Валентина появилась в дверях квартиры молодых в среду, с двумя огромными чемоданами.
— Приехала вам помогать! — объявила она с порога, не спрашивая разрешения, с широкой, довольной улыбкой. — Знаю, как молодым всегда нелегко первое время, а я — мать. Кому, как не мне?
Ирина стояла в прихожей их харьковской квартиры, смотрела на эти чемоданы и ощущала: всё, накрыло.
— Мама, — Александр растерянно переминался с ноги на ногу, — ты же обещала погостить буквально пару дней.
— Ну да, погощу! А потом посмотрим, как пойдёт. У меня же своя квартира в Полтаве, сдам её, деньги пойдут. А тут вам буду помогать. Всем будет только польза!
Ирина молчала. Она очень хотела сказать: «Нет. Спасибо большое, но нет». Но слова застряли где-то в горле. Потому что Валентина уже прошла в комнату, уже оглядывалась, уже ощупывала шторы:
— Ой, ну что это за шторы? Ирочка, милая, где ты такую ткань нашла?
Прошла всего одна неделя — а Ирина уже совершенно не узнавала свою квартиру. Валентина переставила мебель, выбросила половину комнатных цветов, повесила на кухне странный портрет какого-то морского капитана.
— Валентина Сергеевна, — очень осторожно начала Ирина, — можно я верну диван на то место? Просто мне так гораздо привычнее.
— Ирочка! — свекровь всплеснула руками. — Ты же молодая, тебе привыкнуть — легко и просто. А мне в моём возрасте спина будет болеть, если я неудобно сяду. Потерпи чуть-чуть, милая!
Потерпи.
Это слово звучало в квартире всё чаще и чаще.
Потерпи — когда Валентина Сергеевна критиковала её еду. Потерпи — когда указывала, как нужно вытирать пыль. Потерпи — когда заходила в спальню без единого стука и начинала давать советы, куда лучше повесить выстиранное бельё.
— Саш, — шептала Ирина вечером, прижимаясь к мужу, — я больше не могу. Она меня доведёт до нервного срыва.
— Это же моя мама, — отвечал он устало. — Потерпи немного. Она скоро сама уедет.
Но мама не уезжала.
Через две недели ситуация достигла критической точки.
Ирина готовила ужин. Тушила курицу с овощами — Саша такое обожал. Валентина вошла на кухню, понюхала воздух, поморщилась:
— Что это ты готовишь?
— Курицу.
Свекровь демонстративно отодвинула Ирину от плиты, открыла крышку кастрюли.
— Господи, да ты её просто пережарила! Сейчас я быстро всё исправлю.
— Не надо! — вырвалось у Ирины. — Я сама справлюсь!
— Сама?! — Валентина выпрямилась, посмотрела на неё колючим взглядом. — Милая моя, ты хоть знаешь, как правильно тушить курицу? Или тебя твоя мама не научила?
Ирина сжала половник.
— Моя мама умерла, когда мне было пятнадцать лет.
— Ну вот видишь! — свекровь развела руками. — Потому ты и не умеешь готовить толком. Ничего, я тебя научу. Быстро!
Что-то внутри Ирины окончательно щёлкнуло.
— Знаете что, Валентина Сергеевна, — Ирина положила половник на плиту, повернулась к свекрови, — я больше не останусь с вами под одной крышей.
Валентина замерла.
— Что ты сказала?
— То, что вы услышали. Либо вы срочно уезжаете, либо ухожу я.
— Саша! — взвизгнула свекровь. — Саша, ты слышал это?!
Александр вбежал на кухню, бледный:
— Что случилось?!
— Твоя жена меня выгоняет! — Валентина прижала руки к груди. — Родную мать! Которая приехала, чтобы вам помогать!
— Ира, — Александр растерянно посмотрел на жену. — Что происходит?
— Происходит то, что я устала быть прислугой в собственном доме, — ответила Ирина твёрдо. — Устала слушать, что я всё делаю неправильно. Устала от того, что меня не спрашивают — меня просто ставят перед фактом!
После этого скандала не наступила тишина. Началась война.
Холодная, молчаливая, изматывающая.
Валентина демонстративно не разговаривала с Ириной. Проходила мимо — задрав подбородок, будто мимо пустого места. Готовила себе строго отдельно. Садилась за стол, когда молодые уже заканчивали ужин.
— Мам, ну хватит уже, — Александр пытался примирить их. — Давайте просто поговорим нормально.
— О чём мне разговаривать с человеком, который меня, родную мать, выгоняет?! — Валентина прижимала платок к глазам.
Ирина молчала. Потому что любое её слово мгновенно превращалось в новый, грандиозный скандал.
Валентина звонила своей дочери Людмиле каждый вечер. Громко. Специально громко — чтобы Ирина слышала каждое слово.
