А у моей соседки Зина два высших, и она всё равно маму слушает. Потому что опыт мамы важнее твоего Google.
В дверях робко появился Михаил, супруг Евгении. Он стоял, словно школьник на выговоре, и, кажется, искренне молился, чтобы никто не позвал его в спор.
— Миша, скажи жене, что она себя доводит и малыша мучает! — громко распорядилась свекровь, махнув рукой. — И не удивляйся, если она потом и квартиру профукает, как нервы.
Евгения развернулась к мужу:
— Михаил, а ты хоть слово скажешь связное? Или опять будешь изображать из себя фон для спора?
— Ну… — он почесал затылок. — Может, мама и права… Я не знаю… Саша, давай жить мирно?
— «Давай жить мирно»? — всхохотала Евгения, но смех получился хриплым. — Ты мне что, кот Леопольд? Мирно жить с женщиной, которую выживают из родного дома?
— Не начинай, — Михаил сделал шаг вперёд, но отшатнулся, когда Евгения подняла руку.
— Ах нет? — она прищурилась. — То, что ты уже третий раз за месяц слышишь от мамы «перепиши квартиру на меня» — это что, бабушкина забота?
Любовь Ивановна выпрямилась:
— Я о вас забочусь! Если что-то случится, сын с ребёнком хоть где-то окажутся. А то кому квартира достанется? Твоим родителям, которые на похороны не приедут?
Евгения сжала ручку коляски, пока костяшки не побелели:
— Любовь Ивановна, ещё слово о «переписать» — и я звоню нотариусу. Только не для перекладывания квартиры, а чтобы завещание на себя оформить.
— У-у-у, — свекровь развела руками. — Миша, ты слышишь? Что за женщина тебе досталась! И квартира ей мала, и муж!
— Мам, да успокойся… — вяло промурлыкал Михаил.
— Знаешь, — хмыкнула Евгения, — мне тебя действительно мало. Мужик, который молчит, пока его мама грызёт жену, — это не мужик, а мебель.
— Саша, не провоцируй, — сдавленно сказал он.
— Нет, это вы закончили провоцировать, — холодно отрезала она. — Слушайте внимательно: у вас есть ровно час, чтобы собрать вещи и уйти. Вместе или по отдельности — без разницы.
Любовь Ивановна резко вскочила:
— Это что, угроза?!
— Ультиматум, — спокойно ответила Евгения.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Только Илья во сне тихо всхлипнул. Евгения наклонилась, пригладила покрывало на сыне и прошептала:
— Спи, малыш. Мамина оборона скоро закончится.
— Саша, ты не имеешь права! — раздался протест свекрови. — Квартира нажита в браке!
— Ошибаетесь, — сказала Евгения, выпрямившись. — Квартира оформлена до брака. Моя собственность, документы со мной. Если хотите, к утру развешу их в подъезде.
Свекровь обернулась к сыну:
— Миша, скажи хоть что!
— Я… я… — он заикался. — Саша, давай без крайностей?
— Миша, ты свободен. — Её голос прозвучал как вердикт. — Мама твоя тоже. У вас час.
Евгения уселась на пол рядом со шкафом и аккуратно сворачивала в рулончики его рубашки, пропитанные стойким запахом пива и мужского дезодоранта. Каждая вещь напоминала уют вчерашнего дня, но сейчас вызывала лишь отвращение.
— Это что за хоспис для моей одежды? — послышался голос из-за спины.
Евгения не обернулась:
— Это упаковка для тех, кто покидает гнездо. Собирайся, Миша. Мама ждёт тебя в своём уютном гнёздышке.
Он суетливо бегал по комнате, засовывая в пакеты футболки и брюки.
— Мы можем поговорить? — наконец с тихим отчаяньем спросил он.
— Мы уже говорили, — отрезала она. — Вчера, когда ваша самая любимая женщина пыталась сделать меня нищей с малышом на руках, а ты молчал.
— Мамы жизнь тяжела была… — он запнулся, пытаясь оправдаться.
— А теперь вы тащите меня за собой? — в глазах Евгении вспыхнул гнев. — Я не твоя марионетка. Порви этот пуповину.
Михаил замолчал. В этот момент в дверной звонок ударили вновь.
— Вот и она, — сухо сказала Евгения и распахнула дверь.
Любовь Ивановна влетела, как шторм, с ярким пакетом пирожков и лицом, полным обиды:
— Доченька, зачем так? Я же помогать пришла!
