Бабушка угасала постепенно, словно свеча, которую не задувают, а дают догореть.
Три года тянулась эта боль — то вдруг оживёт, глаза загорятся, попросит йогурта с мёдом, то снова лежит, как безвольная кукла, едва дыша. Анна каждый день после работы мчалась к ней на автобусе через весь Киев. Кормила жидкой кашей с ложечки, протирала лицо влажными салфетками, меняла постельное бельё.
Руки у бабушки дрожали так, что чай лился на тумбочку. Ночами она звала деда Степана, ушедшего десять лет назад, плакала, умоляла забрать её к себе. А утром снова хваталась за жизнь, спрашивала про новости, интересовалась соседями.
— Анечка, моя хорошая, — шептала она слабым голосом, когда внучка укрывала её пледом, — ты у меня одна такая… как ангел. Все забыли старуху, а ты…
А Максим появлялся раз в полгода. Врывался, как вихрь, целовал бабушку в сморщенную щеку, сыпал извинениями:
— Бабуль, прости, что редко захожу! Работа заела совсем! Но вот, для тебя лучшие конфеты привёз!
Он садился на краешек кровати, рассказывал о своей идеальной жизни — про новый внедорожник, отпуск в Египте, успехи жены Алины. Бабушка слушала, кивала, пыталась улыбнуться. Через час Максим косился на часы:
— Бабуль, прости, дела зовут. Клиенты ждут. Но я скоро приеду, на следующей неделе точно!
И пропадал до следующего раза.
Анна молчала. Что толку спорить? Максим построил себе новую жизнь — яркую, безупречную. В ней не было места потёртым обоям с ромашками, запаху лекарств и скрипу старого паркета.
Его жена Алина приехала с ним лишь раз — молодая, изящная, в норковой шубке. Оглядела бабушкину квартиру, будто попала в музей прошлого.
— Максим, нам пора, — сказала она через четверть часа. — Ещё к моим родителям заехать нужно.
Они уехали, а бабушка потом долго переживала:
— Девочка красивая, но… какая-то холодная. И на Максима странно смотрит.
Анна понимала этот взгляд. Алина словно прикидывала — достаточно ли хорош муж, соответствует ли её идеалу. Пока, видимо, соответствовал.
С отцом Анна не жила уже лет десять. Не хотела. В его квартире на Подоле всегда пахло самогоном, как будто смешали спирт с одеколоном. Гости приходили шумные, громко хохотали, могли среди ночи затеять застолье с песнями. Сам отец то пропадал на неделю, то возвращался с мутными глазами, рассказывая про «большие планы» и «выгодные проекты».
— Аня, скоро куплю огромную квартиру! — размахивал он руками. — Вот увидишь, заживём!
Никто не зажил. Зато с бабушкой было спокойно. Старушка строгая, но справедливая. Квартира светлая, в хорошем районе на Оболони, рядом сквер и поликлиника. Анна обустроилась в маленькой комнате, работала в страховой компании, копила на ремонт.
Когда Максиму исполнилось девятнадцать, он объявил:
— Женюсь на Алине. Переезжаю к ней.
Свадьба была роскошной — в ресторане на Крещатике, с живой музыкой и толпой гостей. Анна сидела за дальним столом рядом с отцом, который к середине вечера едва держался на ногах. Родители невесты — солидные, в дорогих костюмах — поздравляли молодых, старательно избегая родни жениха.
— Максим говорил, вы преподаватели, — вежливо сказала мать Алины, когда Анна подошла поздравить.
— Да, — соврала Анна. — Папа в университете, мама в школе.
Максим благодарно кивнул. Он уже тогда начал создавать новую историю — без пьющего отца, без скандалов, без неловких моментов. В его версии родители были интеллигентными, просто небогатыми.
После свадьбы брат исчез. Не звонил, не приезжал, на дни рождения не поздравлял. Анна узнавала о его жизни из соцсетей — фото с морей, корпоративов, семейных праздников. Подписи были тёплыми: «Моя любовь», «Счастье в мелочах», «Спасибо судьбе».
Когда у них родилась дочка, Максим три дня постил её фото с восторженными подписями. Анна написала поздравление, но ответа не получила. Зато появились новые снимки — «Папа и дочка», «Новая жизнь», «Семья — моё всё».
