Георгий сжал телефон так сильно, что костяшки пальцев побелели. Дыхание перехватило, словно чья-то рука сдавила горло. В трубке звучал голос брата, который, по его мнению, должен был остаться в прошлом вместе с запахом тухлой рыбы на рыночных прилавках и тяжестью ящиков на плечах тринадцатилетнего мальчишки.
— Гоша, ты понимаешь, что она твоя мама? И что ты сделал? Как ты мог выгнать её с курортниками на улицу? А потом — замок сменить? Замок, понимаешь?
Георгий глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Сердце колотилось как бешеное, висок пульсировал.
— Саш, я понимаю, что она мама. А ты понимаешь, что она делала? Сдавала мою комнату, — он выделил слово «мою», — посторонним людям. Делала из моей доли квартиры гостиницу. Без моего ведома!
На другом конце линии повисло молчание. Потом раздался тяжёлый вздох.
— Слушай, она же не со зла. Просто пытается выкрутиться, как может.
— Выкрутиться? — Георгий почувствовал, как закипает. — За мой счёт? И как долго это продолжается? Полгода? Год? И ты знал?
Снова тишина, которая была красноречивее любого ответа.
— Да ты в доле, — Георгий даже не спрашивал, он утверждал.
— Гош, ну не начинай. Маме деньги нужны. Этот Аркадий Семёнович весь пенсион проигрывает. А коммуналку платить надо. Да и вообще…
— Коммуналку?! — Георгий не сдержался и перешёл на крик. — Я плачу эту грёбаную коммуналку восемь лет! Восемь! И мне пришлось снять ей комнату в нашем городе, потому что она «работу нашла»! Знаешь, сколько мы с Еленой на это тратим?
— Ну, она же…
— Она же — что? Моя мама? Да, моя мама. Которая заставляла нас с тобой в тринадцать лет таскать ящики на рынке, чтобы квартиру не отобрали за долги! Помнишь?
Воспоминания нахлынули волной, и перед глазами возникла картина: скрюченные от тяжести пальцы, мозоли, содранная кожа. Плечи, которые гудели от непосильной ноши так, что хотелось плакать по ночам. Но они не плакали — жалеть себя было некогда.
Александр молчал.
— Алё, ты там? — Георгий понизил голос, пытаясь взять себя в руки.
— Да… тут. Слушай, я понимаю, но она всё равно мама. И она плачет теперь. Звонит мне каждый день, говорит, что ты её предал, что выгнал на улицу. Что…
— Стоп. — Георгий прервал этот поток. — А когда она брала деньги с отдыхающих за мою комнату, не плакала?
— Гош, у них с Аркадием долги…
— У меня тоже долги! — Георгий снова повысил голос. — Мы с Еленой взяли кредит на машину. Я работаю шесть дней в неделю. Мы копим на первый взнос за квартиру. И при этом ещё снимаем жильё для мамы!
В наступившей тишине слышно было только тяжёлое дыхание братьев. Наконец Александр нарушил молчание:
— Хорошо. А что ты хочешь теперь?
— Я буду продавать свою долю. — Георгий произнёс это спокойно, но твёрдо.
— Что? Гоша, ты с ума сошёл? Куда она денется?
— Это не моя проблема. Я больше не собираюсь оплачивать её коммуналку. Не буду переводить деньги. Хочешь — плати сам. А я буду копить и продам свою долю.
— Не делай этого… — Голос Александра дрогнул.
— Уже сделал. Замок сменил и маму в известность поставил. И она теперь сама выкручиваться будет.
Георгий повесил трубку и швырнул телефон на диван. Елена, стоявшая в дверном проёме, смотрела на него обеспокоенно.
— Ну что? — спросила она.
— То, что я и думал. Они в доле. Все. Моя родная семейка.
Елена подошла и положила руку ему на плечо:
— Гоша, это был правильный поступок. Ты не можешь вечно их содержать.
Он обнял жену, зарываясь лицом в её волосы.