— Людочка, родная! Ты даже не представляешь, как мне здесь плохо! Живу, как совершенно чужая в этом доме. Нет, нет, Сашенька-то хороший, просто жена его. Ох, не буду я ничего рассказывать! Не хочу портить ваши отношения! Но ты сама всё понимаешь.
Ирина сидела на кухне и думала: сколько ещё это может продолжаться?
А потом Людмила начала приезжать.
Сначала одна — с жалобным лицом, тяжкими вздохами и намёками:
— Ирочка, мама ведь старается исключительно для вас. Может, не стоит быть такой резкой? Она же всё делает от огромной любви, ты же понимаешь?
Ирина не понимала. Какая любовь? Та, которая вламывается без стука? Переделывает твою жизнь под себя? Указывает, как тебе дышать?
— Люда, я истощена, — сказала она честно. — Я не могу больше.
— Ну потерпи совсем немножко! — Людмила взяла её за руку. — Мама скоро успокоится, привыкнет к новой роли.
Не успокоилась.
Потом Людмила стала приезжать со своим мужем, Антоном. Высоким, грузным мужчиной с басом и привычкой командовать всеми вокруг.
— Слушай, Ир, — сказал он однажды, развалившись на их диване, — ты чего маму так обижаешь? Она же для вас старается!
— Антон, это наша семья, — попыталась вступиться Ирина. — Мы справимся сами.
— Сами?! — он усмехнулся. — Молодые, неопытные вы ещё! Вам только кажется, что вы сами. А на деле без маминой помощи вы развалитесь через год!
Александр молчал.
Сидел рядом и молчал, пока чужой мужик указывал его жене, как ей жить.
Атмосфера в квартире стала просто невыносимой.
Валентина теперь не просто критиковала — она начала саботировать. Переставляла вещи Ирины. Выбрасывала продукты — «испортились, я проверила». Стирала вместе белое с цветным — «ой, забыла разделить».
— Саш, ты не видишь?! — шептала Ирина ночью. — Она же делает это специально!
— Мама просто очень устала. Возраст. Рассеянность, — оправдывался он.
— Рассеянность?! Александр, это делается нарочно!
— Не кричи, она услышит.
Ирина замолчала. Потому что поняла самое главное: он боится. Боится мамы гораздо больше, чем любит свою жену.
А потом произошло просто вопиющее безобразие.
Ирина пришла с работы уставшая, голодная. Достала из холодильника свой контейнер с обедом — специально утром готовила, чтобы разогреть вечером.
Контейнер был пуст.
— Валентина Сергеевна, — спросила она ровно, — вы не видели мой ужин?
Свекровь вышла из комнаты с невинным лицом:
— А, это ты про свой судочек? Я его выбросила. Там же всё прокисло уже! Ты что, отравиться хочешь?
— Я его сегодня утром готовила!
— Ну не знаю, не знаю. Запах такой там стоял неприятный. Я же о тебе беспокоюсь, Ирочка!
Ирина развернулась, пошла в комнату. Закрыла дверь.
Вечером Александр пришёл поздно. Ирина сидела в темноте.
— Что случилось? — он включил свет.
— Твоя мать выбросила мой ужин.
— Ну, может, правда, испортилось?
— Александр.
— Что?
— Ты на чьей стороне?
— Я не хочу выбирать никакие стороны, — сказал он. — Вы обе мне очень дороги.
— Значит, не на моей.
Она легла, отвернулась к стене.
Александр долго стоял, потом тяжело вздохнул и ушёл.
На следующий день Валентина позвонила Людмиле. Как обычно — громко, театрально:
— Людочка, я не знаю, что мне делать! Ирина меня просто травит! Вчера обвинила, что я её ужин выбросила! Представляешь?! Будто мне больше заняться нечем!
Ирина проходила мимо, остановилась в дверях:
— Вы меня не травите, Валентина Сергеевна. Вы меня выживаете.
Свекровь прикрыла трубку рукой:
— Вот видишь, Людочка? Слышишь, как она со мной разговаривает?! С пожилым человеком!
— С пожилым человеком, который превратил мою жизнь в настоящий ад, — ответила Ирина. — И знаете что? Мне всё равно, что вы там Людмиле рассказываете. Мне важно только одно: когда вы наконец съедете?
Валентина побледнела:
— Саша!
Александр выскочил из ванной с пеной на лице:
— Что?!
— Твоя жена меня оскорбляет! Требует, чтобы я съехала!
— Да, требую, — подтвердила Ирина спокойно. — Потому что жить так дальше просто невозможно.
— Мама, Ира. — Александр беспомощно переводил взгляд с одной на другую. — Давайте успокоимся.
— Я спокойна, — ответила Ирина. — Спокойна и полна решимости. Валентина Сергеевна, я даю вам неделю. Найдите другое место. Или к Людмиле переезжайте. Но отсюда — уходите.