А когда умерла их мама, он узнал об этом через месяц. Соседка тётя Вера позвонила сама, потому что Анна не могла дозвониться.
— Максимка, — всхлипывала тётя Вера в трубку, — мамочка твоя умерла… месяц назад похоронили… Аня одна всё организовала…
— Ой, тётя Вера, — растерянно отвечал Максим, — мне так неловко… у нас ребёнок маленький, Алина на нервах… не хотел беспокоить родных…
Анна перехватила трубку:
— Беспокоить родных? Мама умерла, Максим! Твоя мать!
— Аня, ты не понимаешь… у меня сейчас всё сложно… жена после родов, дочка…
— Ясно, — коротко ответила Анна и повесила трубку.
Больше они не говорили. Максим строил свою идеальную жизнь, а Анна ухаживала за бабушкой и привыкала к мысли, что брата больше нет.
Бабушка ушла тихо, во сне. Утром Анна нашла её — лицо спокойное, умиротворённое, словно она наконец встретилась с дедом Степаном.
Завещание составили год назад, когда бабушка была ещё в ясном уме. Нотариус записала её слова:
— Квартиру оставляю внучке Анне Сергеевне К. Она одна меня не бросила, ухаживала, как родная. Пусть живёт счастливо.
О Максиме — ни слова.
Анна не стала ему звонить. Зачем? Пусть узнает от тёти Веры или ещё кого. Похоронила бабушку, оформила квартиру, сделала ремонт. Жизнь наладилась — работа стабильная, жильё своё, убирать ни за кем не надо, только за собой.
А у Максима началась своя драма. Алина влюбилась — не в него, а в Олега Викторовича, владельца сети спортивных залов. Успешного, богатого, с квартирой в центре Киева и дорогой машиной.
Рядом с ним Максим выглядел бледно — обычный менеджер в фирме тестя.
— Понимаешь, — объясняла Алина, пакуя его вещи, — я должна думать о дочери. Олег даст нам достойное будущее.
— А я не могу? — растерянно спрашивал Максим.
— Ты хороший, — мягко отвечала Алина, — но этого мало. Прости.
Развод оформили быстро. Квартира была записана на Алину — подарок её родителей. Машина тоже её. Максиму достались чемодан с одеждой, несколько тысяч гривен «на первое время» и право видеть дочку по выходным.
— Ты ещё молодой, — утешала бывшая жена, — устроишься. Найдёшь кого-нибудь.
Но Максим уже не чувствовал себя молодым. Сорок лет, за плечами жизнь в чужой семье и работа, которая никого не поражала. Главное — он разучился быть самостоятельным. Пятнадцать лет жил, как гость, где всё решали за него.
Неделю он скитался по съёмным квартирам посуточно — дорого, неуютно, хозяева попадались неприятные. Потом пожил на диване у бывшего коллеги, но и там не задержался — семья с ребёнком, тесно, все на нервах.
Оставался один вариант — отцовская квартира.
Отец встретил холодно. Стоял в дверях в старом халате, разглядывал сына с прищуром:
— Ну что, наигрался в богача? Где твоя модная женушка?
— Папа, мне сейчас тяжело…
— А мне когда легко было? — Отец развернулся, прошёл в комнату. — Пятнадцать лет тебя не видел. Ни звонка, ни весточки. На похороны матери не приехал. А теперь заявился.
Максим опустил голову. Что ответить? Что стыдился отца? Что жена запрещала общаться с роднёй? Что строил жизнь без «неудобных» родственников?
— Можно я пока у тебя поживу? — тихо спросил он. — Пока не разберусь.
Отец пожал плечами:
— Живи. Но даром кормить не буду. Работай, деньги приноси.
Первые недели были трудными. Отец цеплялся к мелочам, вспоминал старые обиды, упрекал в неблагодарности. По вечерам устраивал посиделки с соседом дядей Гришей — запирались на кухне, доставали бутылки, хохотали до ночи.
Но постепенно всё наладилось. Максим устроился охранником на завод на проходной — двенадцать часов на ногах, зарплата скромная, но стабильная. Помогал отцу по дому, ходил в магазин, варил гречку. Вечерами они сидели на кухне, пили дешёвый коньяк, и отец делился новостями, рассказывал про соседей, про свою тоску в одиночестве.