— Знаешь, что самое паршивое? — глухо проговорил он. — Я чувствую себя предателем. Бросил маму на произвол судьбы.
— А когда она фактически украла твою комнату и сдавала её направо и налево — это не предательство?
Георгий отстранился и посмотрел на жену:
— Как ты думаешь, чем всё это закончится?
Елена пожала плечами:
— Не знаю. Но думаю, что мы правильно поступаем.
Тринадцатилетний Гоша тащил на плечах ящик с помидорами. Пот заливал глаза, футболка прилипла к спине. Рядом, шатаясь от тяжести, брёл Саша с двумя коробками мандаринов.
— Куда ставить? — спросил Гоша у кавказского торговца.
— Туда, туда, дарагой, — махнул рукой тот. — И быстрей, э! Товар ждёт!
Они свалили ящики, и Гоша почувствовал, как плечи горят огнём. Торговец сунул им в руки по пятигривневой купюре. Целое богатство.
— Эй, пацаны, ещё на склад надо, — окликнул их другой продавец. — По двадцатке дам.
— Идём, Саш! — Гоша потянул брата за рукав. — Там ещё одна ходка — и на квартплату хватит.
Александр вытер пот со лба и устало кивнул.
Вечером они вернулись домой, где их ждала мама — Вера Дмитриевна. Она сидела на кухне и курила, стряхивая пепел в блюдце.
— Ну что, заработали? — спросила она, не поднимая глаз.
Гоша выложил на стол мятые купюры:
— Двести шестьдесят.
— Мало, — Вера Дмитриевна поджала губы. — Завтра нужно больше. Из ЖЭКа приходили, грозятся отключить газ. А вообще нам уже восемь тысяч надо. Иначе дело о выселении заведут.
— Мы стараемся, мам, — тихо сказал Саша.
— Старайтесь лучше, — она затушила сигарету и встала. — Я пошла к Ларисе. Ужин на плите, разогрейте.
Когда дверь за мамой закрылась, Гоша упал на стул и уронил голову на руки.
— Где мы столько денег возьмём? — прошептал он.
— Не знаю, — Александр пожал плечами. — Надо ещё где-то подработку искать. Может, на автомойку устроимся?
— Нас не возьмут. Мы маленькие ещё.
Они помолчали, глядя на скудную стопку денег на столе.
— Знаешь, Саш, — вдруг сказал Гоша, — я вырасту, буду работать, и у меня никогда не будет долгов. Слышишь? Никогда.
— Да, я тоже, — эхом отозвался брат, но в его голосе не было убеждённости.
— Георгий, привет, — голос Елены в телефоне звучал напряжённо. — Ты можешь сейчас говорить?
— Да, конечно, — Георгий вытер руки тряпкой и отошёл от машины, над которой работал. — Что случилось?
— Твоя мама здесь. Пришла к нам домой.
Георгий почувствовал, как внутри всё сжалось.
— Что? Как она вошла?
— Дверь открыла, — в голосе Елены слышалось раздражение. — Я её не пускала, но она протиснулась и теперь сидит на кухне, плачет. Говорит, что никуда не уйдёт, пока с тобой не поговорит.
— Я сейчас приеду, — Георгий взглянул на часы. — Минут через двадцать буду.
— Поторопись, пожалуйста. Она уже начала рассказывать соседке, что сын выгнал её на улицу.
Георгий закрыл глаза и глубоко вдохнул.
— Извинись перед шефом, скажи, у меня семейная ситуация, — он кивнул коллеге, который смотрел на него с любопытством. — Буду должен.
Дорога заняла восемнадцать минут — Георгий гнал, нарушая скоростной режим. С каждым километром внутри нарастала буря эмоций: злость, обида, страх, чувство вины. Когда он открыл дверь квартиры, то сразу услышал голос мамы — громкий, с характерными всхлипываниями:
— Я всё для них делала! А он теперь выставил меня на улицу, комнату закрыл! Собственную маму! А я им жизнь отдала!