Валентина схватилась за сердце:
— Ой, ой, мне очень плохо… Саша, у меня давление!
— Мама! — Александр бросился к ней.
Ирина смотрела на эту сцену и думала: сколько же можно? Сколько можно изображать жертву, когда ты — настоящий агрессор?
— Неделя, — повторила она и вышла из комнаты.
Вечером Людмила приехала с Антоном. И не одни — ещё с какой-то пожилой женщиной, которую представили как «тётю Галину, мамину лучшую подругу».
Устроили полноценный семейный совет.
— Ира, — начала Людмила мягко, — мы все понимаем, что тебе сейчас тяжело. Но выгонять маму… Это же бесчеловечно!
— Я её не выгоняю, — устало ответила Ирина. — Я прошу её съехать.
— Это одно и то же! — вмешался Антон. — Она мать Саши! А ты её — вон!
— У матери Саши есть своя квартира.
— Которую она сдала!
— Значит, пусть срочно вернётся. Или к вам переедет, раз вы так сильно переживаете.
Людмила растерялась:
— К нам? Ну у нас места мало. Дети.
— А у нас места много? — Ирина усмехнулась. — Двушка. Мы с Сашей хотели ребёнка. А с вашей мамой это просто невозможно.
Тётя Галина тяжело вздохнула:
— Эгоистичная молодёжь пошла. В наше время всегда почитали старших!
— В ваше время, — ответила Ирина, — старшие не вламывались в чужую жизнь без спроса.
Скандал разгорелся нешуточный. Кричали все. Только Александр молчал — сидел, обхватив голову руками.
А Валентина плакала в углу. Тихо, демонстративно, прижимая к сердцу платочек.
И Ирина вдруг поняла: они не остановятся. Никогда. Пока она сама не остановит.
— Всё, — сказала она. — Я ухожу. Сами разбирайтесь.
Встала, взяла сумку.
— Ирина! — Александр наконец очнулся. — Куда ты?!
— К подруге. На пару дней. Мне нужно серьёзно подумать.
— О чём думать?!
— О том, нужен ли мне муж, который не может защитить свою жену.
И ушла.
За спиной раздались голоса: Людмила причитала, Антон возмущался, Валентина всхлипывала.
Ирина закрыла за собой дверь.
И впервые за целый месяц — вздохнула свободно.
На третий день у подруги раздался звонок в дверь.
Ирина открыла — на пороге стояла очень пожилая женщина. Небольшая, в платке, с тяжёлой дорожной сумкой. Лицо усталое, но глаза — живые, острые, как ножи.
— Ты Ирина?
— Да.
— Дарья я. Бабушка Саши. Мать Валентины. Впусти, поговорить надо.
Ирина пропустила её, заварила чай. Дарья молча осматривала квартиру подруги, кивала, что-то тихонько бормотала себе под нос.
— Значит, так, — сказала она наконец, отхлебнув чаю. — Приехала я не просто так. Людочка позвонила, рассказала про все ваши скандалы. Людка моя докладывает всё — как ты её, бедную, обижаешь. Вот я и решила: надо самой приехать и посмотреть.
— И что? — спросила Ирина устало. — Тоже считаете, что я во всём неправа?
Дарья усмехнулась:
— А я ещё ничего не сказала. Торопишься судить? Не спеши. Слушай лучше.
Она допила чай, поставила чашку.
— Расскажу я тебе одну историю. Про себя, молодую. Мне было двадцать три, когда я замуж вышла. За Виталия. Хороший был мужик, работящий. Любил меня, баловал. А его свекровь. Господи, какая была стерва!
Ирина вздрогнула — от неожиданности. Бабушка говорила спокойно, но слова были жёсткие.
— Переехала ко мне сразу после нашей свадьбы. «Помогать», говорит. Только помощи от неё — ноль. Одни сплошные придирки. Суп не так, рубашки не так, полы не так. Я что ни сделаю — всё было неправильно. А Виталий молчал. Мать свою боялся больше, чем любил свою жену.
Дарья замолчала, посмотрела в окно.
— Два года я это терпела. А потом родила дочку. Валентину. И свекровь совсем взбесилась. Ребёнка у меня забирала, учила, как пеленать, как кормить. Я к дочке подойти не могла — она уже стояла там с очередным советом!
— И что вы тогда сделали? — тихо спросила Ирина.
— Ушла, — просто ответила Дарья. — Взяла дочку и ушла к своей матери. Сказала Виталию: либо твоя мать съезжает, либо я не вернусь. Он не поверил сначала. Думал, я блефую. Две недели ждал. А на третью — приехал. На коленях стоял, умолял вернуться. Обещал маму выселить.
— И выселил?
