— Я не поняла, это кто «бытовую технику» покупает? — Марина остановилась в дверях кухни, развернув листок бумаги, как повестку. — Это ты мне список составила?
— Конечно, — спокойно сказала Людмила Петровна, не отрываясь от лосося на сковородке. — Ты же у нас на зарплате в два раза больше Андрюши. Ну, это и логично, Марин. Не спорь.
— Я тебя не спрашивала, что логично, — голос Марины дрогнул, но она стояла, прижав бумагу к груди, будто пыталась остановить сердцебиение. — Ты в курсе, что я эти деньги зарабатываю? Сама? На работе, где мне по восемь раз в день говорят, что «вы нам не подходите, но спасибо, вы молодец»?
— Ну конечно, бедная ты моя, — закатила глаза Людмила Петровна, ловко переворачивая рыбу. — А я, между прочим, тридцать лет в школе проработала, и ничего, не ныла. Вся зарплата в семью шла. А сейчас всё на себе тащишь, как будто ты одна тут. А у нас, между прочим, семья.
Семья. Ключевое слово всех шантажистов с кровными узами.
Марина прислонилась к косяку, чувствуя, как что-то старое, горячее и жгучее, расправляет крылья под рёбрами. Она знала, что так будет — ещё тогда, когда Людмила Петровна внезапно «временно» приехала пожить после продажи своей двушки. И осталась.
— Где Андрей? — устало спросила Марина, складывая список и засовывая в карман.
— На балконе. Занимается своими бумажками. Он у тебя деловой, Марина. Пусть занимается, — с показной доброжелательностью проговорила свекровь, накладывая лосося в пластиковую тарелку. — А ты молодец, что на себя ипотеку оформила. У тебя же кредитная история хорошая. Всё ради семьи.
Марина кивнула. И вышла. Молча. Но не на балкон, а в ванную. Закрылась. Оперлась на раковину и уставилась в зеркало. Волосы сбились, под глазами — тень, и выражение лица было не столько злое, сколько раздавленное.
Это мой дом. Я его покупала. Я работаю. А она распоряжается. Как? Почему? Почему он молчит?
Минуту она стояла, потом достала телефон.
— Ир, привет, — прошептала она. — Помнишь, ты говорила: «У тебя будет свекровь, как ржавый гвоздь в подушке»? Так вот. Этот гвоздь уже начал рвать обивку.
— Ты ж не замуж за неё выходила, — засмеялась Ира, но потом голос стал серьёзнее. — Марин, это не пройдёт само. Это только хуже будет. У вас чё, он опять молчит?
— Он не «молчит». Он «всё понимает», — Марина издевательски скривила губы. — Только «не хочет ссор».
— Ну да. Только ссоришься почему-то ты.
После разговора Марина вышла в коридор, где Андрей уже стоял с чашкой чая.
— Я слышал, — тихо сказал он. — Не надо вот так с мамой.
— А ты как хотел? Чтобы я с улыбкой бегала по её спискам и покупала ей мультиварку за двадцать тысяч?
— Ну… она просто привыкла. Она по-другому не умеет.
— Отлично. А ты умеешь? Или ты просто умываешь руки?
Он вздохнул, поставил чашку на подоконник, посмотрел на неё взглядом человека, который привык смотреть в пол, когда начинается гроза.
— Ну ты же сама сказала, что тебе не трудно.
Марина подошла ближе. Почти в упор. В упор к своему бывшему защитнику.
— Не трудно — это купить хлеба. А тут вопрос в принципе. Почему человек, который не вложил в эту квартиру ни копейки, диктует мне, что покупать?
— Ну не так уж и диктует… — Андрей попытался улыбнуться, но поймал её взгляд и сник.
— Ты боишься, Андрей, — прошептала Марина, — не меня потерять. А мамино одобрение.
Он не ответил. Она отступила. Он остался стоять, как вкопанный.
На следующий день Марина вышла на работу раньше обычного, хотя смены не было. Просто не могла находиться в квартире, где её считают кошельком. Где её муж превратился в глупого мальчика, а его мать — в цербера в халате.
В обед ей пришло сообщение от Людмилы Петровны. Список был уже в Excel. С ссылками. И подписями: «Для общего блага. Это всё нужно. Без этого в доме будет беспорядок и хаос».
Для общего блага. А моё благо — оно в чьём списке?
Марина не выдержала. Написала Ире: Я сегодня рано уйду. Если что — звонишь, говоришь, что у тебя приступ. Я в тебя верю.
Она вернулась домой в четыре. Дома было тихо. Сняла пальто, зашла на кухню — на столе снова стоял лосось. Остатки. Пахло ванилью и жареным луком. С кухни — на балкон. Там сидели Андрей и Людмила Петровна, она рассказывала что-то, смеялась. Он кивал. Ни слова, ни взгляда в сторону Марины.
— Вот что, — начала она, стоя на пороге, — если ещё хоть раз ты, Людмила Петровна, пришлёшь мне список покупок — я отправлю тебе счёт. За аренду. За продукты. За коммуналку. За каждую минуту твоего временного проживания.
— Ты что себе позволяешь?! — вспыхнула свекровь, поднимаясь. — Да я…
— Вот именно. Вы — не моя семья. Я не обязана вас содержать.