Георгий прошёл на кухню. Вера Дмитриевна сидела за столом, перед ней стояла чашка чая. Елена стояла у окна, скрестив руки на груди, с каменным выражением лица.
— Мама, — холодно произнёс Георгий.
Вера Дмитриевна подняла заплаканное лицо:
— Сынок! — она тут же поднялась и бросилась к нему. — Как ты мог так со мной поступить? Я ведь твоя мама!
Георгий отступил на шаг, избегая объятий.
— Давай поговорим спокойно, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Как ты попала в город? Откуда деньги на билет?
Вера Дмитриевна замялась:
— Аркаша дал… Он занял у кого-то…
— А зачем ты пришла?
— Как зачем? — Вера Дмитриевна снова начала всхлипывать. — Ты же нас на улицу выставил! Квартирантов выгнал! Замок сменил! Что мы теперь делать будем?
— То же, что делали до того, как начали сдавать мою комнату, — Георгий смотрел ей прямо в глаза. — То же, что я делал, когда в тринадцать лет таскал ящики на рынке, чтобы оплатить твои долги.
— Ты попрекаешь маму куском хлеба? — Вера Дмитриевна повысила голос. — Я тебя растила! Я тебя родила!
— И где ты была, когда нас с Сашей чуть не выселили из-за твоих долгов? — Георгий тоже начал повышать голос. — Где ты была, когда мы, еле живые от усталости, приходили домой? Когда у меня температура была под сорок, а я шёл работать?
— У меня не было денег…
— А у меня они были? У тринадцатилетнего ребёнка? — Георгий сжал кулаки. — И теперь ты приходишь сюда и требуешь, чтобы я позволил тебе сдавать мою комнату? Мою собственность?
— Сыночек, но нам же надо на что-то жить…
— А нам? — вступила Елена. — Мы что, по-вашему, купаемся в золоте? Георгий работает шесть дней в неделю. Мы снимаем эту квартиру, платим кредит за машину, копим на первый взнос за жильё. И ещё снимали комнату для вас!
— Ты вообще молчи! — Вера Дмитриевна резко повернулась к Елене. — Это ты настраиваешь его против мамы! Это из-за тебя он стал таким!
— Не смей говорить с ней в таком тоне, — тихо, но твёрдо произнёс Георгий. — Не в моём доме.
— Видишь, как заговорил, — усмехнулась Вера Дмитриевна. — А я вот приду к соседям, расскажу, как ты маму родную выгнал на улицу. Что они о тебе подумают?
— Пусть думают что хотят, — ответил Георгий. — Правда на моей стороне.
— Тогда я подам на алименты! — вдруг выпалила Вера Дмитриевна. — Ты обязан содержать свою маму!
В комнате повисла тишина. Георгий смотрел на маму, и лицо его стало бесстрастным:
— Подавай. А я подам заявление о мошенничестве — незаконная предпринимательская деятельность, уклонение от налогов. У меня есть доказательства — записи от соседей, что ты сдавала комнату. Фотографии объявлений. Посмотрим, чем это для тебя закончится.
Вера Дмитриевна побледнела:
— Ты не посмеешь…
— Уже почти посмел, — Георгий скрестил руки на груди. — И вот что, мама. Я продаю свою долю квартиры. В самое ближайшее время. Так что ты поняла? Чего стоишь? Не задерживаю!
Она смотрела на сына широко раскрытыми глазами, словно видела его впервые.
— Как ты… как ты можешь так со мной…
— Так же, как ты с нами всю жизнь, — ответил он. — А теперь, пожалуйста, уходи. И больше не приходи.
Когда за Верой Дмитриевной закрылась дверь, Георгий тяжело опустился на стул. Руки дрожали. Елена села рядом и положила ладонь на его плечо.
— Ты всё правильно сделал, — тихо сказала она.
— Почему же так больно? — спросил он, глядя в пространство перед собой.
— Потому что ты хороший человек, — Елена погладила его по волосам. — И сын хороший. Просто она этого не ценит.