— Выселил. Она, конечно, скандалила, плакала, сердце хватала. Но он твёрдо стоял на своём. Сказал: хочу жить с женой, а не с мамой. И знаешь, что самое интересное?
— Что?
— Через год она сама пришла. Извинилась. Сказала: «Прости, Даша, я была неправа. Лезла, куда не просили». И мы с ней подружились. До самой её смерти дружили. Потому что она поняла.
Дарья встала, прошлась по комнате.
— А теперь смотрю я на свою Людку — и вижу ту самую свекровь. Мою. Которая меня чуть с ума не свела. Дочь моя совершает те же самые ошибки. Влезает в чужую жизнь, командует, учит. И не понимает, что просто разрушает семью своего сына.
— Вы ей это говорили?
— Пыталась. Не слушает. Говорит: «Я же мать! Я же лучше знаю!» Вот поэтому я сюда и приехала. Чтобы сказать ей всё это при всех.
Вечером Дарья позвонила Александру:
— Внучок, собирай всех. Меня, Валентину, Люду с мужем. Завтра у вас буду. Разговор предстоит очень серьёзный.
Александр пытался возразить, но бабушка оборвала:
— Не спорь со мной. Приеду в шесть вечера. И Ирину позови. Обязательно.
На следующий день в квартире собрались все.
Валентина сидела с красными от слёз глазами, Людмила — с виноватым лицом, Антон — насупленный. Александр метался между всеми, пытаясь разрядить обстановку.
Дарья вошла последней. С Ириной.
— Садитесь, — скомандовала она. — Я буду говорить. Слушайте меня очень внимательно.
Валентина вскинулась:
— Мама, я не понимаю, зачем весь этот цирк?!
— Затем, что ты, дочка, совершенно ополоумела, — спокойно ответила Дарья. — Решила молодым людям жизнь испортить.
— Я?! — Валентина побледнела. — Я же хотела помочь!
— Вот именно — хотела. А они тебя просили?
Тишина.
— Не просили, — продолжала бабушка. — Ты сама приехала. Сама решила, что знаешь, как им надо жить. Сама переставила мебель, выбросила цветы, учила Иру готовить. А теперь обижаешься, что она просто взбунтовалась?!
— Но я же мать! — Валентина прижала руки к груди. — Я имею право!
— Не имеешь! — гаркнула Дарья так, что все вздрогнули. — Нет у тебя такого права! Александр — взрослый мужчина. У него своя семья, своя жена, своя жизнь! А ты в неё лезешь, как танк!
Валентина расплакалась.
— Слушай меня, Валентина, — Дарья подсела к дочери. — Помнишь, как ты сама в молодости жаловалась на свою свекровь? На Виталиеву мать? Как она тебя доставала своими советами, придирками?
— Помню, — всхлипнула Валентина.
— И как ты себя при этом чувствовала?
Дарья стукнула кулаком по столу.
— А теперь ты сама делаешь то же самое! С Ириной! Неужели ты не понимаешь?!
Валентина замолчала. Смотрела в пол, всхлипывала.
— Бабуля, — тихо сказала Людмила, — может, не надо так.
— Надо! — отрезала Дарья. — Потому что если сейчас тебя не остановить — Саша с Ириной разведутся. И внуков ты, Валентина, не увидишь. Потому что Ирина уйдёт. Навсегда. И будет абсолютно права!
Александр вскинул голову:
— Бабуль, ты серьёзно?
— Серьёзнее некуда.
Валентина подняла голову:
— Значит, я теперь чужая им?!
— Не чужая. Но и не хозяйка их жизни. Валентина, у тебя есть своя квартира. Своя жизнь. Ты ещё молодая, здоровая. Найди себе занятие! Кружок какой, подружек, хобби! А сына оставь в покое!
— Мама, — прошептала Валентина, — хватит.
— Вот именно — хватит, — ответила Дарья мягче. — Дочка, я тебя очень люблю. Но ты ошибаешься. И если ты не остановишься — ты потеряешь своего сына. Навсегда. Оно тебе нужно?
Валентина помотала головой.
— Тогда собирай вещи. Поедешь ко мне. На пару недель. Отдохнёшь, подумаешь. А Саша с Ирой пусть сами живут.
Валентина встала. Пошла в комнату. Вернулась с сумкой.
— Ирина, — сказала она глухо, — прости. Я не думала, что всё так выйдет.
Ирина кивнула. Не улыбнулась. Но кивнула.
И этого было достаточно.
Вот это поворот! Кто бы мог подумать, что самым сильным заступником молодой жены станет не муж, а его бабушка! Дарья, конечно, показала, что такое настоящий «старший в семье»!
А как вы считаете, почему взрослые дети (как Александр) так часто боятся сказать «нет» своим родителям, даже когда те разрушают их брак? И что было самым необычным или жёстким случаем вмешательства родственников в вашу жизнь? 👇