— Правда? — подняв бровь, ответила она. — Тогда почему я чувствую себя в осаде?
— Ты неблагодарная! — почти кричала свекровь. — Я для вас всё делала, а ты меня выгоняешь!
— Целовать ноги учат в иных заведениях, — спокойно сказала Евгения. — Здесь я хозяйка.
— Давайте сядем и обсудим, — взмолился Михаил, встав между ними.
— «Обсудим»? — рассмеялась она. — Ты переговорщик между враждующими государствами? Может, ООН подключим?
— Я серьёзно! — голос мужа звучал надрывно.
Евгения вдруг замолчала, села за стол и строго посмотрела на него:
— Михаил, один вопрос: кто для тебя важнее — я с сыном или мама? Только без «и тех, и других». Так не бывает.
— Э-э… — он коснулся затылка. — Ты ставишь меня в тяжёлое положение…
— Нет, — тихо улыбнулась она, вставая и подходя вплотную. — Это ты сам себя туда поставил. Хватит.
Она вытащила телефон и набрала число:
— Здравствуйте, это Евгения Чернова. Срочно нужен семейный адвокат… Да, консультация и подача на развод…
— Саша! — закричал Михаил. — Ты что творишь?!
— Я защищаю себя и Илью, — спокойно ответила она, кладя трубку. — Собирайтесь. Оба.
Свекровь распахнула рот, но Евгения подняла руку:
— Не начинайте. Вы сами выбрали войну — я лишь подписываю документы.
Телефон звонил без остановки: сначала Михаил, потом Любовь Ивановна, затем снова Михаил с голосовыми сообщениями, где просил, умолял, ругался. Евгения сидела за столом, обхватив кружку с остывшим чаем, и слушала приглушённое шипение на плите — забытая сковородка вскипела.
Она устала до предела — не за один день, а за долгие годы.
Илья мирно дремал в соседней комнате, а Евгения снова и снова проговаривала в голове свой монолог:
«Я больше не твоя жена. И не твоя дочь, Любовь Ивановна. Всё. Закрыто.»
В дверь вновь настойчиво стучали — сначала по одному, потом без пауз, почти требовательно.
— Саша, открой! — голос Михаила был полон отчаяния.
Она не спеша подошла к замку и в глазок увидела их обоих: он и его мать, с привычными вещами и разбитыми надеждами. Любовь Ивановна с «боевой» сумкой через плечо, Михаил с помятым лицом и кругами под глазами.
— Вы опять? — холодно спросила Евгения, открывая дверь.
— Ты похитила меня и внука! — взвилась свекровь.
— Похитила? — удивлённо подняла брови Евгения. — Любовь Ивановна, вы себя слышите?
— Разрушаешь семью! — продолжила та.
Евгения громко рассмеялась, так что смех эхом разнёсся по подъезду:
— Без вас я дышу впервые за три года! А ваш «глава семьи» сначала носки не убивает, а теперь и домашний терроризирует.
— Саша, прошу… — Михаил вымолвил, но свекровь вцепилась в него, не отпуская.
Евгения вздохнула, достала телефон и включила запись:
— Только шаг, и я вызову полицию. Попытка давления — ваше ключевое преступление.
— Как ты смеешь?! — крикнула свекровь и попыталась выхватить телефон.
Михаил оттащил её, и Евгения захлопнула дверь, заперев замок.
— Саша, я… я всё исправлю… — голос раздался из-за двери.
Она прижалась лбом к холодному дереву и тихо сказала:
— Поздно, Михаил.
В ушах еще долго звенел топот их шагов, удаляющихся вниз по лестнице. Евгения подошла к зеркалу в прихожей и внимательно рассмотрела себя: бледное лицо, опухшие глаза, но в них — необычный, твёрдый блеск.
— Привет, новая жизнь, — прошептала она себе и впервые за долгое время улыбнулась.
Через два месяца суд официально подтвердил за Евгенией право собственности на квартиру и опеку над Ильёй. Михаил звонил ещё пару раз, писал сообщения с «давай помиримся» и «я всё исправлю». Любовь Ивановна долго устраивала семейные советы у соседей, обвиняя её в корысти.
Но Евгения уже не реагировала. Она сидела на кухне в тишине, кормила сына с ложечки и думала: впервые за долгое время никто не дергает и не требует уступок.
Свобода оказалась не такой страшной, как казалась раньше.
А вы когда-нибудь оказывались перед выбором — защищать себя и своих детей или мириться ради чужих забот? Как бы вы поступили на месте Евгении?