— Хороший ты сын, — говорил он, глядя на Максима тёплыми глазами. — Жизнь тебя потрепала, но мы справимся.
К концу второго месяца они стали почти друзьями. Отец вникал в проблемы сына, давал советы, делился последними гривнами, когда зарплату задерживали.
— Знаешь, — сказал как-то отец, доставая бутылку из холодильника, — сестра твоя хорошо устроилась. Квартира, работа…
— У Ани всё нормально, — согласился Максим.
— А помнишь, от кого она эту квартиру получила?
— От бабушки. По завещанию.
— Вот именно! — Отец наклонился ближе, глаза загорелись. — По завещанию! А ты что, не внук? Не родной?
Максим поёжился. Тема была больной. Конечно, он считал несправедливым, что бабушка всё оставила Анне. Да, сестра больше ухаживала, но он тоже внук! И бабушку любил!
— Аня больше помогала, — осторожно сказал он.
— И что?! — Отец стукнул бутылкой по столу. — Квартира одна, а внуков двое! По справедливости — пополам! Это же очевидно!
— Но завещание…
— Завещание завещанием, а совесть где? — Отец размахивал руками. — Она знает, что ты без жилья остался! Неужели не поделится? Родной брат!
Разговоры становились всё настойчивее. Отец распалялся, рисовал картины несправедливости, убеждал Максима в его праве.
— Съезди к ней, — настаивал он. — Поговори по-человечески. Пусть оформит дарственную на половину. Или продаст, деньги поделите.
— Не знаю, пап… — сомневался Максим. — Аня обидится, выгонит с такими разговорами.
— Да что ты как слабак! — вспылил отец. — Всю жизнь под чужой пятой? Жена выгнала, теперь сестра не жалеет! Где твоё достоинство?
— Она всё-таки больше ухаживала.
— Ухаживала! — Отец зло рассмеялся. — Сама напросилась! Могла бы сиделкой работать, раз так любит за больными бегать!
Максим начинал думать, что отец прав. Почему Анна живёт в просторной квартире одна, а он ютится с отцом? Бабушка любила их обоих, просто сестра оказалась рядом в нужный момент. Но это не даёт ей права на всё!
— Может, и правда поговорить? — размышлял он.
— Конечно! — подхватывал отец. — И не просить, а требовать! Это твоё право!
Дядя Гриша, иногда заглядывавший на посиделки, поддерживал:
— Твой отец дело говорит! Семья — это святое! А она что? Брата обижает!
Месяц отец подогревал обиду сына, убеждал в его правоте. Максим впитывал эти слова, как губка. Хотелось верить, что он не неудачник, а жертва несправедливости.
— Поехали к Ане, — решил отец в субботу утром. — Поговорим по-семейному. По-доброму.
Анна открыла дверь в старых штанах и свитере, удивлённо посмотрела на гостей:
— Папа? Максим? Что случилось?
— Поговорить надо, — коротко сказал отец, входя в квартиру. — Дело важное.
Они прошли на кухню. Анна поставила чайник, достала конфеты и печенье. Отец оглядел обстановку — новый холодильник, свежие обои, красивая посуда.
— Хорошо устроилась, — заметил он. — Квартирка знатная.
— Спасибо, — сухо ответила Анна.
— Слушай, — отец придвинулся, заговорил доверительно, — у Максима беда. Жена выгнала, жилья нет. А ты тут одна в хоромах.
— Папа, — Анна насторожилась, — к чему ты клонишь?
— К справедливости! — Отец повысил голос, стукнул кулаком по столу. — Делите квартиру с братом пополам, я так решил!
Анна медленно посмотрела на отца, потом на брата. Максим сидел красный, не поднимая глаз, явно смущённый.
— Делить будете, когда сами что-то купите, — спокойно ответила она.
— Что?! — Отец вскочил, лицо побагровело. — Наглеешь?
— То, что имею право, — Анна встала, отошла к окну. — Это моя квартира. Законно моя, по завещанию.
— Законно! — Отец истерично рассмеялся. — А по совести? По-родственному? Брат без жилья, а ты как королева!
— Брат пятнадцать лет нас избегал, — холодно ответила Анна. — А теперь вспомнил о родстве?
— Аня, мне правда тяжело… — тихо сказал Максим, не поднимая глаз.