Когда Георгию исполнилось семнадцать, мама пришла домой пьяная, с мужчиной, которого представила как «моего друга Костю». Костя был намного старше, от него пахло перегаром и дешёвым одеколоном.
— Это мои сыновья, — махнула рукой Вера Дмитриевна. — Большие уже, сами себя кормят.
Костя окинул их мутным взглядом:
— Здорово, пацаны.
Александр пробормотал что-то неразборчивое, а Гоша просто кивнул. Он доедал остатки макарон с тушёнкой — ужин, который приготовил сам.
— А где ужин? — спросила Вера Дмитриевна, покачиваясь.
— В холодильнике пусто, — ответил Гоша, не поднимая глаз.
— И что, даже не сбегали в магазин? — возмутилась она. — А я, между прочим, работала! Костя, садись, что-нибудь придумаем.
Они устроились за столом, достали бутылку водки, которую принёс Костя. Гоша молча встал, отнёс тарелку в раковину и пошёл в свою комнату.
— Эй, куда? — окликнула его мама. — Неуважительно как-то. У нас гость.
— У меня завтра экзамен, — бросил через плечо Гоша.
За спиной раздался пьяный смех и звон стаканов.
На следующее утро Гоша проснулся от грохота и криков. В коридоре Костя пытался выломать дверь в комнату Александра.
— Где деньги, щенок? — орал он.
Александр, в одних трусах, прижимался к стене, по его лицу текли слёзы:
— Я не брал! Честное слово, не брал!
Вера Дмитриевна стояла в стороне, обхватив себя руками:
— Костя, может, не надо…
— Надо! — рявкнул тот. — Мой кошелёк пропал! А там две штуки было!
Гоша подлетел к Косте и с силой оттолкнул его от брата:
— Не смей его трогать!
Костя покачнулся, на его лице появилось удивление, быстро сменившееся яростью:
— Ах ты, сопляк!
Он замахнулся, но Гоша увернулся и ударил его в челюсть — со всей силой, накопленной за годы работы на рынке. Костя рухнул на пол, из его рта потекла струйка крови.
— Вон отсюда, — процедил Гоша. — Или я вызываю полицию.
— Вы что, с ума сошли?! — вскричала Вера Дмитриевна. — Это наш гость!
— Это пьяный мужик, который набросился на моего брата, — Гоша смотрел на маму с таким презрением, что она отступила на шаг. — И если ты не выведешь его отсюда прямо сейчас, я сам выкину его с балкона.
В его голосе было столько решимости, что Вера Дмитриевна поверила. Она помогла Косте подняться, что-то шепча ему на ухо. Тот, пошатываясь и матерясь, направился к выходу.
Когда дверь за ними закрылась, Гоша обнял дрожащего Александра:
— Всё хорошо, брат. Всё хорошо.
— Я правда не брал, — всхлипывал Александр.
— Я знаю. Он просто пропил деньги, а теперь ищет, на кого спихнуть.
В тот день Гоша принял решение, которое изменило его жизнь. Он поклялся себе, что вырвется из этого замкнутого круга нищеты и безысходности. И создаст свою семью — совсем не похожую на ту, в которой вырос.
Георгий стоял у окна, глядя на весенний дождь, барабанящий по подоконнику. За его спиной Елена раскладывала на столе бумаги.
— Смотри, Гоша, — сказала она, — я посчитала. Если проценты останутся такими же, то по ипотеке у нас будет ежемесячный платёж примерно пятьдесят пять тысяч. Это с учётом того, что у нас будет первоначальный взнос двадцать процентов.
Георгий обернулся и подошёл к столу:
— Но нам для первоначального взноса не хватает…
— Если ты продашь свою долю квартиры, то нам не просто хватит — у нас будет почти тридцать процентов. И платёж станет меньше.
Георгий задумчиво прикусил губу:
— Ты действительно думаешь, что нам стоит брать ипотеку?