— Андрей! Ты слышал?! — Людмила Петровна повернулась к сыну, и впервые в голосе её был испуг.
Он смотрел то на мать, то на жену. Рот приоткрыт. Молчание.
— Я спросила: ты слышал?! — крикнула она, — Или тебе всё равно, кто тут решает, как жить?
Он встал. Подошёл к Марине. Остановился.
— Давай поговорим. Без криков. Вечером, — тихо сказал он, почти умоляюще. — Сейчас… просто не надо.
Марина шагнула в сторону, пропуская его. Потом — вглубь квартиры. Людмила Петровна осталась на балконе. Марина прошла мимо спальни. Закрыла за собой дверь. И села на кровать.
Мне плевать, будет ли вечер. Этот разговор случится. Но не такой, как он думает.
***
— Я не буду есть, — сказала Марина, появляясь на кухне, когда они уже раскладывали ужин.
Людмила Петровна чуть заметно усмехнулась и придвинула тарелку к себе, как бы показывая: ещё и не надо, больше останется.
— Марин, ты… ты не серчай, — начал Андрей, опуская глаза. — Мамина привычка — она не со зла.
— Привычка? — Марина открыла холодильник, достала бутылку воды. — А моя привычка — уважение. Или это не входит в базовый пакет?
Он вздохнул. Людмила Петровна хмыкнула, не поднимая головы:
— Твоя привычка — устраивать сцены. Андрей у тебя на кухне не тот стакан поставил — уже скандал. Всё тебе не так.
Марина посмотрела на неё с холодной улыбкой:
— Вы уверены, что живёте не у себя дома? А то вдруг забыли.
— Я у сына. А значит, у себя, — спокойно сказала свекровь. — Ты тут пока. А сын — навсегда. Он мне не чужой человек. В отличие от…
Она не договорила. Андрей поднял голову, будто очнулся. Марина стояла, всё ещё с бутылкой воды в руках, но теперь она смотрела не на Людмилу Петровну, а на него.
— Вот и поговорим, Андрей, — сказала она. — Сейчас.
Он кивнул, видно, машинально, и встал. Пошёл за ней в зал.
Она молчала, пока они не сели.
— Вопрос простой. Ты считаешь, что я — банкомат?
Он опустил голову.
— Я не это имел в виду. Просто ты сейчас больше зарабатываешь…
— Стоп. Это не ответ. Я спрашиваю не про доход, а про статус. Ты — мой муж. Но с самого начала ты предложил оформить ипотеку на меня. Потом — счёт на мои документы. Потом — ты «не вмешиваешься». А потом твоя мама живёт у нас и присылает мне ссылки на технику. И ты молчишь. Знаешь, как это выглядит?
Он кивнул. Медленно.
— Да. Знаю.
— Тогда объясни.
— Я испугался. Что ты уйдёшь. Что всё рухнет. Я думал, если я не буду спорить — всё само уладится.
Марина расхохоталась — зло, громко.
— Всё уладится? Само? Ты правда веришь, что взрослые женщины улаживаются сами? Или ты просто прикрылся мамой?
Он резко встал, шагнул к окну.
— Она мне звонит каждый день. Говорит: «Смотри, она тебя под себя гнёт». А я не знал, как её остановить. Она же — ну ты её знаешь.
— Знаю. — Марина тоже поднялась. — И тебя знаю. Ты боишься брать ответственность. Ты хочешь, чтобы кто-то другой был злым полицейским. Но я больше не буду.
Он обернулся. Глаза были красные.
— И что теперь?
— А теперь — либо ты говоришь своей маме, что у нас не общак, а брак, и она тут гостья. Либо я подаю на раздел имущества. Да, пусть квартира оформлена на меня, но я честно предложу тебе долю — по справедливости. Только тогда и ты, и она — вон.
Он молчал. Смотрел на неё, как будто в первый раз.
— Или ты думаешь, я шучу?
— Нет, — глухо ответил он. — Ты не шутишь.
— Тогда у тебя ночь. Завтра — всё. Или ты муж. Или ты сын. Но третьего — не будет.
На утро он встал раньше. Марина услышала, как он ходит по кухне, тихо закрывает шкафы. Потом услышала, как говорит с матерью. Без крика. Но твёрдо. Она не слышала слов, только тон.
Потом хлопнула входная дверь.
Через пять минут он вошёл в спальню. Она уже была в джинсах и с хвостом.
— Она ушла, — сказал он. — Я… сказал, что ей лучше снять комнату. Или пожить у тёти. Пока. Пока не станет легче.
— И как она?
Он пожал плечами:
— Она сказала, что ты ведьма, и я всё потеряю.
Марина молча посмотрела на него.
— А ты что?
— Я сказал: если потеряю — значит, не заслужил.
Она кивнула.
— Хорошо. Тогда начнём с малого. Сегодня вечером — магазин. Вместе. Без списка. Только то, что нам нужно. Нам — вдвоём.
Он улыбнулся, криво, но по-настоящему.
— Договорились.
Марина подошла ближе, обняла его за талию и тихо, почти беззвучно сказала:
— Это была последняя попытка, Андрей. Не потому что я злая. А потому что устала быть хорошей для всех.
— Я понял, — прошептал он. — Теперь я рядом. Не с ней. С тобой.