— Мне тоже было тяжело, — ответила сестра, не оборачиваясь. — Три года с лежачей бабушкой. Пока ты с женой на вечеринках фотографировался.
— Что ты старое ворошишь! — взорвался отец. — Было и прошло! Жить дальше надо!
— Вот именно. Жить дальше. — Анна повернулась. — Максим, найди работу, снимай жильё, строй свою жизнь. А квартира моя.
— Жадная ты! — процедил отец, глядя с злобой. — Мать твоя в гробу бы перевернулась! Мне перечишь!
— Зато справедливая.
— Какая справедливость? Всё захапала!
— Мне завещали. За годы ухода, за бессонные ночи, за то, что не бросила.
— А он не внук? — Отец ткнул в Максима. — У него своя жизнь была, не мог разорваться!
— Внук, который пятнадцать лет притворялся, что нас нет.
Они ушли, хлопнув дверью. Отец на прощание крикнул что-то про «неблагодарных детей», но Анна не слушала.
Дома отец метался по квартире, размахивал руками, ругался. Максим сидел на диване, подавленный.
— Видал сестрицу? — кричал отец. — Живёт как барыня, а брата не жалеет!
— Папа, может, хватит…
— Как хватит?! — Отец остановился, глаза горели. — Ты что, вечно по углам скитаться будешь?
— Но завещание на неё…
— Завещание оспорить можно! — Отец понизил голос. — Докажем, что бабка была не в себе…
— Папа! — Максим отшатнулся. — Ты о чём?
— О правде! — Отец схватил сына за плечи. — Скажем, Аня её заставила всё на себя переписать! Кто докажет обратное?
— Это ложь…
— Это справедливость! — Отец тряс его. — Будешь всю жизнь неудачником? Жена бросила, сестра обманула, а ты терпишь!
Максим молчал. Внутри всё смешалось — боль от предательства Алины, обида на Анну, жалость к себе. А вдруг отец прав?
Но через месяц всё закончилось. Отец не проснулся. Максим нашёл его утром — тихий, посиневший, с открытыми глазами. Скорая констатировала смерть.
Врач сказал — сердце. Отец последнее время жаловался на боли в груди, но к врачам не ходил.
— Мужики не жалуются, — говорил он. — Само пройдёт.
Не прошло.
На похороны пришло человек двадцать — соседи, знакомые, дядя Гриша. Анна стояла у гроба молча, без слёз. После кладбища они с Максимом остались в отцовской квартире.
— Соболезную, — тихо сказала она.
— Спасибо. — Максим смотрел в грязное окно.
— Что дальше делать будешь?
— Наверное, здесь останусь. Идти некуда.
Анна помолчала, достала из сумки визитку:
— Это адвокат. Поможет с наследством.
— Зачем адвокат? — удивился Максим.
— Папа завещания не оставил. Квартира делится между нами по закону. Пополам.
Максим уставился на сестру:
— Ты… хочешь делить?
— Это не хочу. Это закон. — Анна застегнула сумку. — В отличие от бабушкиной квартиры, тут права равные.
— Но ты же…
— Неважно, что я хочу. Важно, что положено.
Анна встала.
— Звони адвокату.
Она ушла, оставив Максима с тяжёлыми мыслями. Судьба сыграла злую шутку — теперь он мог претендовать на половину квартиры, которую никогда не любил, пропитанной запахом прошлого и разочарований.
А Анна хладнокровно требовала свою долю. У неё была просторная квартира на Оболони, стабильная работа, налаженная жизнь. У Максима — ничего. Разрушенный брак, зарплата охранника, чемодан вещей.
Но сестра не собиралась уступать ни гривны. Закон есть закон. Пятьдесят на пятьдесят. Неважно, что одному некуда идти, а у другого всё есть.
— Продай долю или выкупи мою — решай, — сказала она напоследок.
Максим понял: та Анна, что делила с ним конфеты в детстве, исчезла вместе с отцовскими требованиями. Осталась женщина, которая не отдаст ничего даже брату. Никогда.
Друзья, как вы думаете, кто прав в этой истории? Сталкивались ли вы с ситуациями, когда семейные конфликты из-за наследства разрушали отношения? Делитесь своими историями в комментариях — ваши мысли помогают лучше понять, как находить баланс между справедливостью и семейными узами!
