— Эй, мужчина! — раздалось у него за спиной возмущённо-женское. — Вы зачем его трогаете?
— А разве не видите? — спокойно отозвался он, не поворачиваясь.
— Что именно я должна увидеть? — женщина подошла ближе, нахмурилась.
— Тут, под кустами, котёнок. Несколько дней, похоже, не ел. И, возможно, приболел. Ему нужна помощь.
Когда Георгий Андреевич выходил на прогулку, со стороны он выглядел обычно: невысокий, сухощавый мужчина в возрасте, в шапке-«бини», что-то тихонько насвистывает и идёт себе по тенистой стороне улицы.
Но обычным он не был. Он был слепым — с рождения.
«Атрофия зрительных нервов обоих глаз», — сказал когда-то врач его матери. Тогда Георгию было четыре месяца, а маме, Татьяне, — всего двадцать два. Она только-только получила диплом, строила планы, и вдруг — такой приговор. Татьяна плакала ночами, но сдаться не смогла. «Сын есть сын», — говорила она и себе, и всем, кто советовал отказаться. Даже муж — не выдержал, ушёл, когда понял, что жена не сдаст малыша в дом-интернат. И слава Богу: жить рядом с человеком, готовым так легко предать, Татьяна не сумела бы.
Георгий рос при маме — любимый, упрямый, внимательный. И если честно, она научила его не жить — выживать. Да, именно так: мир, где «не такой, как все», часто требует силы и упорства. Они вдвоём тянули годы, пока однажды мамы не стало. Георгию было уже за сорок, почти пятьдесят. Он остался один — как выброшенный на обочину дворовый котёнок. Только его никто не выбрасывал: квартира в Киеве на Подоле, знакомые запахи булочной у трамвайной остановки, те же шаги соседки тёти Клавы по лестнице — всё оставалось. Но пустота в доме всё равно звенела.
Соседи иногда спрашивали после похорон: «Тяжело быть слепым?» Георгий улыбался: «Нет. По-другому не умею». Он и вправду «видел» мир иначе — вслушиваясь и внюхиваясь, нащупывая ладонью поручни, изучая пальцами холодный кафель в аптеке, отмечая дрожь воздуха, когда набегает весенний ветер со стороны Днепра.
Когда-то, совсем мальчишкой, он сидел напротив окна и вдруг сказал:
— Мама, голуби прилетели. Дашь пшена?
Татьяна тогда растерялась: окно закрыто, стеклопакеты отличные, воркования не слышно. Но сын — как-то «узнал». Так было часто. Он «видел», как мама тяжело вздыхает, перебирая квитанции за коммуналку; «видел», как погода портится; «видел» старушку с третьего этажа, что быстро прячет пустую пивную бутылку в пакет у мусорки, оглядываясь — только, пожалуйста, никому.
В поликлинике его называли «инвалидом I группы». Слово резало по-живому, но Георгий не обижался — врачам надо было писать диагноз. Он же шёл дальше своей дорогой. Город не пугал. Он знал свой маршрут до мелочей: от Подола через шумную площадь к тихому скверу на Печерске — там, где липы и низкие скамейки. Белую трость он всегда носил сложенной — как талисман — и доставал редко.
— Солнце там, — объяснял он когда-то маме, поворачивая лицо к теплу. — Просто тут воздух горячее.
Утро выдалось сказочным — ясным и тёплым. Георгий собирался провести полдня в сквере: послушать птиц, ветер, студентов, играющих на гитаре у фонтана. Но не дошёл.
Город шипел и торопился. Автобусы, шаги, нетерпеливые сигналы у нерегулируемого перехода. Георгия пару раз толкнули плечом — «сорри» он не услышал. Однажды кто-то зацепил трость в сложенном виде и пробормотал: «Ну и таскают же штативы, блогеры…»
Он всё равно шёл своим размеренным шагом — пока не замер. В него тут же врезался парень, не отрываясь от экрана телефона:
— Дед, ты чего? Чего встал?
— Простите, — мягко сказал Георгий. — Молодой человек, вы тут ничего необычного не замечаете? Рядом, совсем рядом…
— Очки сними, философ! — фыркнул тот и исчез в общей спешке.
Георгий прислушался к себе. Он чувствовал тепло — очень знакомое, не солнечное, иное. Живое.
Он повернул к клумбе с розами, шагнул через бордюр, опустился на корточки. Аккуратно провёл ладонью по влажной траве, по рыхлой земле… Нашёл.