Елена взяла его за руку:
— Гоша, это шанс начать действительно новую жизнь. Свой дом. Без призраков прошлого, без необходимости постоянно оглядываться назад.
— А если я не смогу платить? Если с работой что-то случится?
— У нас будет страховка, — Елена улыбнулась. — И потом, у меня тоже есть работа. Мы справимся, Гоша. Вместе.
Он глубоко вздохнул и кивнул:
— Хорошо. Давай попробуем. Я завтра же свяжусь с риелтором насчёт продажи доли.
Елена обняла его:
— Всё будет хорошо, слышишь? Всё будет хорошо.
Два дня спустя телефон Георгия снова зазвонил. На экране высветилось имя брата. Георгий колебался секунду, но потом всё же ответил:
— Да?
— Привет, — голос Александра звучал устало. — Слушай, тут такое дело… Маме выключили свет за неуплату. Она просила тебя попросить…
— Нет, — твёрдо ответил Георгий. — Я больше не буду платить.
— Но Гоша…
— Александр, я уже сказал. Я продаю свою долю и беру ипотеку. Больше никаких денег на ветер. Хочешь помогать — помогай сам.
— Я не могу столько, сколько ты, — в голосе Александра послышалась обида. — Ты уехал, устроился, а я тут…
— А кто тебе мешал? — перебил его Георгий. — Кто мешал тебе учиться, как я? Работать не только летом с курортниками, а постоянно? Строить жизнь, а не плыть по течению?
— Да при чём тут… А она, между прочим, грозится к тебе снова приехать.
Георгий усмехнулся:
— Пусть приезжает. В этот раз я даже за порог её не пущу. И Елена тоже.
— Совсем очерствел, — вздохнул Александр. — Ладно. Я просто передал просьбу.
— Передай ей ещё кое-что, — сказал Георгий. — Я нашёл покупателя на свою долю. Сделка будет через две недели. Пусть готовится.
— Гоша! — Александр перешёл на крик. — Ты что, серьёзно? А как же мы?
— А как же мы? — эхом отозвался Георгий. — Александр, мне тридцать девять лет. У меня жена, работа. Мы хотим детей. И своё жильё. На кой чёрт мне доля в квартире, где живут люди, которые меня используют?
— Мы не используем, мы семья…
— Была семья, — горько усмехнулся Георгий. — Когда мы с тобой спасали квартиру от выселения. Когда я бил морду пьяному Косте, чтобы он тебя не тронул. Когда я занимал деньги соседям, чтобы купить маме лекарства. А теперь я для вас — банкомат и крыша над головой. Нет, спасибо. Я выхожу из этой игры.
На другом конце повисло долгое молчание. Потом Александр тихо спросил:
— А как же я? Что мне теперь делать?
— То же, что и всегда, — ответил Георгий. — Выбирать — быть мужчиной или маминым сынком.
Он нажал отбой и положил телефон на стол. Внутри было пусто и одновременно легко, словно он сбросил с плеч многолетнюю ношу.
С работы пришла Елена, принесла пакеты с продуктами:
— Привет, родной! Помоги разобрать, а?
Он молча взял пакеты и понёс на кухню. Елена, заметив его выражение лица, спросила:
— Что случилось?
— Саша звонил. Там свет отключили за неуплату.
— И что ты ответил?
— Что продаю долю через две недели.
Елена подошла к нему сзади и обняла:
— Я горжусь тобой, знаешь?
— Почему? — Георгий удивлённо обернулся.
— Потому что не каждый находит в себе силы разорвать порочный круг, — она улыбнулась. — А ты смог.
— Думаешь, я правильно поступаю?
— Да. Ты дал им столько шансов, сколько мог. Теперь пора жить своей жизнью.
Георгий повернулся и обнял жену. В этот момент он почувствовал, что наконец-то по-настоящему свободен. Годы детского страха и взрослого чувства вины остались позади. Впереди была новая жизнь — без вечного долга, без манипуляций, без призраков прошлого.
— Спасибо, — прошептал он, зарываясь лицом в её волосы. — Спасибо, что ты рядом.