— Вот ты где, — выдохнул он.
Когда-то на детской площадке ему дали подержать котёнка. Мягкий, тёплый, ничего не весит — только комочек дыхания в ладонях. Он запомнил то тепло навсегда. И сейчас пальцы «узнали» его мгновенно.
— Что же ты здесь один, малыш? — прошептал Георгий, осторожно касаясь крохотной макушки. — Неужели никто не заметил?
Десятки людей с утра прошли мимо — работа, садик, очередь к терапевту, отделение банка, банкомат. Котёнок лежал меж колючих веток, а мимо спешили, не видя. Тёплый огонёк, способный растопить сотню сердец, — и ни одного взгляда.
— Мужчина! — снова крик сзади. — Не трогайте!
— Почему? — спросил он всё тем же ровным голосом.
— Он страшный! — это торговка семечками под тентом у остановки, ещё пахнущими жаром. — Грязный, худой… трогать противно. Да ещё заразный, может! Руки потом куда? За поручень в троллейбусе? Мозгов нет, ей-богу… Снимите уже очки свои тёмные, присмотритесь!
Георгий не спорил. Зрячие редко понимают незрячих — и наоборот. Он просто принял тёплый комочек на руки, щёлкнул фиксаторами — белая трость послушно развернулась — и направился к переходу.
На другой стороне, на углу, он давно «знал» ветеринарную клинику. Там на стене висела табличка: жёлтый пластик с чёрными точками — шрифт Брайля. «Ветеринарная клиника „Четыре лапы“». Много лет назад ему помогли её найти волонтёры — с тех пор точка стала «его».
Звон колокольчика на двери. Запах перекиси, мокрой ваты и шампуня.
— Доктор, — попросил он, — посмотрите, пожалуйста. Как он?
— Ух ты, какого вы красавца нашли, — раздался приветливый мужской голос. — Худыш, конечно, но живчик. Сейчас помоем, прокапаем, глазки и ушки обработаем — и будет как новенький.
Ветеринар по привычке достал из коробки пузырёк и потянулся показать — вовремя спохватился, убрал.
— Шерсть отмоем — увидите… то есть… он у вас как солнышко будет, рыжеватый. И тёплый-тёплый.
— Спасибо вам, — тихо ответил Георгий.
— Не за что. Заберёте часа через полтора. Кстати, если с деньгами… э-э… — врач запнулся.
— Разберёмся, — улыбнулся Георгий. — Главное — чтобы он ел и не мёрз.
Вечером Георгий сидел перед телевизором (слушал, конечно; новости в этот день были пустые и громкие), пил чай с мёдом и «любовался» своим котёнком. Тот устроился на коленях, согрелся и устало сопел, едва слышно, словно маленький моторчик. Это было особенное тепло — не батарея, не обогреватель, не кружка с кипятком. Это тепло ложилось прямо на душу, как плед.
Он провёл ладонью по шелковистой спинке и улыбнулся.
— Будешь Зефиркой, — вдруг родилось имя. — Сладкий ты, мягкий… И светлый изнутри.
Зефирка шевельнул лапкой, будто согласился.
Георгий вспоминал голос семечницы у остановки. Как странно: люди видят «грязного и страшненького», а он — чувствует маленькое солнце, которому срочно нужен дом. Не всем дано одинаково — и, может быть, оно и к лучшему. У каждого — свой способ «видеть».
На следующее утро он снова вышел на привычный маршрут — с новыми шагами и новым весом на сердце. Теперь в квартире было кому встретить его мягким «мрр». А у тёти Клавы появился повод заглянуть — «на котёнка посмотреть». А ветеринар обещал через неделю поставить прививки и подобрать корм. Жизнь быстро заполняла пустоты.
И когда Георгий, повернув лицо туда, где «по теплу» угадывал солнце, улыбнулся, Зефирка тихо растянулся у него на груди и замурлыкал громче. Мир, которого он никогда не видел глазами, светился изнутри — именно этим кошачьим теплом.
Знаете, что в этой истории для меня самое важное? Не то, что слепой мужчина «увидел» котёнка там, где десятки людей прошли мимо. А то, что один маленький тёплый комочек может вернуть человеку ощущение дома. И веру, что ты не один.
А вы когда-нибудь «видели сердцем» то, что другие не замечали — и спасали кого-то маленького, но очень тёплого? 🐾💛