За окном дождь постепенно стихал, и из-за туч начинало проглядывать солнце. Георгий подумал, что это хороший знак. Знак того, что самое страшное позади. И что комната детства, которую он запер на замок, наконец-то отпустила его.
Через месяц Георгий сидел в офисе банка и подписывал договор ипотечного кредитования. Рука слегка дрожала, когда он ставил подпись на последней странице. Тридцать лет выплат — почти целая жизнь. Но это была его жизнь, его выбор, его будущее.
— Поздравляю, Георгий Сергеевич, — улыбнулась менеджер, забирая документы. — Теперь вы официально домовладелец.
Елена, сидевшая рядом, крепко сжала его руку:
— Справились!
Когда они вышли из банка, Георгий остановился на ступеньках и глубоко вдохнул:
— Знаешь, я только сейчас понял… Это первое серьёзное имущество, которое я приобрёл сам. Не унаследовал, не получил в подарок — сам заработал и купил.
— И это только начало, — Елена мягко улыбнулась.
Телефон Георгия зазвонил. Он достал его из кармана и нахмурился, увидев незнакомый номер.
— Да?
— Георгий? — раздался неуверенный голос Александра. — Это я, с нового номера.
— Что случилось? — Георгий напрягся.
— Ничего, я… просто узнать, как у тебя дела.
Георгий помолчал секунду:
— Нормально. Только что ипотеку оформили.
— Да? Здорово… — В трубке повисла пауза. — Слушай, я тут подумал… Ты был прав. Насчёт всего.
— Вот как?
— Да. Я устроился на постоянную работу. В автосервис, как ты когда-то. На должность помощника.
Георгий удивлённо поднял брови:
— Серьёзно? И как?
— Тяжело, — хмыкнул Александр. — Руки с непривычки болят. Но нормально. Платят регулярно.
— А как мама?
— Она… — Александр запнулся. — В общем, когда ты продал свою долю, Аркадий Семёнович сразу исчез. Оказалось, он на эти деньги рассчитывал. А теперь пришлось продать часть мебели, чтобы закрыть долги по коммуналке.
— Сочувствую, — сухо сказал Георгий.
— Да нет, это… правильно. Я наконец понял, что ты имел в виду. Про выбор — быть мужчиной или маминым сынком.
Георгий молчал, не зная, что ответить.
— В общем, — продолжил Александр, — я хотел сказать спасибо. И извиниться. Ты много для нас сделал, а я… не ценил.
— Спасибо, — просто ответил Георгий.
— И ещё… Может, встретимся как-нибудь? Я мог бы приехать на выходных.
Георгий посмотрел на Елену, которая вопросительно подняла брови.
— Давай через пару недель, — сказал он. — Нам ещё нужно с переездом разобраться, ремонт сделать.
— Конечно, — быстро согласился Александр. — Я понимаю. Просто позвони, когда будет удобно.
— Договорились.
Когда Георгий повесил трубку, Елена спросила:
— Саша?
— Да. Говорит, что устроился на работу. И… извиняется.
— И что ты думаешь?
Георгий медленно убрал телефон в карман:
— Не знаю. Может, и правда что-то понял. Но я не хочу сейчас об этом думать. Сегодня наш день. Поехали смотреть нашу новую квартиру?
Елена улыбнулась:
— Конечно!
Они спустились по ступенькам и направились к машине. Георгий чувствовал странную смесь эмоций: тревогу от нового обязательства, радость от приобретения, облегчение от разрыва токсичных связей и лёгкую, едва уловимую надежду, что, возможно, их семейная история ещё не закончена — что она просто начинается заново, но уже на новых, здоровых основаниях.
Впереди была целая жизнь — свободная от груза прошлого, без комнаты на замке и без чувства вечного долга. Жизнь, которую он выбрал сам.
А вам приходилось рвать с близкими ради собственного благополучия? Как вы справлялись с чувством вины? Поделитесь своими историями в комментариях. 👇
